Ревзин Г. Очерки по философии архитектурной формы
Подождите немного. Документ загружается.
135
Авангард редуцирует эту систему до двухтактной. Место высшего смысла
занимает воля художника к власти над реальностью. Или иначе - реальность имеет тот и
только тот смысл, который мы вольны в нее вложить, а сама акция вложения есть
демонстрация нашей власти над реальностью. Соответственно богобоязенный мастер,
рассматривая реальность, не может углядеть там ничего, кроме себя же — своей воли к
власти.
Социалистический же реализм, встраивая в эту систему традиционный смысл
истории как прогресса, превращает эту схему в четырехтактную. Воля к власти
надстраивается над высшим смыслом реальности как движения к светлому будущему
человечества в виде руководства этим процессом. Разумеется, можно сказать, что
поскольку прогресс управляется этой волей, то она и вольна идти в любую другую
сторону, и стало быть она и есть высший смысл. Но, заметим, именно опора на познанные
законы истории придавала воли к власти тоталитарных государств легитимность --
попытка развернуть свою волю к власти не в сторону способствования объективным
законам истории, а куда-то в другом направлении приводила всех коммуничтистических
лидеров к потере всякой власти. Точно также попытка развернуть реалистическую
живопись после соцреализма на какой-либо другой высший смысл реальности, кроме
построения светлого будущего, немедленно приводит к концу этого реалистического
проекта. То есть четырехтакная схема оказывается нередуцируемой до трехтакной -- если
воля к власти не присоединена к каким-то высшим законам реальности, то тогда
реальность немедленно теряется.
Авангард же последовательно держится двухтакной схемы. В этой перспективе мы
можем теперь сказать, что значат абстракции Малевича, Мондриана, Кандинского. Они
значат власть Малевича, Мондриана и Кандинского над абстракцией. Речь, подчеркнем,
совершенно не идет о личном властном характере этих людей - речь идет о структуре
смысла. Она такова, что не предлагает ни одной смысловой валентности, кроме того,
чтобы занять место умершего Бога своей волей. Это искусство штурма своей волей
пустого неба.
Если после этого длительного экскурса вернутся к архитектуре и спросить, что
может придать ей так понятый авангард, то ясного ответа на вопрос мы пока не получаем.
Архитектура не связана с проблемой изображения реальности и ее ценности, посему
тотальное обесценивание высших ценностей ее не затрагивает напрямую. Максимум чем
она может откликнуться на эти неприятности, это заявить, что она тут не причем.
Что она собственно и делает. В этом смысле великие лозунги модернизма выглядят
так: "Умер-шмумер, я тут не причем. Я следую функции, я следую конструкции, и
отстаньте от меня со своими страшилками". Но это заявление равносильно утверждению о
136
том, что авангардная форма никак не повлияла на архитектуру. Если она следует функции
и конструкции, то причем тут авангард? Если же он все-таки что-то дает, то не совсем
понятно что. В силу абстрактной природы архитектуры она, естественно, может
соединяться лишь с абстракцией, а абстракция в логике изложенного анализа оказывается,
прежде всего, обнаружением того пустого места, которое осталось после смерти Бога. Но
не совсем понятно, как присоединить к смыслу архитектуры эту пустоту.
Архитектура не изображает реальность, и в этом смысле она не нуждается в ее
высшем смысле. Но высший смысл реальности необходим ей для ее экзистенциальной
легитимизации. Каждая форма архитектуры в перспективе "Космоса и истории"
легитимна настолько, насколько она позволяет остановить время и этим противостоять
распаду, по пути которого реальность движется. Но если у реальности нет высшего
смысла, то тогда у архитектуры нет точки опоры для этой остановки. То есть точно также,
как живопись реализма со смертью Бога теряет возможность членить реальность,
архитектура оказывается неспособна ответить на вопрос, почему она выглядит так или
иначе. Она не соотвесвует античности, не соотвествует Высшему Разуму, не соотвесвует
природе, вообще ничему, потому что на месте всех этих “высших ценностей” теперь
находится одна пустота.
Воление над пустотой притягательно и само по себе - и именно этим объясняется
то, что абстрактных произведений много, а не одно. Если бы речь шла лишь о визуальном
обнаружении того обстоятельства, что Бог умер - хватало бы одного Черного квадрата - но
их много. Воля к власти есть власть над властью, Хайдеггер говорил здесь о "вечном
возвращении власти" - эта структура смысла заставляет возвращаться к акту воли вновь и
вновь.
Но стократ притягательнее это воление для архитектуры. Она получает тотальное
обоснование любой формы. Ибо высший смысл реальности оказывается в изложенной
перспективе просто твоей волей к этой форме.
Именно в этом смысле, на мой взгляд, нужно понимать высказывание "архитектура
авангарда жизнестроительна". Это свойство архитектуры авангарда понимается в
контексте ее социальных задач. Это важно, и к этой составляющей смысла авангардной
архитектуры я сейчас вернусь. Но такое понимание узко, и главное, не специфично для
авангарда. Любая архитектура, так или иначе, влияет на жизнь тех, кто в ней живет - для
того ее и строят.
Архитектура авангарда жизнестроительна в смысле строительства Бытия. Она
придает ему смысл, подчиняя своей формотворческой воле ту пустоту, которую оставил
после своей смерти Бог.
В точке этого оставления реальность оказывается бессмысленной. Неважно,
сколько времени она пребывает в этом состоянии, важно, что до момента, пока архитектор
137
не начинает преобразовывать ее своей формотворческой волей, никакого смысла у
реальности нет.
Вопрос о том, что происходит после этого момента, целиком зависит от твоей
личной убежденности в том, что твой формотворческий жест истинен. Хотя архитектура
дает некоторые возможности на этот счет подстраховаться (о чем -- дальше) ситуация
постоянного возвращения к абстракции показывает, что вообщем-то недолго. Надо
постоянно заново класть свою волю на место высшего смысла реальности, чтобы эта
машина нормально работала.
Из чего следует, что эта власть существует только в момент самого
формотворческого жеста. Но что это за момент? Это протекание времени твоего
формотворчества, и именно над этим временем ты и властен. Время, стало быть,
оказывается той валентностью реальности, к которой ты присоединяешь ее высший смысл
в виде своей воли. Время то есть -- это место, топос твоей власти.
Из чего, вообще говоря, следует фантастическая помешанность авангарда на
современности. Нужно беспрерывно ухватывать настоящее как время твоей власти, его
нельзя упускать. Машина смысла подсаживает авангардиста на время как на наркотик.
Это рабство перед современностью есть оборотная сторона твоей власти над тем
моментом, когда ты придаешь реальности смысл своей формотворческой волей. Тут не
время властвует тобой, а ты им. Если ты властвуешь временем -- стало быть властвуешь
смертью. Именно в этом заключается экзистенциальная формула авангардной
архитектуры.
Но не только в этом. Вопрос может быть сформулирован так: как власть может
стать экзистенциальной стратегией, стратегией победы над смертью?
До сих пор речь шла только о том, что дает авангардное искусство архитектуре. Но
в реальности исторического процесса на только техника проявляла искреннее согласие на
брак с Авангардом, но и он проявлял большой энтузиазм по поводу этого события.
Авангард буквально вламывался в пространство архитектуры, захватывал ее, объявляя
конец станковизму, конец живописи, конец искусству, но не - конец архитектуре. Зачем
ему архитектура?
Вернемся к традиционной схеме "de realibus ad realiora". Открывая высший смысл
реальности в самой реальности, мастер реализует понятную стратегию: он присоединяется
к тому, что бессмертно (высший смысл реальности), и через это побеждает свою
собственную смерть. Реальность же служит доказательством того, что все это правильно и
не случайно, поскольку высший смысл проявляется не только в самом художнике, а и во
всей остальной реальности тоже - она внесубъектна. Реальность оказывается гарантией
истинности высшего смысла.
138
В авангардной же схеме все упрощается, смыслом реальности оказывается воля
художника к власти (к форме), но где гарантия, что этот смысл истинен? Заметим, что все
попытки обрести некий субститут умершего Бога, весь всплывающий в связи с
авангардом ряд из антропософии, теософии, гюрджианства и т.д. можно понять как раз
как попытки найти эту гарантию. Но нас интересует сейчас чистый случай - какую
гарантию истинности представляет власть?
Я полагаю, что в случае с абстрактным искусством авангарда - никакой, что это
всегда остается вопросом риска художника, что он ошибся, и ухватил оставшуюся после
смерти Бога пустоту как-то не так, не за то место. Но архитектура способна дать такую
экзистенциальную гарантию.
Она заключается не в восхождении от власти к власти, но, напротив, в ее
конкретизации. Экзистенциальный смысл власти заключается вот в чем - если ты
властвуешь над смертными, то сам ты, значит, несколько от них отличаешься. Власть есть
приобщение к бессмертию с другой стороны - не через отождествление с тем, что
бессмертно, но через разотождествление с тем, что смертно. И чем больше власти, тем
сильнее отличие.
Мне кажется, что социальные задачи архитектуры авангарда, то есть понимание
архитектуры как управление социумом - реализация именно этой стратегией. Архитектор
более не проектирует здание - он проектирует жизнь социума средствами этого здания.
Раз он проектирует жизнь, он находится с ней в каких-то других отношениях, чем те, чью
жизнь он проектирует. И то, что они живут в соответствии с его проектом, является
доказательством, что его воля истинна.
Именно поэтому авангарду и нужна архитектура. Сам он восходит по ступеням
власти от одной абстракции к другой, но в качестве основания этого пути, ему
необходима архитектура, доказывающая истинность его воли путем управления жизнью
смертных.