Вакенродер В.Г. Фантазии об искусстве
Подождите немного. Документ загружается.
в.-г.
ВАI(ЕНРОДЕР
гений,
и
не
мешает
им
в
их
повседневной
жизни?
И,
быть
может,
тот,
кто
всегда
горит
воодушевлением,
если
он
хочет
быть
настоящим
художником,
должен
иметь
сме
лость
и
силу
соединить
свои
высокие
фантазии
с
этой
зем
ной
жизнью
как
постоянную
часть
ее?
Наконец,
не
есть
ли
эта
непостижимая
творческая
сила,
быть
может,
нечто
со
всем
иное
и,
как
мне
теперь
кажется,
нечто
еще
более
чудесное,
еще
более
божественное,
чем
сила
фантазии?
Дух
искусства
есть
и
останется
для
человека вечной
за
гадкой
-
у
ТОГО,
кто
захочет
исследовать
ее
глубины,
за
кружится
голова,
-
но
также
и
вечным
предметом
вели
чайшего
восхищения,
что
можно
сказать
и
обо
всем
вели
ком
на
этом
свете_
Однако
после
этих
воспоминаний
о
моем
Иозефе
я
уже
более
не
в
силах
писать.
-.я
заключаю
свою
книгу
-
и
хо
тел
бы
лишь
пожелать,
чтобы
кому-нибудь
она
послужи
ла
источником
добрых
мыслей.
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСКУССТВЕ,
ДЛЯ
ДРУЗЕй
ИСКУССТВА
ПРЕДИСЛОВИЕ
ТИКА
К
ИЗДАНИЮ
«ФАНТАЗИй
ОБ
ИСКУССТВЕ»
1799
ГОДА
С
доверием
и
вместе
со
стра
хом
предаю
я
суду
публики
эти
страницы.
Часть
их
-
ле
бединая
песнь
моего
покойного
друга
В.-г.
Вакенродера,
последние
он
завершил
и
вручил
мне
лишь
незадолго
до
своей
болезни;
они
должны
были
составить
продолжение
книги
«Сердечные
излияния
отшельника
-
любителя
ис
кусств»,
оттого
читатель
вновь
найдет
здесь
имя
Иозефа
Берглuнгера,
равно
как
и
в
целом
дух
той
книги.
Заметки
о
музыке
особенно
были
дороги сердцу
моего
друга,
и
он
всегда
меч.ал
-
со
свойственной
ему
пленительной
жи
востью
-
увидеть их
напечатанными.
Лишь
сейчас
мне
уда
лось
исполнить
его
волю,
и
читатель
будет
мне
бл'агода
рен
за
передачу
ему
этих
статей,
где
он
найдет
образ
мыс
ли
еще
'более
смелый,
язык
еще
более
отточенный.
Слог
в
них
обрел
еще
большую
лаконичность
и
силу,
многие
об
разы
вызывают
восхищение
своей
необычностью,
дерзно
венностью
и
правдивостью,
и
всякий
читатель,
наделенный
чувством,
вместе
со
мной
оплачет
прекрасную
надежду,
потерянную
немецкой
литературой
с
его
ранней
смертью.
С
великой
робостью
присовокупил
я
к
ним
страницы,
написанные
моей
рукой.
Все
эти
мысли
родились
в
бесе
дах
с
моим
другом,
и
мы
намеревались
из
отдельных
ста
тей
до
некоторой
степени
построить
единое
целое;
но
так
как
теперь,
при
окончательной
обработке,
я
лишен
его
совета
и
поддержки,
то
у
меня
нет
той
смелости,
которая
одушевляла
бы
меня,
будь
мы
по-прежнему
вместе.
В
первом
разделе
Вакенродером
написаны
статьи
пер
вая
и
пятая,
среди
сочинений
Берглингера
мне
принадле
жат
четыре
последних.
Неоконченную
статью
моего
друга
о
Рубенсе
я
опустил,
так
же
как
и
Кантату,
которой
сам
он
был
недоволен.
,115
В.-Г.
ВАКЕНРОДЕР
От
юных
лет
меч'тал
он
жить
для
искусства,
прекрас
нейшей
его
надеждой было
увидеть
свое
имя
среди
худож
ников;
если
в
последнем
ему
и
было
отказано,
то
он
навсе
гда
останется
в
памяти
всех,
кто
его
знал,
кто хоть
немно
го
понимал
его
благородную
и
пленительную
самобытность
и
уважал
его
искреннюю
любовь
ко
всякому
искусству.
РАЗДЕЛ
1
РАССКАЗ О
ТОМ,
КАК
ЖИЛИ
СТАРЫЕ
НЕМЕЦКИЕ
ХУДОЖНИКИ,
ГДЕ
В
КАЧЕСТВЕ
ПРИМЕРА
БУДУТ
ПОКАЗАНЫ
АЛЬБРЕХТ
ДЮРЕР
И
ОТЕЦ
ЕГО
АЛЬБРЕХТ
ДЮРЕР
СТАРШИй
Сладостно
воскрешать
перед
своими
духовными
очами
давно
усопшего
художника,
глядя
на
картины
его,
и,
как
бы
следя
сверкающие
лучи,
найти
светильник
или,
вернее,
небесную
звезду,
откуда
они
исходят.
Тогда
мы
видим
перед собой
общую
душу
всех
его
творений-
создание
нашего
воображения,
никак
не
связанное
с
действитель
ной
жизнью
художника.
Но
едва
ли
не
более
сладостно
в
мыслях
своих
облечь
в
плоть
мерцающий
призрак,
вообразить
его
себе
одним
из
нас,
нашим
другом
и
братом,
и видеть,
как
входил
он
в
великую
цепь
человеческую,
по
наружности
ничем
не
от
личаясь
от
своих
менее
знаменитых
собратьев.
Тогда
нам
вспоминается,
что
и
эта
прекраснейшая
человеческая
ду
ша
тоже
сначала
вылупилась
из
скорлупы
несмышленого
детства,
что
отец
и
мать
произвели
на
свет
ребенка, не
по
дозревая
о
грядущей
возвышенности
его
духа.
Мы
вообра
жаем
себе
великого
художника
во
всех
житейских
положе
ниях:
то
юношей,
почитающим
и
любящим
своего
отца,
то
мужчиной,
в
дружеской
привязанности
к
братьям,
сестрам
и
родным,
то
как
он
женится
и
сам
становится
отцом,
короче,
как
и
он
познает
от
рождения
до
смерти
все
те
судьбы,
какие
ведомы
роду
человеческому.
В
особенности
трогает
и
возвышает
душу
это
созерца
ние,
когда
такой
художник,
хотя
он
и
обладал
исключи-
116
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСКУССТВЕ,
для
дrУЗЕй
ИСКУССТВА
тельным
духом
и
редкостным
умением,
все
же
прожил
свою
жизнь
простым
и
наивным
человеком,
как
было
при
нято
в
прежние
века
у
наших
немецких
предков,
и
этот
образ
жизни
я
хочу
нарисовать
в
коротких
словах,
ибо
он
так
мил
моему
сердцу.
В
прежние
времена
было
в
обычае
рассматривать
жизнь
как
общее
всем
людям
прекрасное
ремесло.
На
господа
смотрели
как
на
мастера,
на
крещение
как
на
ученичий
аттестат,
на
наши
земные
странствия
как
на
учебное странствование
подмастерья.
Религия
же
была
для
тех
людей
прекрасным
учебником, только
через
нее
они
по-настоящему
понимали
жизнь
и
то,
для
чего
дана
она
им
и
по
~аким
законам
и
правилам
легче
и
лучше
все
го
можно
свершить
труд
жизни.
Без
религии
жизнь
показа
лась
бы
им
всего
лишь
буйной
бессмысленной
игрой
-
как
если
бы
они
вздумали
кидаться
ткацкими
катушками,
из
чего,
конечно,
не
получилось
бы
ткани.
При
всех
больших
и
малых
событиях
жизни
они,
как
на
посох,
опирались
на
религию:
каждому
обстоятельству,
которое
иначе
пока
залось
бы
незначительным,
она
придавала
глубокий
смысл;
она
была
тем
волшебным
снадобьем,
в
котором
они
мог
ли
растворить
все
мирские
заботы;
она
проливала
крот
кий,
ровный,
гармонический
свет
на
все
преврЗlТНОСТИ
судьбы
в
их
существовании
-
дар,
драгоценнее
которого
поистине
не
может
быть для
смертного.
Под
ее
нежной
патиной
тускнели
яркие
краски
разгульного
веселья,
-
но
и
на
суровые,
черноземлистые
краски
горя
она
набрасы
вала
светящуюся
пелену.
Так
неспешно
и
осмотрительно
шаг
за
шагом
проходи
ли
люди
часы
своей
жизни
и
всегда
с
благодарностью
со
знавали
себя
в
настоящем.
Каждое
мгновение
было
для
них
ценно
и
важно;
они
предавались
труду
жизни
с
вер
ностью
и
прилежанием
и
не
допускали
в
нем
ошибок,
ибо
совесть
не
позволяла
им
осквернить
безбожным
легкомыс
лием
столь
похвальное
и
почетное
ремесло.
Они
поступали
правильно
не
во
имя
награды,
а
просто
из
никогда
не
угасавшего
чувства
благодарности
к
тому,
кто
один
умел
создать
первые
нити
их
существования
из
неуловимого
ничто.
Под
конец,
когда
великий
Мастер
отзывал
их
из
мастер
ской,
они
с
благочестивыми
помыслами
и
в
радостном
вол
нении
отдавали
в
его
руки
себя
и
весь
свой
каждодневный
труд.
Потом
personalia
отошедших
записывались
в
крат-
117
В.·Г.
ВАl(ЕНРОДЕР
кую
хронику или
перед
плачущими
родственниками
у
гро
ба
произносил
ась
речь,
которая
первоначально
служила
свидетельством
верно
и
честно
завершенного
труда
жизни
и
примером
для
молодежи.
Неведомый
же
бог
на
небесах
использовал
законченный
труд
их
дней
для
своих
великих
и
таинственных
целей:
ибо
из
всех
миллионов
отлетающих
на
земле
жизней
он
строит по
ту
сторону
голубого
небо
свода
другой,
лучший,
более
близкий
к
его
престолу
мир,
где
все
доброе
найдет
свое
достойное
мес.то.
Таковы
были
люди
в
прежние
благочестивые
времена.
Зачем
принужден
я
сказать:
были?
Зачем
-
если
позволи
телен
такой вопрос
для
смертного,
-
зачем,
всеблагое
не
бо,
попустило
ты
так
выродиться
роду
людскому?
Горе
неразумным
мудрецам
новейших
времен,
которые
из-за
внутреннего
убожества
и
болезни
духа рассматрива
ют
человечество
как
никчемный
муравейник
и,
видя,
сколь
кратки
и
преходящи
многие
тысячи
жизней,
кишащие
на
этой
земле,
предаются
ленивой,
мрачной
печали
или
дерз
новенному
отчаянию,
считая,
что
достигли
высшей
цели,
когда
своевольно
пытаются
раздавить
свою
жизнь,
как
пустую
шелуху.
Тот,
кто
подобным
образом
презирает
жизнь,
презирает
всякую
добродетель
и
совершенство,
ко
торые
доступны
человеку
и
которые
мы
нигде
более
не
можем
ни
проявить,
ни
познать,
как
только
в
жизни.
Большая
разница
-
презирать
ли
само
ремесло
или
всего
лишь
скромно
оценивать
свой
труд
в
нем,
ремесло
же
лю
бить
и
заниматься
им
словно
бы
для
собственного
удо
вольствия.
-
Поистине,
все
мы
всего
лишь
капельки
в
оке
ане.
поистине,
все
мы,
кружась
в
кишащем
хороводе,
по
сле
краткого
мига
бытия
попадаем
в
объятия
смерти;
од
нако
же
наш
дух
преодолевает
узкие
пределы,
ибо
в
нем
живут
безымянные,
непонятные
нам
самим
силы,
которым
дано
пере
носить
в
короткий
промежуток
между
рождени
ем
и
могилой
небо
и
землю,
время
и
Be:lНocTЬ.
-
Наша
жизнь
-
легкий
мост,
перекипутый
из
одной
темной
страны
в
другую:
но
пока
мы
идем
по
нему,
мы
видим
отражен
ным
в
воде
весь
небесный
свод.
Однако
же
в
Германии
наших
предков
-
ибо преиму
щественно
на
тихом,
серьезном
характере
наших
соотечест
венников
основано
это
описание
-
люди
при
всей
своей
ве
селости
ВОЗВОДИЛИ
башню
ЖИЗНИ
из
поставленных
друг
на
друга
часов
и
дней
неспеUIIIО,
набожно
и
серьезно;
и
кто
из
людей
тех
времен
может
показап
нам
более
прекрас-
118
ФАнтАзии
ОВ
ИСКУССТВЕ.
для
ДРУЗЕй
ИСкУссТВА
ную
И
достойную
картину,
чем
художники,
жившие
тогда?
Ибо
их
искусство
-
которым
они
занимались
не
по-диле
тантски
и
со
скуки
(как
бывает
теперь),
а с
прилежным
ус-ердием,
точно
ремеслом,
-
было
для
них,
по-видимому,
хотя
они
того
и
не
сознавали,
таинственным
смыслом
их
жизни.
Скажу
более
-
искусство
и
жизнь
сплавлялись
для
них
воедино,
и в
этом
задушевном,
укрепляющем
единении
еще
более
твердым
и
уверенным
шагом
проходили
они
сквозь
зыбкий
мир.
Спокойно
и
скромно,
в
тишине,
не
мудрствуя,
они
писали
или
ваяли
фигуры
людей
и
правди
во
придавали
им
тот
же
характер,
который
являл
собой
таинственный
и
удивительный
живой
оригинал;
и
так
же
ваяли
они
свою
жизнь,
следуя
заповедям
нашей
святой
веры.
И
они
совсем
не
задумывались
над
тем,
для
чего
те
ло
человеческое
имеет
такую,
а
не
какую-либо
иную
форму
или
с
какой
целью
они
копируют
его,
и
такж~
не
приходи
JIO
им
на
ум
спросить,
зачем
существует
религия
или
для
какого
предназначения
созданы
они
сами.
Ничто
не
вызы
вало
у
них
сомнения или
недоумения;
они
соверша,ли
свои
действия,
как
это
казалось
им
естественным
и
необходи
мым,
и
совершенно
непроизвольно
составляли
время
сво
ей
жизни
из
одних
лишь
правильных,
закономерных
по
ступков
так
же,
как
на
своих
картинах
они
правильно
со
единяли
между
собой
нужные
кости
и
мускулы,
коль
'скоро
именно
из
них
построено
человеческое
тело.
Как
радуется
мое
сердце,
когда
сосредоточенной
мыслью
я
созерцаю
этих
верных
тружеников
в
искусстве
и
в
жизни,
которых
породила немецкая
старина
и
прежде
всего
благодатный
шестнадцатый
век.
51
поясню
общую
картину,
которую
набросал
выше,
некоторыми отдельными
чертами
из
истории
моего
любимого
Альбрехта
Дюрера
и
его
отца,
золотых
дел
мастера
Альбр,ехта
Дюрера
Старше
го.
Ибо
хотя
эти
мелкие
черты
сами
по
себе
могут
пока
заться
незначительными,
я все
же
полагаю,
что
после
ска
занного
мной
будет
понятен
их
смысл
и
истинное
значение.
В
труде
благородного
Иоахима
фон
Зандрарта
(в
кото
ром
он
с
похвальным
усердием
стремится
как
бы
объять
обеими
руками
всю
область
искусства)
в
жизнеописании
Альбрехта
Дюрера
мы
находим
небольшой
отрывок,
при
надлежащий
перу
самого
художника,
где
он на
память
себе
и
потомкам
в
коротких,
но
верных
и
благочестивых
словах
начертал
некоторые
сведения
о
своей
жизни
и
сво
ей
семье.
Тогда
было
в
обычае,
делая
короткие
записи,
119
В.-Г.
ВАI(ЕНРОДЕР
вновь
продумывать
11
поверять
свой
БJIJIЗЯЩIIЙСЯ
к
заверше
нию
жизненный
путь;
и
в
таких
описаниях
никогда
не
от
деляли
себя
от
всего
рода
человеческого,
напротив
того,
рассматривали
себя
только
как
его
сочлена
и
собрата
дру
гих
людей,
приводя
все
свое
старое
почтенное
родословное
древо
и
скромно
определяя
себе
подобающее
м.есто
на
ка
кой-нибудь
побочной
ветви,
а
не
считая
себя
одного
глав
ным
стволом
мира.
Пленительно
запутанные
родственные
связи
были
священными
узами:
собратья
по
крови
как
бы
составляли
одну
жизнь
во
многих,
и
каждый
чувствовал
себя
тем
богаче
жизненной
силой,
чем
в
большем
количе
стве
сердец
билась
та
же
самая
кровь
предков;
вся род
ня,
наконец,
была
священным
маленьким
преддверием
к
великому
зданию
всего
человечества.
Древних
праотцев,
изо
бранных
небесами
орудием,
с
помощью
которого
много
численному
потомству
была
дарована
жизнь
и
ее
блага
(я
имеIO
в
виду
добродетель
и
благочестивые
помыслы),
сле
дуя
прекрасному,
естественному
инстинкту,
вспоминали
не
иначе
как
с
благодарным
почтением.
Сын
в
юные
годы
с
любознательностью
слушал
престарелого
отца,
когда
тот
рассказывал
о
своей
жизни
или
о
жизни
своего
отца;
он
с
усердием
запоминал
его
слова,
как
если
бы
то
бы
ли
догматы
веры,
ибо
и
ему
предстояло
свершить
тот
труд
жизни,
какой
уже
столь
достохвс{льно
свершили
его
предки.
Такие
мысли
приходят
мне
на
ум,
когда
я
читаю
рас
сказ
Альбрехта
Дюрера
об отце
его и
предках,
который
он
начинает
словами:
«Я,
Альбрехт
Дюрер
Младший,
собрал
ниже
следующее
воедино
из
писаний
моего
отца
про
то,
откуда
он,
как
он
появился
на
свет,
и
жил,
и
опочил.
Да
помилует
господь
его
и
нас.
Аминь».
Далее
он
рассказывает:
отец
отца
его,
звавшийся
Анто
ни
Дюрер,
жил
в
одном
венгерском
городке;
мальчиком
попал
он
в
учение
к
золотых
дел
мастеру
и
изучил
там
ре
месло.
Потом
он
женился
на
девице
по
имени
Элизабет
и
родил
с
ней
четверых
детей,
из
которых
старший
сын,
Альбрехт
Дюрер,
и
стал
его
любимым
отцом
и
тоже
зо
лотых
дел
мастером.
Этот
его
любимый
отец
впоследствии
долгое
время
пробыл
в
Нидерландах,
обучаясь
у
великих
мастеров,
и в
1455
году
приехал
в
Нюрнберг
в
тот
самый
день,
когда
Филипп
Пиркхеймер
праздновал
свадьбу
и
под
большими
липами
были
устроены
грандиозные
танцы.
120
ФАНТАЗИИ
ОБ
ИСI(УССТВЕ,
ДЛЯ
ДРУЗЕй
ИСI(УССТВА
В
самом
начале
Альбрехт
Дюрер
с
силой
и
меткостью
определяет
всю
суть
своего
отца
в
двух
словах,
говоря:
он
был
искусный
и
чистый
человек.
А
потом
он
описывает
сле
дующие
его
черты,
которые
живо
рисуют
его
нашим
глазам.
С
женой
и
детьми
он
скудно
кормился
от
трудов
рук
своих
и
испытал
в
жизни
много
трудностей,
невзгод
.и
тя
гот.
Все,
кто
его
знал,
отзывались
о
нем
с
похвалой,
по
тому
что
он
был
богобоязненный
человек,
терпеливый,
до
бросердечный,
порядочный
и
всегда
преисполненный
бла
годарности
к
господу.
В
остальном
был
он
человек
немно
гословный,
всегда
жил
в
тишине
и
одиночестве
и
совсем
мало
пользовался
мирскими
радостями.
Его
велич3"Йшее
желание
состояло
в
том,
чтобы
вырастить
детей
во
славу
господню,
поэтому
он
проявлял
большое
рвение
в
их
вос
питании
и
ежедневно
беседовал
с
ними
о
любви
господ
ней.
Наконец,
больной,
у
порога
смерти,
он
предался
ей
добровольно,
приказал
своим
детям
жить
по
воле
божией
и
отошел
в
лучший
мир
в
1502
году,
незадолго
перед
по
луночью
в
день
святого
Матфея.
Вести
такую
тихую,
богобоязненную
жизнь,
ни
на
час
не
забывая,
что
ты
всего
лишь
работник
на
ниве
господней,
не
значит
ли
идти
самым
верным
путем
к
блаженству?
Кто
же
не
почитает
никакого
бога,
иными
словаМй,
кто
хочет
сделать
себя
самого
богом
и
правителем
вселенной,
тот
находится
в
несчастнейшем
умопомешательстве
и
на
слаждается
лишь
жалким
ложным
блаженством
безумно
го
нищего,
воображающего
себя
императором
в
короне.
Там
же
находим
мы
составленный
старшим
Дюрером
список
всех
его
детей,
числом
восемнадцать,
имя,
день
и
час
рождения
которых
он
собственноручно
заботливо
за
носил
в
особую
книгу.
Этомv
добромv
бюргеру
и
золотых
дел
мастеру
в
Нюрнберге,
Дюреру
Старшему,
наверняка
нереДlЮ
приходили
на
ум
хорошие
мысли;
но
записывать
их
ему
не
приходило
на
ум,
это
даже,
наверно,
показалось
бы
ему
странным;
гораздо
естественнее
было
для
него
вес
ти
точный
список
всех
детей,
которых даровало
ему
небо.
Но
из
всех
этих
восемнадцати
детей
теперь,
по
прошест
вии
нескольких
веков,
мы
помним
одного
лишь
возлюблен
ного
Альбрехта,
а
остальные
преданы
заб13ению,
о
чем
отец
при
рождении
не
мог
догадываться;
напротив
того,
не
выделяя
его
ничем,
он
пишет
о
нем
теми
же
словами,
что
и
об
остальных:
121