ненависти к законным властям несчастному юношеству, а тиснение (т.1е. книгопечатание)
разливает его по всей Европе». Начались гонения на преподавателей, подпадавших под это
обвинение, М. Магницкий требовал даже «публично разрушить» Казанский университет.
При министре просвещения А.С. Шишкове (с 1824 по 18281г.) реакционная политика
дополнилась доведенным до крайности национализмом. «Истинное просвещение,1– писал
Шишков,1– состоит в страхе Божием, который есть начало премудрости…, а науки полезны
только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру». Стремление Шишкова
искоренить из русского языка иностранные заимствования принимало порой анекдотические
формы, которые характерно выражены в известном памфлете на Шишкова. Согласно его
требованиям, следовало бы составить следующую фразу: «Расфуфырище надел мок-
роступки (галоши) и пошел по топталищу (тротуару) на позорище (театр)».
Царскосельский лицей и дух вольнодумства
Как бы то ни было, дух общественных перемен, «романтического всплеска» успел
охватить Россию. В области образования наиболее выразительным примером может
послужить Александровский (с 18441г.1– Царскосельский) лицей, прочно связанный в нашем
сознании с именем А. С. Пушкина. Открытый в 18111г. указом Александра I для детей
дворян с целью подготовки государственных служащих, он в реальности оказался учебным
заведением принципиально нового типа.
Лицей в Царском Селе был образовательным учреждением, не имеющим аналогов даже
в Европе. Он не только давал образование, приравненное к университетскому, но и был
свободен от казенщины последнего. Лицей воспитывал в духе патриотизма, веры в свое
призвание, радости от сознания долга перед отечеством (в его стенах естественно было
воскликнуть: «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!»). «Дух лицея»
воспитывал и «любовь к отеческим гробам», и уважение «к именам, овеянным славою»,
сознание того, что «честь, гордость и право – не пустые слова». Лицеисты выносили на всю
жизнь стойкую веру в человека, в Россию. Дух вольнодумства, демократических и
доброжелательных отношений, творческого сотрудничества между лицеистами и
преподавателями буквально вскармливал и тех, и других. Перед очами престарелого
Державина, приехавшего, «в гроб сходя, благословить» первый набор лицея, предстали
Пушкин, Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер… Прозорливый старец сразу почуял «дух лицея» и,
когда министр просвещения сказал, что таким, как Пушкин, к поэтическому дару следует
добавить конкретные знания, необходимые государственной службе, мягко возразил:
«Позвольте ему остаться поэтом!»
А.С. Пушкин в продолжение всей жизни возвращался к воспоминаниям о лицее
(«время незабвенное»), высоко ценил его на протяжении всей учебы. Много лет спустя поэт
писал о том, что именно в лицейские годы он проникся красотой русской природы, которая
открывалась ему из окна его «кельи», красотой русского слова и русской истории, которая
пропитала саму атмосферу лицея. Особенно он отмечал роль своих учителей:
Наставникам, хранившим юность нашу Всем честию, и мертвым, и живым, К устам
подъяв признательную чашу, Не помня зла, за благо воздадим!
У гроба Малиновского, первого директора, его питомцы поклялись верности отечеству,
о Н. Куницыне Пушкин писал: «Он создал нас». Речь Куницына перед государем на
церемонии открытия лицея сохранилась для потомков. Подготовив ее по всем правилам
ораторского искусства, он «вложил в нее весь пыл своей веры в просвещение, в торжество
свободной мысли», но и – неизбежно, «своей ненависти к тиранам» [7. Т. 1. С.1143–147]. Сам
Пушкин свидетельствовал, что именно речь Куницына заразила его ненавистью к тиранам на
всю жизнь, что видно уже в юношеской оде «Вольность», написанной вскоре после
окончания лицея.
«Дух лицея» заразительно действовал даже на царственных особ. По воспоминаниям
еще одного наставника Кошанского, император Александр, часто наезжавший в лицей, как-
то с удивлением заметил, что у лебедей на пруду обрезаны крылья. «Чтобы не улетели»,1–
объяснили ему. «Надобно не крылья обрезать, а сделать так, чтобы не захотелось улетать»,1–