(Avien. Ora Maritima, 129-142). Таким образом, и по Авиену, первоначальное место поселения
кельтов находилось в непосредственной близости от моря, которое представляло столь большую
опасность, что поселило страх даже в душе этого мужественного и воинственного народа,
заставив его переселиться в другие, удаленные от моря места.
Правда, эпитет «fugax» так же как и сообщение о страхе кельтов перед морем, видимо, находятся
на совести автора, так как мы имеем сразу два свидетельства по этому же поводу, резко
противоречащие приведенному выше. Речь идет о свидетельствах Эфора и Аристотеля, писавших
в IV в. до н. э. Эфор также сообщал о губительном действии морских приливов в местах
первоначального расселения
1
Jullian С. Himilcon et Pytheas // Journal des Savants. Paris, 1905. V. III. P. 95-98.
2
Jullian C. Histoire de la Gaule. Paris, 1908. V. I. P. 228.
78
кельтов, но совершенно иначе, чем Авиен, характеризовал отношения кельтов с морем. «Кельты,
— говорил он, — упражняясь в бесстрашии, стоят твердо и неподвижно, когда волны моря
затопляют их дома, затем вновь отстраивают их, и... вода причиняет им большие разрушения, чем
война» (Strabo, VII, 2, 1).
Аристотель, которого интересовали психологические свойства кельтов и особенно занимала их
безрассудная храбрость, привел аналогичное свидетельство. «У нас нет слова, — писал он, — для
обозначения человека, который чрезмерно бесстрашен. Может быть, можно назвать подобного
человека сумасшедшим или лишенным сознания того, кто ничего не боится — ни землетрясения,
ни волн, как говорят о кельтах» (Arist. Ethic. Nicomach., Ill, 7, 7). Затем он еще раз возвратился к
этому сюжету: «Это не храбрость — противостоять страшным вещам вследствие невежества; к
примеру, если кто-либо понимает, как велика опасность, это не храбрость противостоять ей
вследствие пылкости, как кельты когда берут оружие, чтобы атаковать волны» (Arist. Ethic.
Eudem., Ill, 1, 25). Следует отметить, что сообщения Эфора и Аристотеля находятся гораздо
больше в русле общепринятых в античности представлений о кельтском национальном характере,
чем неожиданные замечания Авиена. В принципе же, свидетельства всех трех авторов, по-
видимому, отражали реальное стихийное бедствие — наводнения, которые наносили
значительный урон поселениям кельтов, расположенным на низких землях на берегу моря.
У Аристотеля есть еще одно свидетельство, которое вносит некоторое уточнение относительно
месторасположения прародины кельтов. По словам Аристотеля, ослы не водятся в такой северной
стране, как Кельтика, потому что там холодно (Arist. Meteor., I, 13, 28; de Animalibus, VIII, 28, 9).
Это сообщение Аристотеля, дополняющее приведенные выше свидетельства Авиена, Эфора и того
же Аристотеля, суживает район поисков северной прародины кельтов до Фризских островов и
полуострова Ютландии, которые соответствуют всем перечисленным в них условиям. Ослы
встречаются очень редко в Голландии (только 1467 — по данным французского министерства
Сельского хозяйства за 1902 г.)
1
и почти не известны в Дании. По мнению К. Жюл-
1
Ministere de 1'Agriculture. Annales de 1902. P. 740.
79
лиана, эти свидетельства о Кельтике, данные Эфором и Аристотелем, касающиеся ее холодного
климата и опасности ее побережий, так же как свидетельство Авиена, извлечены из какого-то
очень древнего перипла, представлявшего собой творение искателя янтаря — Гимилькона или
кого-то другого
1
.
Эта традиция о северном происхождении кельтов, так бездоказательно (как было показано выше)
отвергнутая большинством современных исследователей, была тем не менее «взята на
вооружение» — проанализирована и изучена К. Жюллианом, одним из самых скрупулезных исто-
риков континентальных кельтов доримского периода. Рассуждения К. Жюллиана стоят того,
чтобы их привести. Он полагал, что мы можем поверить рассказам друидов об исходе кельтов, как
мы верим древнему рассказу иудейских жрецов, выводивших народ Израиля из земли Египта.
«Так как, — писал К. Жюллиан, — друидическая традиция касалась не банального эпизода
национальной истории, но ее начальной и важнейшей главы, той, которая длилась дольше всего,
которая не переделывалась, которую боги окружили самыми торжественными обстоятельствами,
то она должна была произвести самое сильное впечатление. Даже четыре или пять веков спустя
событие, давшее рождение новому народу, никогда не искажается совершенно у людей, которые
имеют жрецов и поэтов, профессионально культивирующих национальную память и передающих
ее в тысячах стихов. Пусть эти воспоминания об исходе и завоевании быстро обросли
фантастическими деталями — это само собой разумеется. Но кельты никогда не могли абсолютно
забыть свою древнюю прародину»
2
. Вслед за античной традицией о северном происхождении