Вакенродер В.Г. Фантазии об искусстве
Подождите немного. Документ загружается.
В.·Г.
ВЛКЕIIРОДЕР
смысленные
споры
между
теми,
ктЬ
никак
lIe
может
по
нять
друг
друга.
Глубина
содержания
музыки
привлекла
к
ней
многих
людей,
склонных
к
умозрению,
которые
во
I3.сякой
деятель
ности
проявляют
строгость
И
определенность
и,
побуждае
мые
искренней
чистой
любовью,
стремятся
к
прекрасно
му
не
ради
него
самого,
а
ценят
его
только
благодаря
то
му
случайному
обс;гоятельству,
что
оно
требует
особой
за
траты
сил.
Вместо
того
чтобы
раскрывать
дружеские
объятия
прекрасному
везде,
где
оно
приветно
встречает
нас,
они,
напротив
того,
относятся
к
своему
искусству
как
к
злейшему
врагу,
притаившемуся
в
засаде,
стараются
по
бедить
его
и
тогда
торжествуют,
довольные
своей
силой.
Стараниями
этих
ученых
мужей
внутренний
механизм
му
зыки,
подобно
сложному
ткацкому
станку,
приведен
к
уди
вительному
совершенству;
как
и
в
живописи,
их
собствен
ные
произведения
часто
представляют
не
что
иное,
как
отличные
анатомические
этюды
или
упражнения
в
изобра
жении
трудных
поз.
Печально
видеть,
когда
творческий
талант
по
ошибке
поселяется
в
беспомощной
и
бедной
чувствованиями
ду
ше.
Тогда
фантастическая
страсть,
попавшая
в
чуждую
грудь,
томится,
не
умея
,высказаться
в
звуках,-
а
между
тем
природа,
стремясь
исчерпать
все
возможности,
часто
и,
кажется,
не
без
удовольствия
производит
эти
болезнен
ные
опыты.
Из
сказанного
следует,
что
никакое
другое
искусство
не
располагает
материалом,
который
уже
сам
по
себе
столь
преисполнен
небесного
духа.
Звучащий
материал
му
зыки
со
своим
богатством
упорядоченных
аккордов
сам
идет
навстречу
творящим
рукам
и
выражает
прекрасные
чувства
даже
при
самом
легком
и
простом
прикосновении.
Поэтому
бывает,
что
многие
музыкальные
пьесы,
звуки
которых
всего
лишь
составлены
композиторами
по
пра
вилам,
как
числа
в
исчислеР.ии
или
как
отдельные
кусоч
ки
в
мозаичной
картине,
но
умно
и
в
счастливый
час,
бу
дучи
исполняемы
на
инструментах,
выражают
прекрасную,
полную
чувства
поэзию,
хотя
композитору
вовсе
не
при
ходило
на
ум,
что
в
его
ученой работе
посвященные
услы
шат
мощное
биение
крыл
живущего
в
царстве
звуков
за
чарованного
гения.
Напротив
того,
многие
не
вовсе
невежественные,
но
ро
дившиеся
под
несчастливой
звездой
и
наделенные
черствой
172
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСКУССТВЕ.
для
ДРУЗЕй
ИСКУССТВА
и
вялой
душой
люди
грубо
запускают
руку
В
сокровищ
ницу
звуков,
вырывают
их
из
их
привычных
положений,
так
что
в
их
произведениях
слышно
только,
как
терзае
мый
гений
жалобно
кричит
от
боли.
Коль
скоро
же
добрая
природа
соеДИlIяет
различные
свойсТва
художественной
души
под
одной
оболочкой,
коль
скоро
чувство,
с
которым
наслаждается
музыкой
слуша
тель,
еще
жарче
горело
в
душе
высокоученого
компози
тора
и
в
этом
пламени
он
переплавил
свою
глубокомыслен
ную
науку,
тогда
получается
несказанно
прекрасное
про
изведение,
где
чувство
и
наука
так
нераздельно
слиты,
как
в
художественной
эмали
камень
и
краски.
О
тех,
для
кого
музыка
и
все
искусства
-
только
сред
ства,
чтобы
дать
скудную
чувственную
пищу
их
трезвым
и
грубым
органам,-
в
то
время
как
чувственность
следу
ет
рассматривать
всего
лишь
как
самый
сильный,
убеди
тельный
и
доступный
язык,
которым
может
обращаться
к
людям
возвышенное,
благородное
и
прекрасное,-
об
этих
бесплодных
душах
я
не
буду
здесь
говорить.
Им
следова
ло
бы
-
если
б
только
они
могли
-
почитать
глубокую
неизменную
святость,
присущую
этому
искусству
более,
чем
какому-либо
другому,
и
выражающуюся
в
том,
что
в
его
произведениях
твердый
пророческий
закон
системы,
первоначальный
блеск
трезвучия,
не
может
быть
униt;тожен
или
запятнан
даже самыми
недостойными
руками
и
что
оно
просто
не
в
состоянии
выразить
пор
очное,
низменное
и
неблагородное
содержание
человеческой
души,
а
может
только
произвести
мелодии
грубые
и
nронзительные,
низ
менное
же
содержание
им
придают
лишь
примешивающие
ся
извне
земные
мысли.
Коль
скоро
же
умствующие
спросят:
какова,
собствен
но,
суть
этого
искусства,
в
чем
его
истинный
смысл
и
его
душа,
которая
соединяет
воедино
все
его
разнообразные
ипостаси?
-
тут
я
ничего
не
смогу
им
ни
объяснить,
ни
доказать.
Стремящийся
при
помощи
волшебной
палочки
рассудка
проникнуть
в
то,
что
можно
почувствовать
толь
ко
душой,
проникнет
лишь
в
мысли
о
чувстве,
но
не
в
само
чувство.
Между
чувствуioщим
сердцем
и
исследующим
ра
зумом
лежит
пропасть;
чувство
есть
самостоятельная,
замкнутая
в
себе
божественная
сущность,
ее
же
не
отомк
нуть
ключом
рассудка.
-
Как
всякое
отдельное
произве
дение
искусства
может
быть
постигнуто
и
внутренне
вос
принято
только
тем
же
чувством,
каким
оно
вызвано
к
173
В.·Г.
ВАI(ЕНРОДЕР
жизни,
так
и
чувство
вообще
может
быть
постигнуто
и
воспринято
только
чувством
же
-
подобно
тому
как,
по
учению
жи.вописцев,
каждая
отдельная
краска
раскрывает
свое
истинное
существо,
только
будучи
освещена
светом
той
же
окраски.
-
I\то
подходит
К
самым
прекрасным
и
божественным
предметам
в
царстве
духа
со
своим
«отче
го?»
и
с
вечными
поисками
цели
и
причины,
тому,
в
сущ
ности,
безразличны
красота
и
божест,венность,
его
интере
суют
лишь
границы
и
оболочки
предметов,
ибо
с
их
по
мощью
он
строит
свою
алгебру.
-
I\ого
же,
осмелюсь
сде
лать
такое
сравнение,
от
ранних
лет
влечение
сердца
не
удержимо
тянуло
к
волшебному'
замку
искусства
и
он·
стремился
к
нему
сквозь
море
мыслей,
подобно
отважному
пловцу,
путем
прямым,
как
стрела,
-,такой
человек
муже
С1:венно
отталкивает
мысли
от
своей
груди,
как
преграж
дающие
путь
волны,
и
проникает
в
святая
святых,
со
всей
силой
осознавая,
·что
кругом
его
обступают
тайны.
Итак,
я
беру на
себя
смелость
от
глубины
души
своей
высказать,
в
чем
я
почитаю
истинный
смысл
искусства.
I\оль
скоро
внутренние
колебания
всех
фибр
нашего
сердца
-
трепет
радости,
буря
восторга,
бешеное
биение
всепоглощающего
благоговения
-
и весь
словесный
язык,
эта
гробница
яростных
страстей
нашего
сердца,-
взор
вутся
единым
вскриком,
они
взойдут
под
иными
небесами,
в
колебаниях
прелестных
струн
арфы,
просветленные
и
прекрасные,
как
в
раю,
и
в
ангельских
образах
будут
праздновать
свое
воскресение.
Многие
сотни
музыкальных
пьес
выражают
радость
и
веселье,
но во
ВСЯКой
поет свой
гений
и
всякая
из
мелодий
заставляет
трепетать
разные
струны
нашего
сердца.
Чего
хотят
они,
робкие
и
исполненные
сомнений
любомудры,
требующие,
чтобы
им
объясняли
словами
многие
сотни
музыкальных
пьес,
и
не
могущие
примириться
с
тем,
что
не
все
имеет
выражаемое
словами
значение?
Зачем
они
стремятся
измерить
язык
более
богатый
более
бедным
и
перевести
в
слова
то,
что
выше
слов?
Неу,жели
они
никог
да
не
чувствовали
без
слов?
Неужели
они
всегда
наполня
ли
свое
пустое
сердце
лишь
описаниями
чувств?
Неужели
никогда
не
ощущали
они внутри
себя
безмолвное
пение,
бал-маскарад
невидимых
духов?
Неужели
они
не
верят
в
сказки?
Бегущий
поток
да
послужит
мне
для
сравнения.
Ни
одно
человеческое
искусство
не
в
состоянии
зримо
для
174
·
ФАНТАзии
ОБ
Исi(УССТВЕ.
Для
ДРУЗЕй
искусстВА
глаза
живописать
словами
многоликое
течение
потока
со
всеми
его
тысячами
отдельных
волн,
то
гладких,
то
подоб
ных
горам,
падающих
и
пенящихся;
язык
может
лишь
убого
исчислить
и
назвать
их
многообразие,
но
не
изобра
зить
последовательные
превращения
воды.
И
точно
так
же
обстоит
дело
с
таинственным
потоком
в
глубинах
челове
ческой
души:
язык
исчисляет,
и
называет,
и
описывает
его
превращения;
музыка
же
течет,
как
он.
Она
мужественно
ударяет
по
струнам
таинственной
а.рфы,
из
загадочного
мира
ее
удары
подают
нам
колдовские
знаки,
определен
ные
знаки,
текущие
в
определенной
последовательности,
и
струны
нашего
сердца
отзываются,
и
мы
понимаем
их
звук.
В
зеркале
звуков
человеческое
-сердце
познает
себя;
именно
благодаря
им
мы
научаемся
чувствовать
чувства;
они
пробуждают
духов,
дремлющих
в
потайных
уголках
нашей
души,
и
обогащают
наш
внутренний
мир
совершен
но
новыми
чудесными
чувствами.
И
все
эти
звучащие
душевные
движения
подчинены,
как
чудодейственным
заклинаниям
стар'ОГО
чародея,
сухой
науч
ной
системе
чисел.
Вдобавок
эта
система
способна
приме
чательным
образом
вызывать
новые
повороты
и
превра
щеНlfЯ
чувств,
такие,
что
наша
душа
удивляется,
видя
это
новое
в
собственном
существе,
-
так
и
словесный
язык,
призванный
быть
знаком
и
выражением
мыслей,
иногда,
подобно
зеркалу,
отбрасывает
в
наш
разум
новые
мысли
и
направляет
и
подчиняет
себе
повороты
рассудка.
Ни
одно
искусство
не
умеет
изображать
чувства
столь
искусно,
смело
и
поэтично
и
именно
оттого
столь
неесте
ственно
с
точки
зрения
холодных
людей.
Сгущение
чувств,
разобщенно
и
одиноко
блуждающих
по
повседневной
жиз
ни,
в
разнообразные
прочные
массы
есть
сущность
всякой
поэзии;
она расчленяет
соединенное,
крепко
соединяет
расчлененное.
В
тесных,
резких
границах
бьются
более
вы
сокие,
более
бурные
волны.
И
где
резче
границы,
где
выше
волны,
чем
в
музыке?
Эти
волны
несут
лишь
чистую,
невещественную
сущ
ность,
течение
и
цвет,
и
прежде
всего
тысячеликие
пере
ходы
чувствований;
идеальное,
ангельски
чистое
искусство
в
своей
невинности
не
знает
ни
происхождения,
ни
цела
своих
движений,
не
знает,
как
соотносятся
его
чувства
с
действительным
миром.
И
однако при
всей
своей
невинности
могучими
чарами
своей
чувствен,н,ой
силы
оно
вызывает
к
жизни
удивитель-
175
В.·Г.
ВЛКЕНРОЦЕР
ные
полчища
созданий
фантазии,
которые
населяют
звуки
волшебными
картинами
и
превращают
невещественные
движения
в
отчетливые
подобия
человеческих
аффектов,
предстающих
нашим
органам
чувст!3
как
магические
ил
люзии.
Мы
видим
то
бегущее
вприпрыжку,
танцующее,
запы
хавшееся
веселье,
превращающее
каждую
капельку
своего
бытия
в
радость;
то
твердую,
как
скала,
спокойную
удовлетворенность,
которая
все
свое
бытие
выводит
из
цельного
гармоничного
миросозерцания,
ко
всем
житейским
положениям
приме
няет
благочестивые
помыслы,
удовлетворенность,
которая
всегда
неизменна
и
не
знает
грубости
и
резких
пере
ходов;
то
мужественное
ликование,
которое
порой
в
многооб
разных
направлениях
пробегает
весь
лабиринт
звуков,
по
добно
тому
как
горячо
и
быстро
протекает
по
жилам
кровь,
а
порой
с
благородной
гордостью
широкими
упру
гими
взмахами
крыл
возносится
как
бы
в
победном
тор
жестве;
то
сладкое
томление
любви,
вечно
сменяющие
друг
друга
нарастание
и
убывание
страсти,
когда
душа
сначала
тихо
пробирается
сквозь
сходные
звуки,
затем,
вдруг
осме
лев,
взмывает
ввысь
и
снова
опускается,
корчась
в
сладо
стных
муках
неудовлетворенной
страсти,
с
наслаждением
упиваясь
аккордами
нежной
боли,
вечно
тоскуя
по
разре
шению
и
наконец
разрешаясь
слезами;
то
глубокое
страдание,
которое
порой
влачится
словно
бы
в
цепях,
издавая
прерывистые
вздохи
и
стоны,
порой
изливается
в
долгих
жалобах, проходит
в
своем·
течении
все
оттенки
боли,
с
любовью
придает
прекрасную
закон
чеНIiУЮ
форму
своим
собственным
мукам
и
лишь
изредка
видит·
среди
мрачных
туч
слабое
мерцание
надежды;
то
шаловливый,
сбросивший
с
себя
все
оковы
задор,
подобный
водовороту,
разрушающему
все
серьезные
чув
ства
и
в
веселом
кружении
играющему
с
обломками,
или
подобный
демону
карикатуры,
который
осмеивает
всю
че
ловеческую
возвышенность
и
всю
человеческую
боль
шут
ливым
подражанием
и,
кривляясь,
передразнивает
себя
самого,
или
подобный
парящему
в
воздухе
духу,
который
вырывает
все
растения
из
их
прочной
земной
почвы,
и
раз
брасывает
в
бесконечных
воздушных
сферах,
и
хотел
бы
рассеять
таким
образом
весь
земной
шар.
176
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСКУССТВЕ,
для
ДРУЗЕй
ИСКУССТВА
НО
КТО
исчислит
и
назовет
их,
все
эти
изменчивые
воз
душные
фантазии,
которые
звуки
вызывают
в
нашем
вооб
ражении?
И
все
же
я
не
могу
отказать
себе
в
радости
прославить
еще
И
последний,
высочайший
триумф
инструментов:
я
имею
в
виду
те
божественные
великие
симфонические
тво
рения,
созданные
вдохновенными
душами,
где
изображено
не
одно
отдельное
чувствование,
а
потоком
изливается
целый
мир,
целая
драма
чеJювеческих
аффектов.
В
общих
словах
я
хочу
рассказать
о
том,
что
представляется
при
этом
моим
чувствам.
Душа
покидает
свою
загадочную
пещеру
легко
и
ра
достно,
подобно
невинному
детству,
которое
со
страстным
желанием
приготовляется
к
танцу
жизни,
которое,
само
того
не
зная,
шутя
отметает
целый
мир
и
отвечает
улыб
кой
лишь
на
свою
собственную
внутреннюю
веселость.
Но
вскоре
образы
вокруг
нее
приобретают
большую
опре
деленность
очертаний,
она
пробует
свои
силы
в
более
сильном
чувстве,
вдруг
решается
броситься
прямо
в
пе
нящийся
поток,
познает
все
высоты
и
глубины
и
с
отваж
ным
восторгом
отдается
всем
чувствам.
-
Но
увы!
Чтобы
насытить
свою
жажду
жизни,
она
неустрашимо
проникает
.
во
все
более
дикие
лабиринты,
дерзновенно
ищет
ужасов
меланхолии,
горьких
мук
боли
...
и
вот
уже
с
трубным
зву
ком
врываются
в
музыку
все
кошмары
мира,
со
всех
сто
рон
теснят
душу
мощные
полчища
горестей,
они
обруши
ваются
на
нее
подобно
ливню
и
устрашающе
громоздятся
друг
на
друга,
ужасные,
как
ожившие
горные
хребты.
По
среди
этого
водоворота
отчаяния
душа
мужественно
борет
ся,
желая
наперекор
всему
добиться
гордого
блаженства,
и
всякий
раз
терпит
поражение.-
Вдруг
с
устрашающими
звуками
исчезают
ужасные
призраки,
прежняя,
дальняя
не
винность
вступает
как
полное
боли
воспоминание,
как
печальное
дитя
под
покрывалом,
и
зовет
назад
-
тщетноl
Фантазия
громоздит
друг
на
друга
осколки
картин,
сме
шанные,
как
в
горячечном
бреду,
и
с
тихими
вздохами
весь
звучащий,
полный
жизни
мир
подобно
миражу
рассыпает
ся
в
невидимое
ничто.
И
тогда,
когда
я
долго
еще
сижу
в
мрачной·
тишине,
продолжая
прислушиваться,
мне
кажется,
словно
бы
я
ви
дел
во
сне
все
человеческие
страсти,
видел
их,
лишенные
образа,
захваченные
причудливым,
чуть
'ли
не
безумным
хороводом,
видел,
как они
сливались
в
танце,
гордо,
гре-
177
JЗ.-г.
ВАI(ЕНРОДЕР
ховно
И
своенравно,
подобно
неведомым,
загадочным
боги
ням
судьбы.
Эта
своенравность,
с
которой
в
душе
человека
часто
дружат
и
роднятся
между
собой
радость
и
боль,
природа
и
искусственность,
невинность
и
неистовство,
смех
и
страх,
-
какое
еще
искусство
может
представить
'на
своей
сцене
все
эти
душевные
мистерии
с
такой
темной,
таинст
венной,
захватывающей
значимостью?
Одни
и
те
же
звуки
всегда
отзываются
в
нашем
серд
це
-
и
тогда,
когда
мелодия,
презирая
все
суеты
мира,
с
благородной
гордостью
стремится
к
небесам,
и
когда,
пр
е
зирая
все
небеса
и
богов,
дерзко
стремится
к
одному
лишь
земному
блаженству.
И
именно
эта
греховная
невинность,
эта
ужасная,
загадочно-двойственная
неясность
подлинно
превращает
музыку
в
божество
для
человеческих
сердец.
Но
зачем
пытаюсь
я,
неразумный,
переплавить
в
слова
звуки?
Словам
ли
передать
то,
что
чувствую?
Придите
же,
о
звуки,
слетайтесь
же
сюда
и
спасите
меня
от
этого
му
чительного
земного
стремления
к
словам,
окутайте
меня
своим
сиянием,
своими
сверкающими
облаками
и
вознеси
те
меня
в
предвечные
об1;>ЯТИЯ
вселюбящего
Отца!
ПИСЬМО
ИОЗЕФА
БЕРГЛИНГЕРА
Мой
искренне
любимый
преподобный
отец!
Пишу
Вам
на
этот
раз
с
глубоко
удрученным
сердцем,
в
страхе
перед
часом,
полным
сомнений,
какие,
как
Вы
знаете,
бывают
у
меня
нередко.
Мое
сердце
сжато
болезненной
судорогой,
дух
трепещет
в
беспокойстве,
и
все
чувства
растекаются
слезами.
Мое
сладострастное
наслаждение
искусством
от
равлено
в
самом
зародыше;
душа
моя
больна
и
изливает
свой
яд
по
всем
жилам.
_
Что
я
такое?
Зачем
я,
что
делаю
в
мире?
Какой
злой
гений
сделал
меня
таким
далеким
от
всех
людей?'
Зачем
нет
у
моего
глаза
мерила для
мира,
ни
для
жизни,
ни
для
человеческой
души?
Зачем
я
непрерывно барахтаюсь
в
мо
ре
своих
сомнений,
которые
то
поднимут
меня
на
высокой
волне
высоко
над
другими людьми,
то
низвергнут
глубоко
в
бездну?
Основываясь
на
твердейшей
почве
моей
души,
я
воскли
цаю:
«Божественно
стремление
человека
созидать
то,
что
не
должно
служить
низменной
цели
и
пользе!
Что
неза
висимо
от
мира
вечно
красуется
в
собственном
блеске,
что
178
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСКУССТВЕ,
для
ДРУЗЕй
ИСКУССТВА
не
приводится
в
движение
колесом
гигантского
мехаНilзма
и в
свою
очередь
не
вертит
колесо!
Никакое пламя
чело
веческой
души
не
поднимается
к
небесам
выше
и прямее,
чем
пламя
искусства!
Ничему
не
дано
так
сгущать
в
себе
силу
человеческого
духа
и
сердца
и
превращать
самого
человека
в
божество!»
'
Но
увы!
Когда
я
стою
на
этой
дерзновенной
высоте
и
мой
злой
дух
наполняет
меня
высокомерной
гордостью
мо
им
искусством
и
дерзко
возносит
над
другими
людьми
тогда,
о,
тогда
вокруг
меня
со
всех
сторон
вдруг
разверза
ются
опасные,
скользкие
бездны;
все
святые,
высокие
обра
зы
отлетают
от
моего
искусства
и
спасаются
в
мир
других,
лучших
людей
-
и
я
лежу
распростертый,
отринутый,
и,
не
знаю
отчего,
мне
кажется,
что,
служа
своему
божеству,
я
стал
беЗ'рассудным,
тщеславным
идолопоклонником.
Искусство
-
соблазн,
запретный
плод;
кто
единожды
отведал
его
сокровеннейшего,
сладчайшего
сока,
тот
без
возвратно
потерян
для
деятельного,
живого
мира.
Все
тес
нее
замыкается
он
в
своем
эгоистическом
наслаждении
и
не
имеет
более
силы
протянуть
руку
помощи
ближнему.
Искусство
-
обманчивый;
лживый
мираж;
нам
кажется,
что
в
He~
мы
видим
перед
собой
последнюю,
глубочайшую
че
ловечность,
оно
же
всегда
подсовывает
нам
всего
лишь
.
прекрасное
творение
человека,
в
котором
слиты
эгоиотиче
ские,В
самих
себе
находящие
удовлетворение
мысли
и
чув
ства,
бесплодные
и
недейственные
в
живом
мире.
51
же,
сла
боумный,
ценю
это
творение
выше,
чем
человека,
которого
сотворил
господь.
Как
ужасно
это,
если
вдуматься!
Всю
свою
жизнь
про
вожу
я,
сладострастный
отшельник,
за тем,
что
внутренне
упиваюсь
прекрасными
гармониями
и
стремлюсь
выискать
предельный
лакомый
кусочек
красоты.-
А
послушать,
что
творится
вокруг
м~ня!
Неутомимо
и
живо,
в
непрестанных
борениях
движется
вперед
история
человеческого
мира,
на
полненная
тысячей
важных,
великих
дел,
без
устали
дей
ствуют
люди,
и за
каждым
малым
деянием
в
тесной
суто
локе,
подобно
огромным
привидениям,
идут
последствия,
добрые
и
злые.
Но
более
всего
потрясает
душу
то,
как
изоб
ретательные
полчища
бедствиit
совсем
рядом
со
мной
тер"
зают
тысячи
смертных
тысячами
различных
мук
-
болез
нями,
горем
и
нуждой;
то,
как'
ПVМIIМО
ужасных
войн,
ко
торые
ведут
меж
собой
народы,
повсюду
на
всем
земном
шаре
кровавой
войной
свирепствуют
несчастья,
и
каждая
179
в.·г.
ВАI(ЕНРОДЕР
секунда
~
острый
меч,
который
слепо
разит
здесь
и
там
и
не
устает
от
жалостных
воплей
тысяч
существ!~
А
я спо
койно
сижу
посреди
всего
этого,
как
ребенок
на
детском
стульчике,
пускающий
мыльные
пузыри,
и
сочиняю
музы
кальные
пьесы,
хотя
завершится
и
моя
жизнь
серьезно~
смертью.
Ах!
Эти
беспощадные
мысли
повергают
мою
душу
в
от
чаяние
и
страх
и
преисполняют
меня
горьким
стыдом.
С
болью
в
сердце
я
сознаю,
что
не
умею,
не
в
силах
вести
полезную,
угодную
богу
жизнь,
что
люди,
не
понимающие
искусства
и
с
презрением
топчущие
ногами
его
шедевры,
делают
бесконечно
больше
добра
и
ведут
жизнь,·
более
угодную
богу,
чем
я!
Тогда
мне
становятся
ясны
чувства
благочестивых
му
чеников-аскетов,
которые,
сокрушенные
зрелищем
несказан
ных
страданий
мира,
всю
жизнь
подвергали
свою
плоть
изощреннейшим
саМОИСТЯ:;jаниям
и
предавались
пока.1НИЮ,
дабы
разделить
ужасные
страдания
человечества.
Когда
на
моем
пути
встречается,
взывая
о
помощи,
зре
лище
горя,
когда
предо
мной
предстают
страдающие
люди,
отцы,
матери
и
дети,
которые
вместе
плачут,
и
ломают
ру
ки,
и
громко
вопиют
от
боли,
как
не
похоже
это
на
пре
красные
аккорды,
на
сладостные
красоты
музыки;
эти
зву
ки
разрывают
сердце,
и
изнеженную
душу
художника
охватывает
страх,
он не
знает,
что
ответить,
стыдится
бе
жат·ь
и не
имеет
силы
помочь.
Он
мучается
состраданием,
и
при
этом
невольно
рассматривает
всю
группу
как
ожив
шее
творение
своей
фантазии,
и
не
может,
как
ни
стыдится
он
этого,
не
стараться
извлечь
из
тягостного
зрелища
горя
нечто
прекрасное,
матеРИал
для
своего
искусства.
Таков
смертельный
яд,
глубоко
сокрытый
в
невинном
ростке
художественного
чувства.
Искусство
дерзко
выры
вает
крепко
приросшие
к
душе
человеческие
чувства
из
священнейших
глубин
материнской
почвы,
искусно
обра
батывает
их
и
греховно
играет
ими.
Художник
превраща
ется
в
актера,
который
всякую
жизнь
рассматривает
как
роль,
который
считает
свою
сцену
подлинным
миром,
яд
ром
мира,
а
низменную
действительную
жизнь
~
жалким
подражанием,
дурной
шелухой.
Но
увы!
Когда
я,
погрузившись
в
эти
ужасные
со
мнения
в
искусстве
и
в
самом
себе,
страдаю
столь мучи
тельно,
стоит
вдруг
зазвучать
прекрасной
музыке
~
и
что
же!
все
эти
мысли
торопливо
улетают,
и
сладострастное
180
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСI(УССТВЕ.
для
ДРУЗЕй
НСI(УССТВА
томление
вновь
начинает
старую
игру,
меня непреодолимо
тянет
обратно,
и
все
детское
блаженство
снова
открывает
ся
моим
глазам.
Страшно
сказать,
какие
безумные
мысли
внушают
мне
греховные
звуки
своими
манящими
голоса
ми
сирен,
своим
бурным
рокотом
и
пение
м
труб.
Никак
не
примириться
мне
с
самим
собой.
Мои
мысли
непрерывно
меняются,
и в
голове
у
меня
начинает
мутить
ся,
когда
я
стремлюсь
найти
начало,
и
конец,
и
покой.
Уже
не
раз
переживало
мое
сердце
эту
судорогу,
и
она
отпус
кала
его
столь
же
своенравно,
как
и
приходила,
и
в
кон
це
концов
все это
было
не
что
иное,
как
погружение
мо
ей
души
в
весьма
удачно
разработанную
болезненную
ми
норную
тональность.
Так
насмехаюсь
я
над
самим' собой
-
впрочем,
и
эти
насмешки тоже
не
более
чем
жалкая
игра.
Какое
несчастье,
что
мы,
люди,
всецело
растворившие
ся
в
художественном
чувстве,
так
глубоко
презираемра
зум
и
житейскую
МУДрОСТЬ,приносящие
человеку
глубо
кий
мир
и
покой,
И
никак
не
можем
свыкнуться
с
ними.
Человек,
наделенный
житейской
мудростью,
читает
свою
душу,
как
книгу,
видит
в
ней
начало
и
конец,
находит
правду
и
неправду
в
разных
местах,
выраженные
опреде
ленными
словами.
Художник
рассматривает
свою
душу,
как
картину
или
музыкальную
пьесу,
не
имеет
твердых
убеждений
и
находит
прекрасным
все,
что
удачно
разра
ботано.
Творец
словно
бы
заключил
всех
людей,
так
же
как
зверей
иЛи
птиц,
в
определенные
роды
и
классы
естествен
ной истории
духа;
всякий
ви,l!ит
все
лишь
из
своей
темни
цы,
и
никто
не
может
выпрыгнуть
за
пределы
своего
рода.
Видно,
уж
до
конца
дней
моя
душа
будет
подобна
эоло
вой
арфе,
струны
которой
колеблет
чужое,
непонятное
ды
хание,
своенравно
извлекая
из
нее
попеременно
разные
звуки.
НЕМУЗЬП(АЛЬНАЯ
ТЕРПИМОСТЬ
Коль
скоро
мир
со
.всем
его
многообразием
людей
и
событий
есть
гигантская
сцена,
где
счастье
и
несчастье,
горе
и радость,
возвышенное
и
низменное
выступают
как
необходимые
условия
сложного
спектакля,
как
действую
щие
лица -
появляются,
исчезают
и
снова
появляются,
то
как
не
испугаться
этого
вечного
круговорота,
ибо
мы
181