Успенский Б. Экспрессивные выражения и культ матери-земли

Подождите немного. Документ загружается.

Спаса всего мира... 2-я мать наша земля, ибо от земли созданы и в

землю паки пойдем; 3-я мать наша, которая во утробе нас носила и

по рождестве вашем нечистоту обмыла... Аще который день

человек матерно ругается, в то самое время небеса ужаснутся,

земля потрясется и мать Божия на престоле вострепещется и того

дни у человека уста кровию затекаются и тому человеку не

подобает в церковь ходить, креста целовать и причастия не

принимать». Соответственно и в восходящем к апокрифам

духовном стихе «Пьяница» («Василий Великий») о матерных словах

говорится, что это грех, который не будет прощен, поскольку та-

кими словами хулится женщина, Богородица и, наконец, Мать-Сыра

Земля:

Пьяница матерным словам дерзанет —

Мать-сыра земля патрясется,

За престолом Пресвятая Богородица потронетца,

У женщины уста кровью запекутся. В менее явной форме та же

идея выражена в духовном стихе «Свиток Иерусалимский»,

который также восходит к апокрифической литературе.

Предписание не пить и матерно не браниться вкладывается в этом

стихе в уста самого Христа, причем сообщается, что в противном

случае земля не будет давать плодов: «будет земля яко вдова»;

одновременно при этом упоминается и Богородица:

Лишитеся хмельного пития,

Скверности изо уст, изо бранного слова,

Матерно не бранитеся:

Мать Пресвятая Богородица

На престоле встрепенулася

Уста кровию запекаются. Вместе с тем здесь же говорится, что

есть три матери:

Первая мать — Пресвятая Богородица;

Вторая мать — сыра-земля;

Третия мать — кая скорбь приняла (мучилась в родах).

Сравним еще в другом духовном стихе, специально «О

матерном слове»:

Вы, народ Божий православный,

Мы за матерное слово все пропали,

Мать Пресвятую богородицу прогневили,

Мать мы сыру-землю осквернили...

Остается упомянуть о чуде, бывшем в 1641 году в Красном Бору

на Северной Двине и записанном тогда же «при священниках и при

всем народе», поскольку сказание об этом чуде обнаруживает

явную связь с цитированным выше поучением. Крестьянке Фекле,

Спиридоновой дочери, явились Спас и Богородица Тихвинская и

велели ей говорить в народе, чтобы христиане не пили табак и

матерно не бранились: «...а в которое время кто матерью избранит,

в то время небо и земля потрясется и Богородица... вострепещет...»

Видению Феклы предшествовало видение Акилины Башмаковой

(бывшее в том же году и в том же месте), которой явилась «жена

светлообразная лицем покрыв-шися убрусом» и также велела

сказывать во всем мире, чтобы люди не пили табаку и матерно не

бранились; в противном случае следует ожидать стихийных

бедствий, то есть, видимо, гнева земли.

Итак, соответствующие представления прослеживаются в

самых разнообразных литературных и фольклорных источниках.

Необходимо добавить, что они до сего дня бытуют в народе,

особенно устойчиво сохраняясь в Белоруссии. Так, в 1982 году в

Полесье было записано следующее поверье: «Грешно ругаться:

ты оскверняешь матерь Божью и свою мать и землю. Вообще

нельзя ругаться — ты просквернил землю, земля под тобой

горит». Характерным образом здесь особенно подчеркивается

соотнесенность матерной брани с землей, ее воздействие на

землю. Приведем еще другую запись, сделанную в том же

регионе: «Матерно ругаться грех, ты Мать-Сыру Землю ругаешь,

потому что мать-сыра Земля нас держит и матерь Господня

проваливается в землю от этой ругани; она скорбит из-за нас, что

мы ругаем ее — топчем, в грязь кидаем...»

Совершенно очевидно, что основное значение в подобных

представлениях принадлежит именно Матери-Земле, которая

может ассоциироваться как с женщиной-матерью, так и с

Богородицей: речь идет,

собственно, о материнском начале, которое прежде t всего

выражено в культе Матери-Земли, а с принятием христианства

распространилось на Богородицу. Со-

поставление Матери-Земли с

родной матерью челове- г ка достаточно обычно вообще в

древнерусских тек-, стаж; это сопоставление в принципе может

принимать : характер прямого отождествления.

Важно отметить в этой же связи, что в цитированных выше

материалах, как правило, говорится о том, что матерная брань

поносит не только (или не столько) мать собеседника, к которому

обращено ругательство, но прежде всего — родную мать самого

бранящегося.

Это вполне понятно, если иметь в виду, что по своему

первоначальному смыслу матерная брань является не

оскорблением, а скорее заклинанием, заклятием, проклятием, о

чем уже говорилось выше. Соотнесенность матерщины именно с

родной матерью человека соответствует соотнесенности ее с

Матерью-Землей или Богородицей, которые и находятся к нему в

том же отношении, что родная мать. Вместе с тем в отличие от

родной матери отдельного человека Земля и Богородица

воспринимаются как «общая мать» всех людей. Именно такое

восприятие оказывается наиболее актуальным для матерной

брани. Соответственно исследователь белорусской духовной

культуры (А. Богданович), констатируя «представление о земле как

о всеобщей матери» у белорусов, замечает: «поэтому, между

прочим, считается предосудительным ругаться материнскими

словами, чтобы не оскорбить чести матери-земли».

Исключительно характерно в этой связи магическое

совокупление с землей, имеющее, несомненно, языческое

происхождение: именно так иногда объясняют ритуальное катание

по земле в сельскохозяйственных обрядах. Знаменательно, что

такое оскорбление Матери-Земли приравнивалось к обиде

родителей. В одном древнерусском епитимейнике читаем: «Аще ли

отцу или матери лаял или бил или, на земле лежа ниц, как на жене

играл, 15 дни», отсюда вообще запрещалось

лежать на земле ничком. Глагол «лаять» в этом контексте,

безусловно, относится к матерной брани. Таким образом,

матерщина и совокупление с землей выступают здесь как явления

одного порядка. Такое же символическое уподобление имеем, по-

видимому, и в исповедной формуле: «Согреших, ниц лежа на земли

и на воде, глумом подобная блуду сотворях» (Смирнов, 1913).

Сравним вместе с тем обращение девиц к празднику Покрова с

просьбой о замужестве, где обыгры-вается внутренняя форма

названия этого праздника, причем невеста уподобляется земле,

понимаемой как женский организм: «Батюшка Покров, земелечку

покрой снежком, а меня молоду женишком».

Мотив совокупления с землей имеет явные мифологические

корни: именно представление о супружеских отношениях между

небом и землей, дающих начало жизни, и лежит в основе

восприятия земли как общей матери. «Ты небо отец, ты земля

мать», — говорит древнерусское заклинание.

Совокупление с землей понимается прежде всего как ее

оплодотворение, и это определяет характерное представление о

беременности земли, которая разрешается урожаем. Такое

восприятие отражается как в речевом употреблении (так, о земле

говорят, что она «родит» хлеб), так, между прочим, и в загадках.

Сравним, с одной стороны, загадку о вспаханном и засеянном поле:

«Старик старушку шангил-лангил, заросла у старушки шанга-ланга»

(то есть орют поля и засевают, земля и закрывается), и, с другой

стороны, загадку о беременной женщине: «Посеял Бог пшеницу,

этой пшеницы не выжать ни попам, ни дьякам, ни простым

мужикам, пока Бог не подсобит». Еще относительно недавно в

России для оплодотворения земли в нее зарывали изображение

мужского полового органа.

Сходным образом и в античном язычестве земля

воспринималась как женский организм, а урожай трактовался как

разрешение от бремени: смотря на небо, грек говорил, обращаясь к

Зевсу: «проливайся дождем», а потом произносил: «будь

беременна».

Отсюда объясняются как фаллические процессии, так и ритуальное

сквернословие (эсхрология) в античности; при этом античное

ритуальное сквернословие прямо соответствует, по-видимому,

матерной брани в русских сельскохозяйственных и календарных

обрядах, направленных на обеспечение плодородия. Совершенно

так же объясняется и ритуальное обнажение в

сельскохозяйственной магии, в равной мере характерное для

античных и для славянских обрядов; при этом ритуальное

обнажение и ритуальное сквернословие могут сочетаться у русских,

явно выполняя одну и ту же функцию. Отсюда же, наконец,

выясняется и значение ритуальной вспашки как в античном, так и в

славянском язычестве: вспашка, как и засев, может пониматься как

соответственно фольклорный образ Божества, пашущего землю,

вообще образ чудесного пахаря или чудесного сеятеля — может

символизировать именно Божественный coitus, то есть соитие с

Землей и как следствие этого — ее оплодотворение.

В некотором смысле все эти явления одного порядка: во всех этих

случаях имеет место символическое совокупление с землей; в

случае матерной брани эта символика реализуется в языковой

сфере.

Для ассоциации Матери-Земли с Богородицей представляет

интерес следующее свидетельство, относящееся к Ярославской

губернии: «Когда в засушливые годы (1920 и 1921) некоторые из

крестьян стали колотушками разбивать на пашне комья и глыбы, то

встретили сильную оппозицию со стороны женщин. Последние

утверждали, что делая так, те «бьют саму мать Пресвятую

Богородицу». В других случаях совершенно аналогичные запреты

мотивируются опасением, что Мать-Земля не родит хлеба или

ссылкой на беременность земли. В подобных запретах может

проявляться вместе с тем и ассоциация земли с родной матерью:

так, западные украинцы считают, что тот, кто бьет землю, бьет по

животу свою мать на том свете; сходное поверье зарегистрировано

и у поляков. Как видим, в соответствующих поверьях отражаются

те же представления, что и в цитированных выше поучениях и

апокрифических преданиях, относящихся к матерной брани, то есть

ассоциация Матери-Земли, Богородицы и родной матери человека.

Ассоциация земли с Богородицей может находить отражение в

иконописи: так на псковской иконе «Собор Богоматери» XIV века из

собрания Третьяковской галереи аллегория земли изображается в

виде Богородицы на траве; эту икону иногда связывают с ересью

стригольников. Знаменательно также, что в случае клятвы землей,

о которой мы специально будем говорить ниже, могли употреблять

как землю, так и икону Богородицы: при произнесении этой клятвы

на голову клали дерн, а в руки брали икону Пречистой.

Соответственно, в апокрифе, перечисляющем различные имена

Богородицы, мы встречаем и такое наименование, как «земля

святая».

Подобное отождествление особенно выразительно

представлено у хлыстов. По свидетельству П. Мельникова, «в

иных... кораблях хлысты, радея (речь идет

о годовом радении около Троицына дня), поют пес- | ни,

обращенные к «матушке сырой земле», которую : отождествляют с

Богородицей. Через несколько времени богородица, одетая в

цветное платье, выходит из подполья, вынося на голове чашку с

изюмом или другими сладкими ягодами. Это сама «мать сыра

земля» со своими дарами. Она причащает хлыстов изюмом,

приговаривая: «даром земным питайтесь, Духом Святым

услаждайтесь, в вере не колебайтесь...» В «Бе- ; сах» Достоевского

Марья Тимофеевна говорит: «А по-моему... Бог и природа есть все

одно...» А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша

старица, на покаянии у нас за пророчество: «Богородица что есть,

как мнишь?» — «Великая мать, отвечаю, упование рода

человеческого». — «Так, говорит, Богородица — великая мать сыра

земля есть, и великая в том для человека заключается радость».

Мы видим, что высказывание Марьи Тимофеевны прямо подтвер-

ждается этнографическими данными.

Отождествление Земли и Богородицы очень наглядно

проявляется в их одинаковом наименовании. Как мы уже

упоминали, как Земля, так и Богородица могут восприниматься

как «общая мать» всех людей, соответственно они и называются

таким образом — древнерусские тексты в одних и тех же

выражениях говорят о Земле («общая наша мати земля») и о

Богородице («сия бо общая мати всем православным Хри-

стианом»). Вместе с тем, и Земля, и Богородица могут одинаково

именоваться «госпожою»; такое название, например, как

«госпожинки» («оспожинки», «спожинки») может пониматься как в

том, так и в другом смысле, обозначая как Богородичный

праздник (Успения или Рождества Богородицы), так и праздник в

честь окончания жатвы. Поскольку окончание полевых работ

бывает приурочено обычно к Богородичным праздникам — что,

надо думать, отнюдь не случайно, — само разграничение этих

значений может быть до некоторой степени искусственным.

Наконец, Богородица, как мы видели, может прямо называться

«землей», так же как и земля — «Богородицей»...

Остается отметить, что культ Матери-Сырой Зем-

ли непосредственно связан в славянском язычестве с культом

противника Бога Громовержца, в первую же очередь — с культом

Мокоши как женской ипостаси, противопоставленной Богу Грозы. С

принятием христианства почитание Мокоши было перенесено как

на Параскеву Пятницу (которая может восприниматься

соответственно как «водяная и земляная матушка»), так и на

Богородицу, вследствие чего Богородица и ассоциируется с

Матерью-Сырой Землей. Знаменательно в этом смысле, что в

русских духовных стихах заповедь не браниться матерными

словами может вкладываться в уста как святой Пятницы, так и Бо-

городицы (Марков, 1910). Между тем в сербском языке матерное

ругательство может относиться непосредственно к Пятнице (jebaTH

свету Петку), причем такое ругательство считается самым сильным.

Подобного рода ругательства следует сопоставить с

цитированными выше текстами, где говорится, что матерная брань

оскорбляет Богородицу: Богородица и Пятница выступают при

этом, в сущности, как заместительницы Мокоши.

Итак, в матерной брани реализуются представления о

совокуплении с Землей. Это объясняет, с одной стороны,

ритуальное сквернословие в свадебных и сельскохозяйственных

обрядах, с другой же стороны — характерное убеждение, что

матерная брань оскверняет землю, что вызывает, гнев земли.

Представление о чистоте земли и о недопустимости ее

осквернения очень актуально вообще для русского религиозного

сознания, с особой выразительностью проявляясь в похоронной

обрядности, в частности в обрядах приготовления тела к

погребению. Свидетельство о значении подобных обрядов

содержится, между прочим, в «Повести о боярыне Морозовой», где

Морозова говорит, ожидая смерти: «Се бо хощет мя Господь пояти

от жизни сея и неподобно ми есть, еже телу сему в нечисте одежди

возлещи в недрах матери своея земли». Соответственно

объясняется обычай надевать чистую одежду в случае

смертельной опасности. Так, русские солдаты перед битвой

надевали

чистое белье. Ричард Джемс, говоря в своих записках (1618—1619)

о русских похоронных обычаях, специально отмечает «суеверие

относительно чистых одежд»; в этой связи он рассказывает о

русском после, который в 1619 году плыл в Англию и едва не

потерпел кораблекрушение: «он поспешил вместе со всеми в трюм

корабля, раздеваясь и надевая чистую рубаху, чтобы не потонуть

в грязной». Характерно также белорусское проклятие: «Каб цябе,

божа, дай миленьки, нямытага, як сабаку, у землю увалили!»

Тот же комплекс представлений еще более ярко проявляется в

отношении к так называемым заложным, то есть нечистым

покойникам (самоубийцам, колдунам, грешникам, иноверцам),

которых нельзя хоронить в земле именно ввиду того, что они

оскверняют ее: земля не принимает тела таких покойников, и их

захоронение вызывает стихийные бедствия, то есть приводит к

тем же последствиям, что и матерная ругань.

Соответственно отношение матерной брани к земле, ее

направленность на землю может реализоваться в плане, так

сказать, могильной семантики, то есть в соотнесении с культом

мертвых. Поскольку земля воспринимается как место обитания

предков («роди-

телей»), культ земли непосредственно смыкается вообще с культом

предков. Очень характерно, например, убеждение, что матерщина

тревожит покоящихся в земле «родителей». Совершенно так же

могут считать, как мы видели, что тот, кто бьет по земле, бьет по

животу свою мать на том свете. Это, в сущности, реализации одного

и того же общего представления, в основе которого лежит

соотнесение культа земли и культа предков. Еще более

показательны сербские рагательства с упоминанием мертвой

матери («jeбeм ти мртву мajкy»). Между тем, Олеарий, приводя

русское матерное ругательство (которое он транскрибирует как

bytzfui mat), дает немецкий перевод, который дословно не

соответствует приводимому ругательству, но обнажает его смысл:

«ich schende deine Mutter ins Grab». Как видим, в немецком тексте

прибавлены слова «...ins Crab» («... в могилу»), отсутствующие в

исходном русском выражении. Олеарий, видимо, воспользовался

услугами своих русских информантов, которые и объяснили ему

смысл данного выражения. Не исключено вместе с тем, что

немецкий перевод относится к более распространенной русской

конструкции, нежели та, которую цитирует Олеарий. Необходимо

иметь в виду в этой связи, что могильные ассоциации матерщины

очень выразительно проявляются при распространении основного

(трехчленного) матерного выражения — так, к основному

ругательству прибавляются слова в могилу или в крест, через семь

гробов. Эту могильную символику матерного ругательства следует

понимать ввиду соотнесенности матерщины с Землей — именно как

возможную конкретизацию этого общего соотношения.

Отсюда объясняется и характерное уподобление матерной

брани заупокойному пониманию. Сравним, в частности, «помянуть

родителей» как эвфемистическое выражение, означающее

«матерно выругаться», а также специфические характеристики

крепкой матерной брани, так или иначе связанные с темой мерт-

веца, типа «мертвый очнется».

Иллюстрацией к сказанному может служить исключительно

любопытное дело «О неподобных и сквер-