Смышляев А.Л., Одегова Е.А. Проблема римской демократии в современной зарубежной историографии
Подождите немного. Документ загружается.
А.Л. Смышляев, Е.А. Одегова
Проблема «римской демократии» в современной зарубежной историографии
1
Еще не так давно считалось, что в истории древнего Рима период Поздней
республики изучен лучше любого другого, и какие-либо кардинальные открытия в
этой области вряд ли возможны. В последние годы уже мало кто придерживается
таких взглядов. Наоборот, многие исследователи готовы согласиться с британским
историком Дж. Паттерсоном, утверждающим, что «мы нуждаемся в радикально
новой истории (Римской) республики»
2
.
Столь решительная смена парадигмы во многом обусловлена отказом от
господствовавших ранее представлений о политическом строе Римской республики
III—I вв. до н.э. как о крайней или жесткой олигархии. Словосочетание «римская
демократия» может вызывать позитивную или (чаще) негативную реакцию
современных исследователей, но уже почти никому из них не представляется
абсурдным
3
. Своей реабилитацией оно в немалой мере обязано известному
британскому антиковеду Ф. Миллару, поставившему своей целью «вернуть
римскому народу принадлежащее ему место в истории демократических
ценностей»
4
.
1
Данное исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных
исследований Президиума РАН «Власть и общество в истории».
2
Patterson J. Rev. Yakobson A. Elections and Electioneering in Rome: A study in the
Political System of the Late Republic. Stuttgart, 1999//JRS. 2002. 92. P. 230.
3
Как не без иронии отметил М. Йене, «теперь диагностирование демократических
тенденций в Римской республике и даже употребление по отношению к ней чуть ли
не через апостроф термина «демократия» является некой традицией» (Jehne M.
Einführung: Zur Debatte um die Rolle des Volkes in der römischen Politik// Jehne M.
(Ed.). Demokratie in Rom? Die Rolle des Volkes in der Politik der Römishen Republik.
Stuttgart, 1995. – S. 1 ).
4
Millar F. Rome, the Greek World and the East. V. 1. The Roman Republic and Augustan
Revolution/Ed. by H.M. Cotton and G.M. Rogers. Chapel Hill – London, 2002. P. 158.
1
Критике ортодоксальных представлений и разработке собственной концепции
«римской демократии» Ф. Миллар посвятил несколько статей и две монографии
5
.
Выдвинутая им концепция уже рассматривалась в отечественной историографии
6
,
поэтому главная цель нашей статьи заключается не столько в характеристике самой
этой концепции, сколько в оценке ее воздействия на современную зарубежную
историографию.
Доминирующая до недавнего времени концепция М. Гельцера и его
последователей о жестко олигархическом характере политического строя Римской
республики основывалась на представлении о том, что нобилитет безраздельно
господствовал в народном собрании и в сенате с помощью всеохватной сети
патронатно-клиентских, родственных и дружеских связей, а также богатства и
унаследованного от знаменитых предков престижа
7
. В связи с этим главным
содержанием политической жизни Поздней республики считалась борьба за власть
5
Все эти статьи имеются в сборнике Millar F. Rome, the Greek World… Ch. 3—6.
Монографии: Millar F. The crowd in Rome in the late Republic. Ann Arbor, 1998; idem.
The Roman Republic in Political Thought. Hanover, 2002. Последняя монография, к
сожалению, оказалась нам недоступной. Российский читатель может познакомиться
с ее содержанием по рецензии Zetzel J.E.G. Rev. Millar F. The Roman Republic in
Political Thought. Hanover, 2002// http://ccat.sas.upenn.edu/bmcr/2002/2002-05-31.html
6
Дементьева В.В. Римское республиканское междуцарствие как политический
институт. М., 1998. С. 16 слл.; Смыщляев А.Л. Народ, власть, закон в
позднереспубликанском Риме (По поводу концепции Ф. Миллара)//ВДИ. 2003 № 3.
С. 46 слл.; он же. Народ, власть, закон в позднереспубликанском Риме (По поводу
концепции Ф. Миллара)/Forum Romanum. Доклады III международной конференции
«Римское частное и публичное право: многовековой опыт развития европейского
права». Ярославль-Москва, 25 – 30 июня 2003 г./Отв. ред. В.В. Дементьева. М., 2003.
С. 57—60.
7
Gelzer M. Die Nobilität der römischen Republik. Lpz. – B., 1912; Münzer Fr. Römische
Adelsparteien und Adelsfamilien. Stuttgart, 1920;Taylor L.R. Party Politics in the Age of
Caesar. Los Angeles, 1949; Scullard H. Roman Politics 220—150 B.C. Oxf., 1951.
2
между различными фракциями нобилей, а история древнего Рима отождествлялась с
историей его правящего класса
8
.
Однако к концу прошлого столетия эта концепция утратила свою былую
привлекательность в результате новых исследований. П. Брант и другие
современные историки показали, что институты патроната — клиентелы и
политической «дружбы», а также родственные связи не играли в жизни римского
государства столь важной роли, как считалось ранее, и не могли стать социальной
базой безраздельного политического господства нобилитета
9
.
К. Хопкинс и Г. Бартон продемонстрировали, что представление о нобилитете
как о замкнутой наследственной знати не вполне соответствует действительности.
На протяжении двух последних столетий республики только 4% семей, выходцы из
которых достигли высшей магистратуры, имели предка — консула в каждом
поколении из шести, и 40% — на протяжении трех поколений подряд, вместе с тем
32% консулов этого времени сумели добиться высшего поста, не располагая ни
предками, ни родственниками — консулами
10
. Таким образом, аристократическое
происхождение, обширные клиентелы и помощь знатных друзей и родственников,
8
По словам одного из самых видных адептов этой теории Р. Сайма, в Риме «каковы
бы ни были форма правления или ее название, монархия, республика или
демократия, во все времена за фасадом таилась олигархия, и история
республиканского или имперского Рима — это история правящего класса» (Syme R.
Roman Revolution. Oxf., 1939. P. 7).
9
Brant P.A. The Fall of the Roman Republic and Related Essays. Oxf., 1988. P. 30 ff., 382
ff.; Rouland N. Pouvoir politique et dependence personnelle dans l’antiquité romaine.
Genėse et role des rapports de clientėle. Bruxelles, 1979. P. 258 suiv.; Wallace-Hadrill A.
Patronage in Roman Society: from Republic to Empire// Patronage in Ancient Society/Ed.
by A. Wallace-Hadrill. L. – N.Y., 1989. P. 69 ff.; Lintott A. The Constitution of the Roman
Republic. Oxf., 1999. P. 178 ff.
10
Hopkins K., Burton G. Political Succession in the Late Republic (249 – 50
B.C.)//Hopkins K. Death and Renewal. Cambr., 1983. P. 32 ff., 45, 55 ff., 66, 113. По
уточненным данным Э. Бадиана, незнатных консулов было не 32, а только около
25%, причем к концу Республики доля нобилей среди консулов еще выросла,
достигнув 80% (Badian E. The Consuls, 179 – 49 B.C.//Chiron. 1990. 20. P. 371 – 413).
3
хотя и были полезны для успешной карьеры, но сами по себе еще не являлись
достаточным условием политического успеха. Результаты выборов зачастую были
непредсказуемыми, и знатным соискателям случалось проигрывать простолюдинам.
По мнению К. Хопкинса и Г. Бартона, политическое доминирование нобилитета в
Риме III — I вв. до н.э. не было безраздельным и не исключало сохранения там
значительного демократического элемента
11
.
Таким образом, благодаря исследованиям 70-х — 80-х гг. XX века назрела
необходимость либо внести существенные коррективы в сложившуюся на основе
работ М. Гельцера и его последователей парадигму, либо полностью от нее
отказаться.
Наиболее решительным сторонником последнего подхода является Ф. Миллар.
По его мнению, главным в политической жизни республиканского Рима были не
выборы высших магистратов, а издание законов, поэтому наибольшее политическое
значение имели самые демократичные трибутные комиции как основной
законодательный орган. Центральное место в политической жизни республики
занимал Римский форум, где на конциях и комициях открыто и гласно при активном
участии собравшихся там рядовых граждан рассматривались и решались важнейшие
вопросы государственной жизни. В республиканском Риме главной фигурой в
политике был не могущественный патрон, манипулирующий массой послушных
клиентов, а оратор, способный убеждать в своей правоте собравшуюся на Форуме
толпу. Основной вывод Ф. Миллара заключается в том, что римский народ был не
объектом, а субъектом политической борьбы
12
.
Концепция Ф. Миллара, отводящая народу центральное место в политической
жизни, актуализировала дебаты о характере политического строя поздней
Республики. Едва ли не вся последующая историография истории политического
строя Римской республики представляла собой уже реакцию на теорию «римской
демократии» Ф. Миллара, ее одобрение или критику, и выработку более умеренных
представлений.
11
Ibid. P. 114.
12
Подробную характеристику концепции Ф. Миллара см. в статье Смыщляев А.Л.
Народ, власть, закон в позднереспубликанском Риме (По поводу концепции Ф.
Миллара)//ВДИ. 2003 № 3. С. 46 — 60.
4
И сторонники, и (особенно) оппоненты концепции Ф. Миллара отмечали ее
чрезмерный формализм, недооценку особенностей политической культуры
республиканского Рима
13
. Наиболее ясно и четко эта критика дана решительным
противником теории «римской демократии» М. Йене.
По его мнению, у Миллара присутствует фундаментальное недоразумение в
понимании характера государственного устройства Римской республики, поскольку
он имплицитно отождествляет обязательность включения римской общественности
в политику с систематическим влиянием этой общественности на принятие решений.
Иначе говоря, для Ф. Миллара очевидно следующее: тот факт, что законодательный
проект представляется в народное собрание, а затем принимается им, означает, что
народ влияет на содержание и успех проекта. При этом Ф. Миллар игнорирует
принятое в исследованиях политической культуры разграничение между
содержательной и показной стороной политики. Ведь совершенно ясно, что внешнее
очертание системы не отображает адекватно внутренние механизмы ее
функционирования
14
.
Особенности римской политической культуры принимает в расчет А. Якобсон,
который вслед за Ф. Милларом, реабилитирует народ как важный фактор
политической жизни в Республике. В монографии «Выборы и предвыборная
кампания в Риме: исследование политической системы Поздней республики»
15
он
рассматривает политический строй Республики уже в новой системе координат – с
точки зрения природы римских выборов. По его мнению, народ играл на выборах
гораздо более важную роль, чем предполагалось ранее. Вслед за П.Брантом и его
сторонниками он убедительно показывает, что персональные связи кандидата не
могли гарантировать политический успех на выборах
16
.
13
Следует отметить, что конкретные особенности этой культуры едва ли не каждый
исследователь трактует по-своему. См. опубликованную в этом сборнике статью
В.В. Дементьевой Современное антиковедение: изучение римской политической
культуры.
14
Jehne M. Op. cit. S. 6 f.
15
Yakobson A. Elections and Electioneering in Rome: A study in the Political System of
the Late Republic. Stuttgart, 1999.
16
Ibid. P. 70.
5
А. Якобсон признает политическое господство нобилитета, подчеркивая при
этом: нобили пользовались успехом на выборах вовсе не потому, что центуриатные
комиции были во власти состоятельных римлян
17
. Источник этой власти он видит в
другом: только исторически сложившееся «почитание» и уважение простым
народом аристократов может объяснить стремление народа реализовывать свою
власть так, что в большинстве случаев она согласовывалась с курсом
аристократической элиты
18
.
Вместе с тем, по его мнению, связь прав народа и традиции подчинения можно
рассматривать в ином ракурсе. Народ голосовал «почтительно» не только потому,
что он принимал легитимность системы – он принимал систему, потому что она
предоставляла ему, народу, право голоса, со всеми вытекающими преимуществами.
Именно потому, что прерогатива народа – его избирательное право – была реальной,
а не показной, вследствие того, что оно обеспечивало народу реальное (пусть и
ограниченное) участие в политике, – поэтому простые граждане и признавали
республиканскую политическую систему легитимной
19
. Народный элемент в
римской «смешанной конституции» не был декорацией – он являлся неотъемлемой
и чрезвычайно важной составляющей политической системы.
Определяя сущность римского государственного строя, Якобсон пишет о теории
смешанной конституции Полибия как естественном ориентире, своеобразной
контрольной точке
20
. Олигархические и демократические черты сосуществовали в
римской политической системе в тесной взаимосвязи и взаимозависимости, так что
ослабление одного из этих элементов неизбежно вело к ослаблению другого:
анализируя римскую политику,— пишет А. Якобсон, — необходимо выйти за
пределы дихотомии «олигархия – демократия»
21
. Политический строй Поздней
республики он называет «демократической олигархией»
22
.
Вновь поднимает вопрос о характере политической системы и политической
17
Ibid.P. 68.
18
Ibid. P. 194.
19
Ibid. P. 229.
20
Ibid. P. 231. Как отмечает А.Якобсон, «Полибий знал, о чем говорил» (Ibid. P. 232).
21
Ibid. P. 232.
22
Ibid. P. 233.
6
культуры Римской Республики Э. Флайг в статье «Принятие решений и консенсус»
23
.
Он осуждает формалистский подход Миллара и доказывает, что вовсе не народные
собрания были органом принятия решений. Да, - пишет Э. Флайг, - римский народ
выбирал на комициях магистратов, однако выборы не были политизированы, они
интересовали римлян лишь постольку, поскольку они были важны для
аристократов
24
. Да, комиции выносили окончательное решение по поводу
законопроектов, однако на практике это вовсе не означало «суверенность» римского
народа: 8 редких исключений за весь период Республики, когда законодательные
предложения были отвергнуты, доказывают что никто даже не мог подумать, что
народное собрание могло проголосовать иначе, чем как того хотел председатель. «В
этой системе — отмечает он — функция народного собрания состояла в принятии
предложенных проектов»
25
.
Смысл же народных собраний, - пишет Флайг, - заключался в том, что народные
собрания были ритуально-символическим органом проявления общественного
консенсуса (ein Konsensorgan) – органом, в котором римский народ выражал
согласие с политикой аристократии
26
.
Тем не менее, пишет Флайг, народ обладал определенным влиянием в
политическом процессе. Действительно реальным это влияние простых граждан
делали конции. Хотя формально решение там и не принималось, и они не были
конституционным органом, именно на них и устанавливался необходимый
консенсус. Значительная часть законопроектов, признает Флайг, срывалась на
конциях, в особенности, когда речь шла о земельных вопросах или о гражданстве.
Т.е. влияние народа на конциях, хотя и было ограничено ропотом или одобрением,
все-таки было важным и зачастую, пишет Флайг, решающим
27
.
23
Flaig E. Entscheidung und Konsens. Zu den Feldern der politishcen Kommunikation
zwishen Adel und Plebs // Jehne M. (Ed.). Demokratie in Rom? Die Rolle des Volkes in
der Politik der Römishen Republik. Stuttgart, 1995. – S. 77-127.
24
Ibid. S. 79
25
Ibid. S. 87: “Die Funktion der Volksversammlung in diesem System eben nur die ist
zuzustimmen”
26
Ibid. S. 89.
27
Ibid. S. 94.
7
По его мнению, кроме конций, у римского плебса был в наличии богатый
репертуар коллективных форм деятельности для блокирования тех или иных акций
магистратов, расторжения договора о повиновении или даже для угроз аристократии
сменой власти.
Тем не менее, - подчеркивает Э. Флайг, - все эти формы внеконституционной
власти народа служат индикатором того, что в Римской Республике не может быть и
речи о демократии (“von Democratie keine Rede sein kann”)
28
: ведь если бы народ мог
реализовывать свою волю в конституционных органах, тогда не было бы
необходимости разрабатывать и развивать столь масштабную сеть символических и
ритуальных форм участия в политической жизни Республики.
Характеризуя концепцию Э. Флайга, мы хотели бы отметить, что едва ли можно
рассматривать конции как внеконституционный орган народной власти. Но даже при
наличии только внеконституционной власти народа как одного из составных
элементов системы, говорить о неограниченной олигархии, уже не приходится.
Концепции ограниченной олигархии придерживается и Филипп Моро в статье
«Sublata priore lege. Отвод rogationes как способ внесения поправок к
законодательным проектам в конце Республики»
29
. Вслед за Э. Флайгом он
подчеркивает присущую contio избирательность в предоставлении права слова
председательствующим на ней магистратом. Эта избирательность «ограничивала
публику главным образом ролью слушателя». Рассмотренную в статье практику
добровольного отвода rogatio после конций и внесения после этого изменений в
законопроект исследователь никоим образом не считает «доказательством в пользу
демократического характера выработки законов в эпоху Республики», - потому, что
взаимодействие происходило преимущественно между магистратами и сенаторами,
а «присутствие реагирующей публики» лишь «вводило дополнительную
переменную между сторонниками и противниками мероприятия»
30
.
28
Ibid. S. 99.
29
Моро Ф. Sublata priore lege. Отвод rogationes как способ внесения поправок к
законодательным проектам в конце Республики// ВДИ. 2004. № 4. С.154 – 165.
30
Там же. С. 165.
8
Важный вклад в дебаты о политическом строе римлян и его связи с их
политической культурой вносит К.-Й. Хёлькескамп
31
. В своей статье — рецензии на
теорию «римской демократии» Ф. Миллара «Римская Республика: государство,
принадлежащее народу, руководимое народом, существующее для народа»
32
, К.-Й.
Хёлькескамп отмечает, что «конституционалистский» подход Миллара в целом – как
и его «формальная» концепция «демократии» - основывается на спорной
предпосылке, что римская «конституция» была «системой» sui iuris, независимой от
социальных, религиозных и идеологических условий. А тем временем, доказывает
исследователь, центральная роль и действительная власть сената «внутри
конституции» основывалась не на формальной компетенции, но, скорее, на ее
отсутствии
33
.
К.-Й. Хёлькескамп выделяет следующие неформальные правила и традиции,
сделавшие Сенат столь могущественным и гарантировавший ему огромную
коллективную auctoritas как институту
34
:
1) Высшие магистраты регулярно являлись членами Сената до исполнения
магистратуры, и возвращались к статусу сенатора после ее завершения. Сенат был
постоянным органом, состоящим из всех бывших (и будущих) должностных лиц,
послов, наместников провинций, адвокатов и судей, наконец, ораторов. Таким
образом, Сенат, - пишет К.-Й. Хёлькескамп, - монополизировал накопленный
политический, военный, дипломатический, административный, правовой опыт и
ораторское мастерство, незаменимые для повседневной политики Рима
35
.
Одновременно аккумуляция опыта, достижений и почестей (honores),
обеспечивавшие высокий статус в Сенате и связанные с ним публичные функции и
квалификация, делали римлянина нобилем. «Кто занимался политикой, —
31
Hölkeskamp Karl-Joachim. Rekonstruktionen einer Republik. Munich, 2004. (Non vidi).
См. P. O’Neil. Rev.: Hölkeskamp K.-J. Rekonstruktionen einer Republik //
http://ccat.sas.upenn.edu/bmcr/2004/2004-09-20.html
32
Hölkeskamp K.-J. The Roman republic: Government of the People, by the People, for the
People? // Scripta Classica Israelica. Vol. XIX. 2002. - P. 203-233.
33
Ibid. P. 213.
34
Ibid.
35
Ibid. P. 214.
9
утверждает К.-Й. Хёлькескамп вслед за Хр. Майером — принадлежал к нобилитету;
кто принадлежал к нобилитету, занимался политикой»
36
. Именно на этом и была
основана система римского политического устройства, которую К.-Й. Хёлькескамп
называет «меритократией»
37
.
2) Влияние политического класса основывалось на общественном положении
нобилей и традиционной системе ценностей римского народа: почитание exempla,
исторических личностей, - пишет К.-Й. Хёлькескамп, - было неотъемлемым
элементом культуры. А это прошлое было представлено и персонифицировано
выдающимися личностями, которые одновременно были предками членов
«политического класса». Их образы были визуально выражены в статуях (в сторону
которых с Форума эффектно жестикулировал оратор, отсылая к maiores), и в
торжественно демонстрируемых (pompa funebris) масках предков
38
.
3) Немалое значение имели органичная иерархичность римской политической
культуры и её высокая состязательность. Выборы были институционализированной
процедурой распределения почестей (honores) и соответствующего статуса среди
ограниченного класса приемлемых кандидатов
39
. Соответственно, комиции были
нужны «политическому классу» как внешний орган принятия решения: чтобы
перекладывать тяжесть выбора и нейтрализовывать внутренние конфликты,
поддерживая, таким образом, необходимую слаженность и внутреннюю
стабильность, необходимую для коллективного влияния и монополии власти
«класса» в целом
40
.
4) Наконец, влияние Сената и нобилитета основывалось на традиционном
«почитании» и уважении нобилей народом.
Фундаментальный консенсус общества основывался не только на идеологии
могущества и превосходства римской Республики, всеобщей веры в Рим, его
прошлое и его миссию, закрепленную в многочисленных exempla; но также и на
стойкой убежденности в естественном порядке вещей, в доказанном, если и не
36
Ibid. P.215.
37
Ibid.
38
Ibid. P. 218-219.
39
Ibid. P. 219.
40
Ibid.
10