Тухачевский М. Поход за Вислу. Пилсудский Ю. Война 1920 года

Подождите немного. Документ загружается.

п.Сергеева перед „рассеянными" нами же на 100-киломе —

тровом фронте двумя дивизиями, если принять во внима—

ние, что ни 11 , ни 12, ни даже 13 июля ни одна из других

советских армий не могла вмешаться в сражение, если,

наконец, принять во внимание, что, несмотря на явную

слабость защитников Вильно, это была единственная на

всем фронте генерала Шептицкого контратакующая груп¬

па, атака которой даже имела определенный успех, —

если все это принять во внимание, то легко можно

понять, что в условиях взаимопомощи и взаимовыручки,

как того требовали указания и приказы верховного

главнокомандующего, мы вполне могли бы одержать

победу над робко топчущейся 4-й армией п.Сергеева —

именно над той армией, которая в ходе последующего

развития операции была решающим фактором, заставив—

шим фронт генерала Шептицкого непрерывно отступать

до самой Варшавы. Но от такой болезни, как доброволь—

ное и покорное исполнение воли противника, к сожале—

нию, еще никто не нашел лекарства!!!

Глава VII

Два сражения, которые я проанализировал, до самой

Варшавы определили судьбу операции п.Тухачевского. В

первом из них, 4 и 5 июля, участвовала наша 1-я армия

в полном составе, в то время как основная часть наших

войск, куда входили 4-я армия и полесская группа,

бездействовала и не мешала противнику одержать над

нами своими превосходящими силами пусть даже поло—

винчатую, но все-таки победу. Во втором сражении, с

11 по 14 июля, принимала участие лишь очень незначи—

тельная часть наших войск, а остальные силы фронта в

бои не ввязывались. Оба эти сражения открыли путь

советским войскам, но не главным силам п.Тухачевского

и не его тарану, а самой северной части его войск — 4-й

армии с кавалерийской группой. С этого момента все

наши попытки остановить противника заканчивались так,

как закончилась битва под Вильно. Пан Сергеев со своей

армией и конницей, двигаясь от Вильно уже сравнитель—

но узким коридором, систематически обходил северный

фланг наших войск, выполняя роль своеобразного боко—

вого авангарда, увлекающего за собой остальную часть

советских сил. Каждый такой обход сводил на нет, как

под Вильно, все попытки 1-й армии оказать сопротивле—

ние, заставляя ее отходить; за ней спешила отступить и

южная, 4-я армия. Конница действовала на самом край—

нем фланге советских войск, что превращало каждый

наш отход практически в поражение — настолько быстро

осуществлялся захват территории. Попытки сопротивле—

ния с нашей стороны были, по сути дела, незначитель—

ными эпизодами, со стратегической точки зрения как две

капли воды похожие друг на друга. Несмотря на то что

п.Тухачевский уделяет достаточно много внимания раз—

личным своим комбинациям во время похода к Висле, а

также на то, что и с нашей стороны было много разно—

образных ходов, тем не менее я не хочу занимать здесь

место их анализом, потому что все они были похожи друг

на друга и в общем-то не влияли на наше стратегическое

положение. Они как бы представляли собой трагическое

следствие первых неудач. Учитывая то, что первая битва

была — как я пытался показать — полупобедой, а

вторая, под Вильно, наполовину случайной, военный ис—

торик будет всегда стремиться разгадать странную за—

гадку, скрытую в значении таких сражений.

После открытия пути для 4-й армии и конницы войска

п.Тухачевского до самой Варшавы двигались безостано—

вочно. Среднее расстояние, проходимое за день, состав—

ляло около 20 километров, то есть почти дневной пере—

ход на марше. И это с боями! Такими темпами может

гордиться и армия и ее командующий.

Полководец, у которого достаточно сил и энергии,

воли и умения для подобных действий, не относится к

заурядным, посредственным личностям. И, честное сло—

во, сейчас, когда я об этом пишу, мне очень хотелось бы

найти в книге п.Тухачевского вместо странных преуве—

личений и вульгарных выдумок описание его методов

управления и способов организации этого прекрасного

марша. За это ему был бы благодарен любой историк и

любой военный аналитик. Значение этого марша было

огромное. В одном из своих стратегических рассуждений

п.Тухачевский сравнивает его с маршем германской ар—

мии на Париж. Действительно, это неустанное движение

большой массы войск противника, время от времени

прерываемое как бы скачками, движение, продолжающе—

еся неделями, создает впечатление чего-то неотразимого,

надвигающегося, как страшная темная туча, для которой

нет преград. В этом чувствуется что-то безнадежное,

надламывающее внутренние силы и отдельного человека,

и толпы. Мне вспоминаются разговоры, которые велись

в то время. Один из генералов, с которым мне приходи—

лось часто разговаривать, почти каждый свой ежеднев—

ный доклад начинал словами: „Ну и марш! Вот это

марш!" В его голосе звучало и восхищение, и горечь

бессилия. На военных такой марш производит впечатле—

ние какого-то ужасного калейдоскопа, в котором каждый

день складывается новая ситуация с новыми географиче—

скими названиями, перемешанными с номерами полков и

дивизий, с новыми расчетами времени и пространства. И

хотя картинки в этом дьявольском калейдоскопе меняют—

ся медленно, но своей неотразимой монотонностью через

некоторое время создают хаос и нагромождение незавер—

шенных контрходов, невыполненных приказов и уже не

соответствующих новой реальной обстановке донесений.

Под впечатлением этой надвигающейся градовой тучи

качалось государство, ломались характеры, размягчались

сердца солдат. Влияние этого марша ощущалось везде.

И если выше я упоминал о таком ее влиянии действий

конницы Буденного, то нынешний непрерывный марш

п.Тухачевского своим значением и влиянием превзошел

все предыдущие события. Под воздействием всего про—

исходящего у нас в Польше, кроме внешнего фронта, все

более отчетливо вырисовывался фронт внутренний, кото—

рый в военной истории всегда был предвестником пора—

жения и самой главной причиной проигрыша, но не

сражений, а войн. Пан Тухачевский сравнил свое продви—

жение к Варшаве с маршем немцев на Париж. Наверняка

и там сложился внутренний фронт, фронт неизбежного

осознания своего бессилия и мудрствования трусов. Но

Париж, который в своей истории выдержал не одно

такое испытание, — это не Варшава, только что стрях—

нувшая с себя грязь вековой неволи, неволи долгого

торжества бессилия и трусости. Иначе говоря, наш вну—

тренний фронт был намного сильнее, чем в Париже в

1914 году, а сопротивление распространению страха и

чувства собственного бессилия — значительно слабее.

Государство расшатывалось, войска откатывались назад,

управление ими с каждым днем становилось все более

трудным и морально все более тяжелым. Конечно, среди

этого половодья страха, апатии и бессилия были попытки

как-то организовать борьбу, внести в нее элемент силы,

но они не были предопределены исторически, не имели

стихийной мощи и силы, были ослаблены крикливостью

и организационным хаосом. Крикуны бросили абсурдный

лозунг создания новой добровольческой армии, армии, в

которой сразу же в организационной неразберихе стали

плодиться в огромном количестве новые штабы, перепол—

ненные карьеристами и любителями легкой жизни. Мне

удалось задержать развитие этого абсурда, определив

основы организационной структуры только для баталь—

онов и разрешив сформировать из самых сильных и

наименее крикливых элементов одну-единственную до—

бровольческую дивизию, которая, впрочем, до конца

войны делила участь всех других дивизий.

Этот процесс разложения наших сил, процесс надло —

ма нашей воли является, по моему мнению, самым боль—

шим триумфом п.Тухачевского. Этим маршем на Варша—

ву, в значительной степени питаемым его волей и пол—

ководческим талантом, п.Тухачевский доказал, что

он значительно перерос рамки заурядности. Но, перели—

стывая его книжицу, я каждый раз чувствую фальшивые

ноты, которыми он сознательно или неосознанно, но

совершенно напрасно украшает описание этого своего

марша. В подтверждение своих слов хочу указать на

роман или, может быть, сказку из тысячи и одной ночи,

касающуюся Гродно и Немана. Чего там только нет!

Какая-то удивительно странная, неизвестная в нашей

истории концентрация западнее и восточнее Гродно поч—

ти шести наших дивизий. Какое-то нагромождение так—

тических ходов, которых не было и в помине, и нескон—

чаемый поток слов и еще раз слов о „пехотных массах",

„раздавливании", о странных маневрах и контрманеврах,

которые, наконец, заканчиваются „окончательным раз—

громом и деморализацией" белополяков. Когда читаешь

такой роман, действие которого происходит в воображе—

нии п.Тухачевского — а этих романов он плодит в своем

труде достаточно много, — хочется отбросить книжку

прочь. Зачем столько шутовства в описании великой

исторической войны!

История Гродно проста. Когда перед армией п.Сер—

геева и его конницей раскрылись „виленские ворота", а

2-я литовско-белорусская дивизия в большинстве своем

была разбита в двойной войне против Советов и Литвы,

конница простым движением, парой авангардных эскад—

ронов заняла Гродно, для украшения военной жизни

называемое крепостью, но крепостью только в понима—

нии нашей и советской литературы, где с легкой руки

авторов могут спокойно существовать „плацдармы" без

железных дорог, фортификации без колючей проволоки,

ураганный огонь из нескольких едва исправных орудий

и крепости с „рассеянными" фортами, которые и сейчас

может осмотреть любой желающий. Таким способом

конница п.Сергеева значительно опередила левый фланг

нашей 1-й армии, которая не для какого-то там сосредо—

точения около Гродно, а с целью совершенно прозаиче—

ского занятия линии Немана и Шары параллельными

путями отступала от голубой Вилии к ее серому любов—

нику — Неману. А на самом крайнем фланге, где уже не

было 2-й литовско-белорусской дивизии, отступали 8-я и

10-я дивизии, которых „рассеивать" и „полностью разби—

вать" ни п.Тухачевскому, ни п.Сергееву не было никакой

необходимости, потому что на своем пути от Седана в

районе Германовичи — Шарковщизна в книгах обоих

авторов они были „раздавлены" и „рассеяны" по крайней

мере раз пять. Но несмотря на чрезмерное количество

поражений, которые они потерпели в книгах п.Сергеева

и п.Тухачевского, эти дивизии и на сей раз выполнили

свой солдатский долг. Находясь под командованием

ген.Желиговского, который все никак не мог ощутить

всей массы этих публицистических поражений, и имея

перед собой закрытый путь даже к Неману, обе дивизии

были вынуждены этот путь себе открыть. И как когда-то

6 июля в Дуниловичах, так и теперь, через несколько

недель под Гродно, генерал Желиговский и полковник

Бургардт-Букацкий, командир 8-й дивизии, колебались,

не проделать ли им проход к Неману через Гродно, уже

занятое советской конницей. Но когда им удалось прой—

ти около Лунной Воли, они отказались от идеи боя за

Гродно и, перейдя Неман, продолжали отступать на

запад.

Такой же сказкой является и история с концентра—

цией наших сил западнее Гродно. Кроме нескольких

батальонов, поспешно брошенных на прикрытие северно—

го фланга на новой линии Немана и Шары, еще удалось

своевременно доставить из Полесья одну бригаду 9-й

дивизии, которую я направил под Гродно, в самое слабое

место длинной линии фронта генерала Шептицкого. Это

единственный случай усиления северного фланга этого

фронта, ослабленного в пользу южной группировки.

У п.Тухачевского кроме гродненской есть немало и

других сказок. Их так много, что жаль времени и сил

раскрывать их все и объяснять, как обстояло дело в

действительности. Но, как историк и аналитик, я не могу

не быть снисходительным к п.Тухачевскому. У него в

руках наверняка были различные данные, касающиеся

нашей армии, которые он получил либо из показаний

пленных, либо из других документов, захваченных в то

время его войсками. А эти данные часто противоречили

друг другу и только одно отражали верно — тот хаос в

оценках обстановки и в попытках проведения контрма—

невров, который тогда у нас царил. Поэтому он мог

брать из этого материала все, что хотел. Да и сам я,

верховный главнокомандующий, в ходе моей работы над

этой книгой часто нахожу неизвестные мне документы и

материалы времен похода п.Тухачевского на Варшаву.

Но я отнюдь не ставлю это себе в вину, потому что в то

время, не поддаваясь чувству страха и бессилия, я сосре—

доточил все свое внимание, если речь идет о фронте

генерала Шептицкого, на совершенно определенном ре—

шении и искал пути задержать поход к Висле или к

Варшаве одним-единственным способом — контрнасту—

плением. Для пояснения своей точки зрения по этим

вопросам приведу дословно запись, сделанную мной на

одном историческом документе под названием „Дело

ген.Шептицкого", запись, датированную 1921 годом, ког—

да воспоминания были значительно более свежими, чем

сейчас:

Что касается всех операций на севере, — писал я

тогда, — начиная с поражения на Ауте и Березине, то

должен сказать, что подробное рассмотрение тех или

иных решений я считал бесцельным. Я серьезно задумал —

ся над идеей германских окопов и сильного левого

фланга вне окопов под Вильно. Но после первых атак на

4-ю армию я перестал верить в выполнимость этого

плана по следующим причинам. Выполнение этого плана

со всеми вытекающими из него последствиями требова—

ло: а) очень быстрого отступления и жертвы многим

ради одного — выигрыша во времени, б) хоть немного

привести в порядок войска, в) назначения новых коман—

диров, что является необходимым для повышения мо—

рального состояния войск. Я размышлял над всем этим

несколько дней и в конце концов отказался от этих

мыслей по следующим причинам: 1) переполох в тылу,

даже вдали от фронта, начнется немедленно, настроив

панически и войска и не предвещая ничего хорошего в

деятельности тыла и в функционировании железной до—

роги; 2) межличностные отношения в армии, особенно

среди высших офицеров, были самыми плохими, какие я

только знал. Поэтому крупные изменения при низком

моральном состоянии, охватившем к тому времени уже

всю страну, могли бы привести к организационной ката—

строфе, и без того всегда нависающей над моей головой;

3) душевный порыв, охвативший меня, и над которым я

долго думал, — поехать самому на фронт и взять

непосредственное командование на себя. С большим

сожалением пришлось отказаться и от этого проекта.

Главной причиной было ощущение, что моральное состо—

яние всей страны становилось угрожающим, а панические

настроения и нервное напряжение так велики, что кроме

внешнего фронта важное место в моих расчетах стал

занимать — со знаком минус — фронт внутренний. Я не

хотел уходить от ответственности — это было бы самым

легким. Тогда я посчитал, что мое место пока в Варшаве,

что я должен укрепить дух народа и удержать внутрен—

ний фронт, хотя бы хорошей миной и полной уверен—

ностью в себе. Поэтому я считал невозможным свой

отъезд на длительное время. Учитывая все сказанное, с

этого момента и до августовских событий под Варшавой

моим общим стратегическим замыслом было: 1) Север—

ный фронт должен только выиграть время; 2) в стране

провести энергичную подготовку резервов — я направ—

лял их на Буг, без ввязывания в бои Северного фронта;

3) покончить с Буденным и перебросить с юга крупные

силы для контрнаступления, которое я планировал из

района Бреста. Этого основного замысла я придерживал—

ся до самого конца... "

Прошу не судить слишком строго за своеобразный

стиль заметок на полях документов, главное — они точно

передают мои мысли, мысли польского верховного глав—

нокомандующего. Они появились у меня сразу же после

первых боев 4 и 5 июля, но я еще сильнее утвердился в

своем мнении, когда увидел всю бесплодность попыток

изменить абсурдное стратегическое построение наших

войск на Северном фронте. Уже после потери Вильно я

пришел в своих раздумьях к твердой убежденности, что

моментом смены командования на Северном фронте

будет переход наших войск через Буг и Нарев. Я

предполагал, что большая часть войск полесской группи—

ровки, практически не задействованная в боях при отсту—

плении, сможет удержать Брест и его предместья и тем

самым прикрыть с юга сосредоточение войск для нане—

сения мощного удара. Но необходимым условием этого

сосредоточения было устранение такого сильного козыря

противника, каким являлась конница Буденного. Пехоту

неприятеля на нашем южном фронте я не особенно

принимал во внимание: после разгрома советской 12-й

армии на Украине она не представляла собой опасности

и была, по сути дела, придатком конной армии Буденно—

го. Несколько новых дивизий, появившихся на этом

фронте, хоть одна из них и носила гордое название

"железной", быстро исчерпали все свое „железо" в боях

с нашей 3-й армией генерала Рыдз-Смиглыго и утратили

энергию и всякую охоту к бою. Маховиком войны на юге

была конница Буденного, и, я думаю, мне не было бы

трудно после устранения или, по крайней мере, нейтра—

лизации этой конницы перебросить достаточно крупные

силы с юга и сосредоточить их где-нибудь между Кове-

лем и Брестом для перехода совместно с полесской

группой в контрнаступление в северном направлении.

В своих расчетах я учитывал и моральное состояние

армии. Если на севере наблюдалось прогрессирующее

разложение морального духа, то на юге, наоборот, была

заметна как бы консолидация и крепнущее чувство уве—

ренности в скором преодолении кризиса. Растянутый

северный фронт отступал и разламывался часто из-за

пустяковых причин, а войска во многих случаях отходили

без боя и в беспорядке; на юге же армия демонстриро—

вала постоянную готовность к маневру, просто рвалась в

бой. А бои, даже и не приносящие победы, день за днем

уменьшали и истощали главные силы противника —

Буденного, силы, которые он мог пополнять с великим

трудом. Без того большая и с каждым днем всевозра—

стающая разница в боевой мощи между нашим северным

и южным фронтом наиболее отчетливо проявилась в

размерах территории, отдаваемой противнику при отсту—

плении. Действительно, если в качестве исходной даты

принять 4 июля, когда начались бои на севере, а в

качестве конечной — 20 июля, когда войска северного

фронта вышли примерно на рубеж Немана и Шары, то

цифры подтверждают правильность моей мысли. Напри—

мер, в 1-й армии 10-я дивизия отступила за это время на

395 километров, а 2-я дивизия легионеров 4-й армии —

на 295 километров. Эти показатели для трех южных

армий — 6, 2-й и 3-й — составляют соответственно 100,

80 и 130 километров. Эти цифры очень показательны и

с каждым днем, с каждым километром становились еще

более показательными. Добавлю, что формирование с

нашей стороны достаточно многочисленного кавалерий—

ского корпуса в Замостье хоть и медленно, но прибли—

жалось к концу. Я выезжал туда, чтобы ускорить орга—

низационную работу и успеть своевременно использовать

эту кавалерию в боях. Я предполагал, что где-то в конце

июля буду готов перейти к решающим операциям. На

Буг и Нарев были высланы добровольческие батальоны

и пополнение для отступающих частей 1-й и 4-й армий.

Примерно 25 июля я приказал сосредоточить на юге

силы для удара по коннице Буденного. Главный удар