Пропп В.Я. Фольклор. Литература. История

Подождите немного. Документ загружается.

«Калевала»

свете фольклора

130

бы он этого не мог, а потому, что

народная

эстетика этого не

требует: она никогда не стремится к внешнему единству.

Причины,

почему

народ

не стремится к созданию единст-

ва,

очень сложны. Одна из них состоит в том, что это

наруши-

ло бы творческую свободу и подвижность фольклора. Превра-

щение отдельных песен в огромную эпопею как бы останав-

ливает эпос, лишает его гибкости, подвижности, текучести,

возможности

ежедневных, постоянных новообразований и

творческих изменений и нововведений, тогда как отдельная

песня дает певцам полную свободу. Эпос создается для пения,

а не для чтения, и пение стремится к свободе и подвижности,

тогда

как эпопея неподвижна, и изменения и переработки ее

требуют упорного труда. Достаточно указать, что второе изда-

ние «Калевалы» («вариант») потребовало 14 лет работы.

Но это только одна из

причин,

почему

народ

не создает

эпопей. Эпопея не соответствует внутренней системе

фольк-

лора. Так,

фольклор

не знает временной перспективы подобно

тому,

как старинная живопись не знает перспективы про-

странственной: она носит плоскостной характер. Народное

творчество

не знает перерывов повествования. В подлинно на-

родном эпосе действие развивается от начала до конца в од-

ном потоке времени и на одном театре действий, который

меняется только с передвижением героя. Двух театров дейст-

вий одновременно быть не может. Чтобы создалось большое,

цельное произведение, это препятствие должно быть преодо-

лено, и оно преодолевается, когда из фольклора рождается ли-

тература.

Фольклор, далее, не требует мотивировок. У него своя ло-

гика, чрезвычайно глубокая и сложная. Художественная

сис-

тема

фольклора существенно

иная,

чем система литературных

норм или законов. Фольклор

вовсе

не стремится к изъятию

противоречий, скорее наоборот: противоречивость, свойст-

венная фольклору, носит характер яркости и контрастности.

Эти противоречия служат драгоценнейшим

фактором

его

изучения. Удаление противоречий обесцвечивает фольклор,

лишает его красочности и делает из него абстракцию. Здесь,

конечно, нет возможности войти в этот вопрос во

всем

его

«Калевала»

свете фольклора

объеме.

Для этого требовалось бы большое сравнительное ис-

следование эпоса. Мы можем ограничиться установлением

факта,

что за сто лет, истекших со времени издания

«Калевалы»,

накопился огромный эпический материал по

многочисленным народам, входящим в состав СССР, и что эти

материалы не подтверждают точки зрения Лённрота и тех,

кто ее разделяет.

Одни ученые утверждали единство

«Калевалы»,

другие его

отрицали. Отрицать единство «Калевалы» никак нельзя. Оно

создано Лённротом путем кропотливой мозаичной работы.

Но это единство не носит народного характера, и

народ

в нем

не нуждается,

народный

эпос обладает не внешней целостно-

стью,

а внутренним единством, единством образов героев,

одинаковых для

всех

песен, единством стиля и, главное, —

единством национально-идейного содержания.

Любой культурный человек сразу же отличит карело-

финскую руну, русскую былину, сербскую юнацкую песню,

якутское олонхо и т. д., настолько эпос каждого народа

свое-

образен и неповторим. Совокупность отличительных черт

эпоса

каждого народа и представляет собой то единство, ко-

торое составляет одно из лучших и драгоценнейших качеств

эпоса

каждого народа. Но это внутреннее единство не то же

самое,

что внешняя целостность, замкнутость, законченность.

Подлинный эпос всегда состоит из разрозненных песен, кото-

рые народом не объединяются, но представляют собой цель-

ность.

Эпопея же внешне едина, но внутренне мозаична.

«Калевала»

при

всем

искусстве Лённрота

—

все же противоре-

чива и неслаженна.

Компромиссной можно признать точку зрения Е. Г. Кага-

рова: он отрицает цельность эпоса в его совокупности, но до-

пускает цельность по циклам [Кагаров,

1940].

Такая компро-

миссная точка зрения неверна.

Эпос,

как мы видели, именно це-

лостен по существу и разрознен по

форме

своего

выражения.

Положив некоторую грань между «Калевалой» и народ-

ным эпосом, мы уже легче сможем подойти к решению одно-

го

из самых трудных вопросов в изучении «Калевалы», вопроса

о ее происхождении. Для нас ясно то, что неясно ученым,

131

«Калевала»

свете фольклора

132

отождествляющим

«Калевалу» и

народный

эпос, а именно, что

вопрос

о создании «Калевалы» и вопрос о происхождении на-

родного карело-финского эпоса — вопросы совершенно раз-

личные. Вопрос о том, как создавалась лённротовская

«Калевала»,

освещен в работе

И. Лехмус

[Лехмус,

1950].

Во-

прос же о происхождении самого эпоса настолько сложен, что

он будет решаться еще много лет. Здесь он разрешен быть не

может,

но может быть указано хотя бы направление, в каком

он сможет решаться. Изучая его по имеющимся по этому во-

просу трудам, мы прежде всего убеждаемся, что теории про-

исхождения «Калевалы» как народного эпоса создавались в

полном отрыве от этногенеза и истории финно-угорских на-

родностей. Обычно ставится вопрос о том, на какой террито-

рии (в Финляндии, Карелии, Эстонии) и в какой век создалась

«Калевала».

зависимости от

причин,

подчас ничего общего не

имеющих с наукой, он разрешается в ту или в другую сторону.

Между

тем самая постановка вопроса неправильна. «Кале-

вала»

могла быть создана еще до того, как соответствующие

народности заняли нынешнюю заселённую ими территорию.

Сравнение с русским эпосом может дать иное направле-

ние всему изучению этого вопроса. Нет никаких сомнений,

что русский эпос создан не украинцами, не белорусами и не

великорусами в отдельности, а создан всем русским народом,

так как он отражает общенародные идеалы и стремления. Но

течением веков эпос на юге исчез, на севере сохранился. По-

чему

это так произошло, этот вопрос может быть разрешен

только

путем изучения истории. Как указал Маркс, исчезнове-

ние эпоса в условиях капитализма есть закономерное явление.

Для

советского

ученого не может быть никаких сомнений, что

карело-финский

эпос создан всем народом целиком, а не

частью

народа, населяющей некоторую часть

территории,

при

пассивном

состоянии другой части народа, населяющей

смежную

территорию. Теории западного или восточного про-

исхождения карело-финского эпоса равно антиисторичны.

Подлинно

научной

будет только теория народного происхож-

дения эпоса, изученного в связи с историей народа.

«Калевала»

свете фольклора

133

Так

же как и русский,

карело-финский

эпос утерял свое

былое

общенародное распространение. Он сохранился лишь в

некоторых очагах, на нескольких местах, составляющих как

бы естественные заповедники. Русские потеряли эпос на юге и

центральных областях, но сохранили его на севере. Финлян-

дия утратила эпос, но следы его совершенно ясны и бесспор-

ны, в Карелии же он сохранился.

Вопрос

о происхождении эпоса влечет за собой вопрос о

его

развитии. Старая наука искала в любом эпосе либо

мифо-

логические основы, либо исторические отражения. О

«Калевале»

неоднократно утверждалось, что она

—

мифологи-

ческий эпос и не содержит следов истории. Эта точка зрения

может

быть верна для лённротовской «Калевалы», в которой

народный

эпос искусственно мифологизирован, но она аб-

сурдна по отношению к подлинным народным песням.

карело-финском эпосе нет государства, но это не значит,

что в нем не отражена история. Вопрос должен быть постав-

лен не о том, какие исторические события отражены в карело-

финском эпосе, а о том, какой в нем отражен общественный

строй. Вопрос этот чрезвычайно сложен, он требует специаль-

ного изучения. Несомненно окажется, что в карело-финском

эпосе

есть следы и более древних и более поздних обществен-

ных

отношений. Об этом же будет

свидетельствовать

изучение

материальной культуры, отраженной в эпосе. И здесь картина

окажется

отнюдь не однородной. Будут найдены чрезвычайно

архаические элементы, возводящие эпос ко временам доисто-

рическим, и здесь же чрезвычайно ярко будет отражен быт,

современный исполнителю. Здесь кроется заманчивая задача

для исследователя.

Одно из поэтических достоинств карело-финского эпоса

состоит

в том, что в нем чрезвычайно ярко и художественно

изображена действительность. Мы видим устройство избы,

утварь,

орудия,

формы

хозяйственной деятельности человека.

Как обрабатывается и засеивается земля, как изготовляется

пища, печется хлеб, варится пиво, ткацкое и кузнечное ремес-

ло,

охота, рыболовство

—

все это находит в эпосе художествен-

но настолько яркое изображение, равно как и окружающая

«Калевала»

свете фольклора

134

северного

человека

природа

лесов,

озер, болот, холмов и скал с

их

разнообразным животным миром, что читатель, раз прочи-

тавший

«Калевалу»,

никогда не сможет забыть того художест-

венного обаяния, которое от нее исходит. Но эта же сторона

«Калевалы»

представляет собой величайшую научную цен-

ность,

ибо наряду с изучением социальной культуры изучение

культуры материальной дает возможность

применения

«Калевале»

исторического метода изучения.

Но эпос, конечно, не бытописание. Изображение действи-

тельности в нем не цель, а средство для выражения известною

мировоззрения, известной идеи, для выражения того, что

народ

считает своим идеалом, в чем он видит героизм. И здесь картина

также

получится не одинаковая, а исторически многостепенная,

начиная

от древнейших мифологических представлений до со-

временных исполнителю моральных и социальных идей.

Старая буржуазная наука всегда устремляла свой взгляд

прежде всего назад. О «мифологии» «Калевалы» написано чрез-

вычайно много. Но в большинстве случаев эти труды носят абст-

рактно-мифологизирующий, а не исторический характер. Так,

путем анализа языка, анализа собственных имен пытаются

вос-

становить мнимые индоевропейские религиозные представле-

ния в

«Калевале».

Путь этот методологически глубоко порочен.

«Калевала»

отражает и в своем идейном содержании не-

сколько

стадий развития. Здесь и древнейшие мифологиче-

ские,

еще до-божеские представления тотемического характе-

ра (Випунен), и более поздние отражения

религии

хозяев сти-

хий

(Лоухи),

и начатки образования божеств

(VKKO).

Самое

важное, однако, состоит в том, что эпос, исходя из

мифологических корней, преодолевает мифологию и религию.

Это —

закономерный путь развития эпоса

всех

народов, но в

каждом

эпосе этот переход осуществляется по-своему.

Содержанием эпоса всегда является борьба. Борьба явля-

ется

содержанием и

«Калевалы».

Это борьба против

всех

тем-

ных

сил, препятствующих народу в его развитии и враждеб-

ных

ему. Наиболее

ярким

художественным образом этих

темных

сил является Лоухи. В образе побежденной Лоухи на-

род преодолевает свою мифологическую веру. Хозяевам сти-

«Калевала»

свете

фольклора

135

хий объявляется борьба, потому что сам человек в своем труде

стал

хозяином этих стихий. Вся борьба Вяйнямёйнена есть

художественное

обобщение

ранних

форм

борьбы человека за

овладение

природой.

Как показал Горький, мифологическая борьба в эпосе

все-

гда

сменяется борьбой социальной.

этом отношении особым

интересом обладает более поздний, чем Вяйнямёйнен, герой, а

именно Куллерво, в борьбе которого, с одной стороны, можно

видеть войну между родами, с другой — борьбу батрака-

пастуха

или даже раба против своих угнетателей. Тем самым

«Калевала»,

прославленная главным образом как древний ми-

фологический эпос, в нашем сознании становится эпосом

борьбы от древнейших времен до современности.

лённротовской «Калевале» нет государства и борьбы за

государственную

независимость. Этот

факт

ставит в тупик

буржуазных ученых, которые не могут его объяснить, но поль-

зуются

им для характеристики мифологичности «Калевалы».

Сопоставление

подлинно-народных и лённротовских текстов

показывает,

однако, что Лённрот производил определенный

отбор,

включая

одни

песни и исключая другие. Он предпочи-

тал песни мифологического характера и избегал песен содер-

жания исторического. Между тем такие песни

есть.

Вяйня-

мёйнен не только заклинатель, но и воин. Он борется против

датской знати

[Евсеев,

1946, с. 29], вместе с русскими он бо-

рется против татар, и русский князь его награждает

[Евсеев,

1946,

с.27].<...>

точки зрения мифологической школы, подобные песни

—

позднейшее напластование на эпосе, результат его вырожде-

ния. С

нашей

же точки зрения, эти песни свидетельствуют о

развитии эпоса, в котором

народ

выражает

свое,

народное ис-

торическое сознание. Это сознание не соответствует буржуаз-

ному сознанию, и Лённрот эти песни отстранил. Мы же никак

не можем ими пренебречь, ибо в этих песнях выражается то

самое

сознание, которое приводит

народ

к революции и приво-

дит к объединению народов для общей исторической борьбы.

Чтобы не быть голословным, я позволю себе привести от-

рывок из песни, записанной Борениусом в 1872 году. Здесь

«Калевала»

свете фольклора

старый и юный Юкохайне состязаются в стрельбе, но не из

луков,

а из пищалей. Старый стреляет лучше. Они решают ид-

ти на войну.

На войну теперь пойдем мы,

На войну пойдем большую,

Где

на землю кровь роняют,

Вместе

с русскими пойдем мы

край

красивый, чужедальний.

Тут

в России сын родился,

Здесь,

в Карелии, красивый,

Власть

родного брата знал он,

Старшему он был послушен.

На войне нужны герои,

Там

в солдатах есть потребность

Летом

на войне великой,

И при заморозках зимних.

На войне дела большие,

Там

в труде находят счастье.

[Евсеев,

1940, с. 67].

О чем говорит эта песнь? Она говорит о том, что родина

—

Карелия, находящаяся в России. Эту родину герой «Калевалы»

вместе

с русскими собирается защищать. Эта защита для него

—

счастье.

Эти песни говорят сами за себя. Таких песен

—

не одна.

Они вскрывают подлинную идеологию карело-финского эпо-

са,

о котором лённротовская «Калевала» не дает представле-

ния. Исключительная мифологичность карело-финского эпоса

сама

превращается в миф в

свете

подлинно-научного изуче-

ния, основывающегося на полной, а не частичной картине ка-

рело-финского эпоса.

Карело-финский

эпос так же отражает

историческую борьбу народа, как и эпос других народов; он

отражает ее в национальных формах. Так же, как эпос других

народов,

карело-финский

эпос представляет собой ступень к

скачку,

ведущему уже к созданию

принципиально

нового

жанра, но такого, предпосылки которого заложены в эпосе, а

именно: к зарождению исторической песни. Таким образом,

процесс

тот же, что и в русском эпосе. Этот процесс продол-

жается

до сегодняшнего дня.

Сказки

братьев

Гримм

на русском Севере

1930 году

Вольте

и Поливка указали лишь три русских

перевода из гриммовского сказочного собрания [BP, I

—

V]. В

действительности уже тогда их было значительно больше, а

сегодня их количество сильно возросло [1]. Особенно много-

численны различные специальные

издания

для детей и

вспо-

могательные пособия для обучения немецкому языку в школе

и т. д. В Советском Союзе сказки Гримм относятся к самым

читаемым произведениям. Это общеизвестно.

Едва

ли кто-то

не слышал сказок о Красной шапочке или о Бременских му-

зыкантах и др. Менее известно, что эти сказки, не будучи про-

читанными, тем не менее живы в

народной

памяти и расска-

зываются

в селах.

крупных научно подготовленных сказочных сборниках

содержится мало материала, подтверждающего этот

факт.

Это

зависит не столько от рассказчиков, сколько от собирателей.

Вплоть

до нашего времени господствовала точка зрения, что

собирателем должны записываться только художественно

полноценные тексты. Разыскивались «мастера» сказительско-

го

искусства [2]. Пересказанные «книжные» сказки, с этой

точки зрения, не представляли никакого интереса и записыва-

лись лишь изредка.

двадцатые годы нашего столетия собиратель Александр

Иванович

Никифоров

засомневался в правильности подобно-

го

подхода, а затем и опроверг его. В 1926

—

1928 годы он объ-

ездил север европейской России (тогдашнюю Олонецкую гу-

бернию, Пинежье и Мезень в

губернии

Архангельской). По-

иски «мастеров» не оправдались, зато встретилось множество

превосходных рассказчиков. Оказалось, что рассказывание

сказок

было явлением распространенным, и практически не

137

Сказки

братьев

Гримм

на

русском

Севере

138

было человека, который не слышал бы сказок, а многае сами

могли их рассказать.

А.

И.

Никифоров

доказал ненаучность существовавшего

до сих пор подхода и выдвинул новые

принципы:

все, что рас-

сказывается,

необходимо записывать без изменений и именно

так, как рассказывается. Только такой метод гарантирует объ-

ективное и правильное представление о сказительском искус-

стве

народа. Результаты оказались поразительными. Хорошо

рассказывать

могли

все.

Было записано почти 700 текстов раз-

личного содержания. Этот материал еще предстоит тщательно

изучить

[3].

Оказалось,

что и дети, и взрослые рассказывают сказки,

вошедшие в сборник братьев Гримм, не подозревая, что они

литературного происхождения. Они считают их своими, мест-

ными сказками. Каким образом эти сюжеты

проникли

в на-

род — вопрос, требующий особого изучения. Нам же важно

установить,

что здесь речь идет не о пересказе книжных тек-

стов,

а об активном бытовании сказок в устной

народной

тра-

диции.

Влияние собрания братьев Гримм было двойным: либо

сказка

бралась полностью, либо у сказок, известных ранее, за-

имствовались

различные мотивы и другие подробности.

Какие сюжеты являются народными?

Выясняется,

что эс-

тетические требования крестьянства и горожан не всегда

сов-

падают. Например, несмотря на многократные издания

«Красной

шапочки»

или

«Гензель

Гретель»

и многих других

сказок

братьев Гримм, они в устной

традиции

не встречаются.

Зато сказка «О рыбаке и его жене» широко распространена.

Но в состав русских сказок она попала не из сборника

«Детские

и домашние сказки», а благодаря гениальной пере-

работке Пушкина.

Из сказок братьев Гримм самой распространенной явля-

ется

«Золушка».

На сегодняшний день она известна в шести

записях.

Еще Н. П. Андреев в своем комментарии к сборнику

Афанасьева указывал на

сходство

с гриммовскими текстами. В

собрании

Никифорова

находятся пять новых текстов, проис-

ходящих,

без сомнения, из «Детских и домашних

сказок».

По-

Сказки братьев

Гримм

на

русском Севере

139

вествование

стало сжатым. Изменился стиль. В русском под-

линно

народном изложении сказка преобразилась.

пример

влияния

сборника братьев Гримм

—

сказка

двенадцати братьях.

Русской устной

традиции

она

неизвестна.

Опубликовано только две записи, и обе они

восхо-

дят к сборнику братьев Гримм. К этим двум текстам собрание

Никифорова

добавляет пять других. Одна из этих сказок, а ее

рассказывал

четырнадцатилетний мальчик, заканчивается тем,

что у братьев появляется сестра. Некоторые присутствующие

при рассказе заметили, что сказка длиннее, и они уже слыша-

ли продолжение. Это доказывает, что текст достаточно рас-

пространен и часто рассказывается. В другом случае, когда

рассказчик допустил неточность, то его поправил

один

из

при-

сутствующих

мальчиков, что также свидетельствует о хоро-

шем

знании

сказки.

По-другому сложилась судьба сказки о

короле Дросселъ-

барте

<Дроздобороде, Дроздовике>.

Вопреки известной рас-

пространенности она не стала популярной. Опубликована

только

одна запись.

Никифоров

добавляет еще два текста, но

оба

они значительно повреждены.

Зато полюбилась сказка

«Соломинка, уголёк

боб».

До

сих

пор русский вариант был известен только по сборнику

Афанасьева.

Никифоров

дважды ее записывал и оба раза в хо-

рошей шутливой

форме.

Русскому рассказчику не совсем по-

нятно, как боб может лопнуть, и он заменяет боб свиным пу-

зырем.

Уголёк заменяется лаптем, обувью бедных крестьян,

что отражает народные представления о странствовании. Оба

текста

были записаны в поселках, расположенных далеко друг

от

друга. Это свидетельствует о значительном распростране-

нии сюжета.

Не менее популярна сказка о

коварной

лживой козе

<Коза

луплена>.

У братьев Гримм она связана с двумя други-

ми сюжетами: о

скатерти-самобранке

и о

занятом жилище.

Среди русских сказок последний сюжет существует самостоя-

тельно,

он широко распространен и очень любим. Но если он

связан

с сюжетом о лживой козе, то это указывает на сборник

«Детские

и домашние сказки». В качестве самостоятельной

сказка

о козе неизвестна