45
Язык должен людей объединять, ведь не случайно народы названы языками, но сатана
посмеялся над нами и сделал так, что славяне стали служить Богу на разных языках и перестали
понимать друг друга. По этой причине мы сегодня не можем собраться и помолиться в одном
месте, так как церковнославянский язык остался
первозданным только в некоторых согласиях, в
которых его бережно хранили от искажения и порчи. Реформаторы же, изменив язык, в некотором
смысле создали «новый» язык, о «достоинствах» которого говорилось выше. Это и привело нас к
разделению и отчуждению друг от друга (как после вавилонского столпотворения мы разошлись
по разным сторонам). Следовательно,
для того чтобы наша Церковь вновь стала единым целым
(исцелилась), нужно преодолеть греховную раздробленность, возникшую, отчасти, из-за
повреждения реформаторами церковнославянского языка. Возвращение к исконно славянскому
произношению и дониконовским богослужебным книгам непременно будет способствовать
преодолению затянувшегося церковного раскола, и мы, со временем, снова сможем стать единым
народом, молящимся на одном – родном
славянском языке, как это и было раньше. В XVII веке в
худшую сторону изменились не только тексты, обряды и произношение, изменилось и церковное
пение. До реформы богослужебное пение являлось «подобием ангельским языкам». Особое
произношение, которое использовалось при пении, делало церковнославянский язык воистину
неземным – способствовало усилению состояния неотмирности и отрешенности во время
церковной молитвы. Данная певческая традиция получила название хомовой от часто
повторяющегося «…хомо», например: согрешихомо, беззаконовахомо и т.п., или наонной, от
выражения «петь на он», то есть, на букву «о».
52
В середине XVII века это ангельское пение было, как и все остальное, подвергнуто резкой
критике со стороны реформаторов-обновленцев, и вместо него ввели так называемое наречное
пение (при пении на речь слова произносятся так же, как и при чтении). В результате была
нарушена та духовная и звуковая гармония текста и напева
, которая вырабатывалась в течение
многих веков. Введение наречного пения принесло с собой ложную мысль о несовершенстве
древнего, а ведь наонное пение, по сути, является продолжением и развитием древлевизантийской
традиции. При переходе на речь произошла подмена понятий, так как сторонники новой
«традиции» делали акцент на восприятие богослужения молящимися, на его
доступность. Между
тем, приверженцы наонной традиции понимают церковную службу прежде всего как общение с
Богом, а не с человеком, а Церковь, как дом молитвы, а не театр, в котором все делается для того,
чтобы угодить человеку. В своем угождении человеку, а не Богу, более всего преуспели
реформаторы-новообрядцы. Особенно это проявилось
в угождении светским властям, которые
сплошь преклонялись перед западной безбожной культурой. Для того чтобы высшее сословие
чувствовало себя в храме как в опере или на балу, соответствующим образом были изменены все
церковные песнопения, и сегодня, войдя в какой-либо городской храм, вместо молитвенного
церковного пения вас в буквальном смысле оглушат
громогласным партесом – оперным пением
итало-польского происхождения – музыкальными произведениями, которые сочинили не
духовные люди, а светские композиторы, не способные отличить духовное от душевного, и не
имеющие навыков молитвенного делания. Наречное знаменное пение, безусловно, гораздо лучше
партеса, но все же уступает наонному и по глубине, и по красоте. Обычно сторонники наречного
пения поют с послереформенным (неправильным) произношением, забывая про разницу между
«ять» и «есть», что делает это пение еще более далеким от исконно русской древлеправославной
традиции. Достаточно сказать, что так наши предки до раскола не пели, о чем свидетельствуют
все дореформенные певческие книги и правило произношения в Иосифовской Псалтыри.
Гонимые «
ветром перемен» и страстным желанием что-либо улучшать, наречники стали
«улучшать» древнюю певческую традицию и дошли до того, что перевели все древние певческие
книги на речь. Этим они внесли раскол между собой и теми, кто не пошел по пути всегубящего
обновленчества. Инициатором введения наречного пения был все тот же
царь-реформатор
Алексей Михайлович Романов, который творил свою реформу «никоновыми руками».
Никонов биограф Шушера пишет: «Нача он, великий государь, о единогласном наречном
пении в церквах промышление творити. Ему же в том богоспасаемом деле великий поборник и
помощник бысть преосвященный Никон митрополит; а святейший Иосиф, патриарх Московский,
за обыкновение, тому доброму
делу прекословие творяше, и никако же хоте оное древнее
неблагочиние пременити»
53
(в данном абзаце курсивом выделены слова, которые не
соответствуют действительности). Эта кампания по переводу пения на истинноречие, начатая
царем где-то в 1649г., внесла великую смуту в церковную жизнь еще до основной реформы.