Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии. Том 2
Подождите немного. Документ загружается.
Объясняя вслед за Декартом поведение целостного организма, реакции
которого, будучи вызваны колебаниями внешнего эфира, переходят в вибрации
чувствительных нервов и посредством вибраций больших полушарий
завершаются вибрациями мышц, Гартли стал автором второй, после Декарта,
схемы рефлекса. В отличие же от Декарта Гартли охватил своей схемой поведение
в целом, не оставляя за ее пределами сознание и волю. Они также рисовались
имеющими свой особый нервно-мышечный эквивалент.
И декартовская, и гартлианская схемы носили умозрительный характер.
Конечно, они не были игрой ума, лишенной опоры в научном опыте. Но это был
создававший новый строй мышления опыт физики Декарта и Ньютона. Успехи же
эмпирического изучения живых субстратов вносили существенные коррективы.
Об этом уже говорилось в связи с открытием раздражимости.
Ряд других открытий, которыми славен XVIII век, углубляли
естественнонаучное объяснение жизненных функций, которые во все прежние
века относились за счет действий неземного, восходящего к Всевышнему,
бестелесного агента души. Открывались естественнонаучными методами особые
свойства нервной ткани.
Самый крупный физиолог XVIII века Галлер вводит такие понятия, как
мышечная сила, нервная сила, «темные (неосознанные) восприятия». Они
указывали на свойства организма, столь же доступные объективному изучению,
как и другие атрибуты материи. Правда, за пределы сенсомоторного уровня, к
высшим проявлениям работы организма богобоязненный швейцарец Галлер
выйти не отважился.
Это стало делом французских философов. Первым выступил Ламетри,
ставший на путь самоотверженной борьбы с верой в бессубстратное сознание.
Разделение рефлекса и принципа материальной
обусловленности поведения
Ламетри считал себя преемником Декарта, полагая, будто разграничение
последним двух субстанций представляло всего лишь «стилистическую хитрость»,
придуманную для обмана теологов. Вдохновленная идеями Декарта-физика
работа по изучению органических основ поведения не прошла для философского
материализма даром.
Распространив (в своем посвященном Галлеру трактате «Человек машина»,
само название которого звучало как боевой лозунг) принцип машинообразности
на человеческое поведение, Ламетри свел картезианское «мышление» к телесной
субстанции, понятой не столько по-декартовски, сколько по-галлеровски.
Галлер в объяснении свойств организма не решился идти далее признания за
материальным телом способности ощущать и реагировать. Мышление и волю он
по-прежнему относил к бессмертной душе. Но французские материалисты, исходя
41
из сенсуалистических посылок («Нет ничего в мышлении, чего бы не было в
чувствах», учил Локк), отстаивали иной взгляд. Они доказывали, что нет таких
умственных процессов, которые живое тело не могло бы произвести в силу своей
материальной организации.
Этот вывод, для современной психологии аксиоматический, в XVIII веке
означал бесстрашное разрушение тысячелетних догм, полемика вокруг которых
приобрела в накаленной атмосфере предреволюционной Франции политический
характер.
И хотя естественнонаучный опыт еще не проник за пределы раздражимости
и чувствительности организма, идеи французских материалистов побуждали к
строго причинному объяснению всех психических функций безостаточно.
Естествознание XVIII века еще не могло решить эту задачу. Но она была
поставлена. Здесь, однако, назревала коллизия. У Декарта поведение телесной
машины характеризовалось как сплошь рефлекторное (за исключением тех
человеческих действий, иррегулярность которых ставилась в зависимость от
непротяженной субстанции сознания). Полностью подчинялось рефлекторному
принципу и вибрационное устройство Гартли.
У Ламетри, Кабаниса и других последователей Декарта-физика сознание
трактовалось как свойство материальной организации. По Ламетри, человек это
машина, которая чувствует, думает, сознает, а не только перемещается в
пространстве. Но является ли детерминация ее психически регулируемого
поведения по своему типу рефлекторной?
В решении этого вопроса наметилась тенденция, однозначно выраженная
Кабанисом: считать рефлекторными только те действия, в которых сознание не
участвует. Кабанис различал три уровня активности организма: рефлекторный,
полусознательный, сознательный (волевой). На высшем уровне включается
головной мозг, рефлекторные же акты продукт нижележащих отделов нервной
системы. Тем самым разделялись два понятия: о материальной обусловленности
поведения и об его рефлекторной природе, т.е. понятия, которые для Декарта
совпадали.
Принципу рефлекса неотвратимого перехода внешнего воздействия в
мышечное движение считался теперь подчиненным только элементарный
предсознательный уровень поведения. В представлении о поуровневой
организации нервной деятельности отразились как неврологический опыт, так и
новые эволюционные идеи, изменявшие направленность биологического
мышления. Организм трактовался как система органов, представляющих в
индивиде весь эволюционный ряд. Преемственность между органами нервной
системы выражена, согласно Кабанису, в том, что низшие центры при отпадении
высших способны реагировать самостоятельно. Такой самостоятельной
бессознательной реакцией нервных центров и является рефлекс.
42
Возвращение к рефлексу как акту целостного поведения
С переориентацией на биологию трактовка рефлекса претерпевала
категориальные изменения. В наиболее определенной форме их отразило учение
чешского врача, анатома и психофизиолога Прохазки (1749 1820). Если у
Декарта и Гартли модель рефлекса строилась на принципах физики, то у Прохазки
она получила биологическое основание.
Прохазке принадлежит третья после Декарта и Гартли попытка
представить работу целостного организма как основанную на рефлекторном
принципе. К новому синтезу Прохазка пришел не сразу. Ему приходилось
преодолевать аналитические установки школы Галлера, которая, выдвинув
понятия о мышечной силе, нервной силе, «темных восприятиях», расчленила
мышечные, нервные и психические явления, но не смогла выработать
объединяющую их концепцию. Потребность же в синтезе неотвратимо назревала.
Понятие о нервной силе выражает у Прохазки единый принцип объяснения
всех явлений, производимых нервной системой, как мышечных, так и
психических. Нервная сила, подобно ньютоновской силе тяготения, носит
всеобщий характер. Она «энергетическое» начало, заменившее представления о
«животных духах», «флюидах», «анимальных и витальных частицах», вибрациях
и других гипотетических процессах. Нервная сила лежит и в основе поведения
организма. Однако, указывая на энергетику этого поведения, она не может
объяснить его механизм. Для решения этой задачи Прохазка обращается к
понятию о рефлексе, которое им преобразуется.
Самое важное заключалось не в новом представлении о локализации, а в
положении о том, что все нервно-психические функции подчинены общей законе
мерности. Обе части «сенсоциума» психическая и телесная действуют по
закону самосохранения, обеспечивают переход внешнего впечатления в
целесообразное движение.
Рефлекс, по Прохазке, вызывается не любым внешним раздражителем, но
только таким, который превращается в чувствование. Чувствование же
повсеместно, независимо от того, становится оно актом сознания или нет, имеет
одно и то же общее значение «компаса жизни».
Идея неразрывной связи организма с внешней природой выводилась
первоначально из принципов механистического мировоззрения. Так, Декарт
исходил из принципа сохранения количества движения. Этот закон не мог бы
претендовать на универсальность, если бы живое тело творило из себя силы. Оно,
согласно Декарту, и не творит их, но безостаточно зависит в своем поведении от
внешних тел.
Прохазка также исходил из идеи тотальной зависимости организма от
природы, его неразрывной связи с ней. Однако в качестве основания этой связи и
зависимости у него выступает не закон сохранения количества движения, а закон
43
самосохранения живого тела, который выполняется только при условии
осуществления избирательных реакций на воздействия внешней среды. Такого
рода реакции в свою очередь предполагают способность различать свойства
внешнего мира и оценивать их по отношению к потребностям организма.
Эта способность и есть психическое.
Тем самым учение о рефлекторной природе поведения было обогащено
рядом новых идей: понятиями о биологическом назначении этой структуры
(биология, а не механика), о пригодности ее для анализа всех уровней
психической деятельности (монизм, а не дуализм), о детерминирующем влиянии
чувствования (утверждение активного участия психики в регуляции поведения, а
не эпифеноменализм).
Важным нововведением Прохазки являлась его трактовка чувствования как
«компаса жизни». Во всех случаях, когда предпринимались попытки вывести
психические процессы из деятельности рефлекторного устройства (Декарт
выводил из этой деятельности страсти эмоции, ощущения, представления, а
Гартли также абстрактное мышление и волю), психическое соотносилось с
возможностями этого устройства самого по себе, но не с особенностями внешней
среды, в которой оно действует. В результате психическое оказывалось только
следствием телесного автоматизма, но никогда причиной.
Свой главный труд Прохазка назвал «Физиология, или Учение о человеке».
Но этот труд не сводится к тому, что в дальнейшем стали называть физиологией
человека. Перед нами антропологическое учение, в содержании которого
представлен естественнонаучный анализ психической деятельности,
базирующийся на рефлекторном принципе.
Признание за этой деятельностью причинного значения с точки зрения
естественнонаучного опыта (а не свидетельств самосознания) говорило о новых
тенденциях, которые привели через полвека к превращению психологии в
самостоятельную науку, имеющую собственную категориальную «сетку»,
отличную от физиологической .
Анатомическое начало
Фигура Прохазки возвышается на рубеже XVIII и XIХ веков. Его
синтетическая концепция охватывала жизнедеятельность целостного организма.
Однако естественнонаучная опора этой теоретической концепции была узка.
Конкретных методик исследования рефлекторных актов еще не существовало.
Реальный прогресс наметился в направлении экспериментального изучения
анатомической структуры этих актов. В физиологии нервной системы воцарилось
«анатомическое начало». Доминирующей становится аналитическая установка,
только на этот раз связанная с поисками не различных сил, а различных структур.
Любопытно, что Прохазка, будучи сам выдающимся анатомом, считал, что
44
анатомия бессильна раскрыть механизм рефлекса.
Между тем именно анатомическое изучение нервной системы создало
предпосылки для дальнейшего развития и укрепления рефлекторной концепции.
Одним из пионеров такого изучения был английский невролог Чарлз Белл (1774
1842). В 1811 году он опубликовал частным образом и распространил в кругу
своих друзей трактат, формулировавший идею о новой анатомии мозга.
Новая анатомия мозга строилась на гипотезе о том, что раздельности
нервных элементов соответствует раздельность функций. Белл открыл различие
функций задних и передних корешков спинномозговых нервов. Только при
раздражении передних наблюдалось мышечное сокращение. Это открытие
превратило понятие о рефлексе в естественнонаучный факт. Догадку о различной
функции корешков задолго до Белла высказывали многие. Белл экспериментально
установил это различие. Пройдет некоторое время, и в учебниках физиологии
появится «рефлекторная дуга».
Так как Белл описал свое открытие в трактате, предназначенном для узкого
круга лиц, оно некоторое время оставалось малоизвестным и стало общенаучным
достоянием лишь после того, как независимо от Белла к аналогичным выводам
пришел французский физиолог Ф. Мажанди. Закономерный переход нервного
импульса по афферентным нервам через спинной мозг на эфферентные нервы
получил имя закона Белла Мажанди. Его сравнивают по значению для
физиологии с открытием кровообращения Гарвеем. Постепенно складывается
представление о локализации рефлекторных путей, на основе которого созревает
классическое учение о рефлексе как принципе работы спинномозговых центров —
в отличие от высших отделов головного мозга.
Наиболее последовательно это учение было развито английским врачом
М. Холлом и немецким физиологом И. Мюллером в 30 40-х годах XIX века.
Холл выразил дуалистическое представление о нервной деятельности в
четкой анатомической схеме. Организм рассекался на части, одна из которых
считалась работающей только под воздействием внешней стимуляции и
детерминированной в своей работе закономерным сцеплением звеньев нервного
механизма, другая ставилась в зависимость от спонтанных психических сил. Одна
локализовалась в спинном мозге, другая в головном.
Люди с естественнонаучным складом ума восторженно приняли понятие о
рефлексе именно потому, что оно позволяло отказаться от далее неразложимого
психического принципа (души, чувства, сознания, воли) как источника
двигательной активности организма. Теперь же оказывалось, что, изгнав этот
принцип из сферы элементарных рефлексов спинного мозга, авторы новой
физиологической схемы переместили его в головной мозг. В результате организм
рассекался на две половины, управляемые различными законами.
Между тем мысль о том, что по законам рефлекса работают центры не
только спинного, но и головного мозга, все прочнее входила в научное сознание. В
1844 году последователь Прохазки английский врач Лейкок сделал в Британском
45
обществе сообщение о необходимости распространить принцип рефлекса вслед за
спинным мозгом на деятельность головного. Нервные узлы внутри черепа,
указывал он, реакции на внешние впечатления должны управляться законами,
тождественными тем, которые управляют действиями спинного мозга и тех узлов,
которые у низших животных аналогичны им.
Однако знание о том, каков механизм работы высших нервных центров при
переходе чувственных впечатлений в движения мышц, не имело под собой
никаких экспериментальных оснований. Оно могло только гипотетически
постулироваться (тогда как подобный переход на уровне спинного мозга опирался
на проверенную опытом модель рефлекторной дуги). Если объяснение рефлекса
связью нервов вовсе не нуждалось в обращении к психике (сознанию, душе), то
иначе обстояло дело с изучением органов чувств. Это направление исследований
также определялось «анатомическим началом». Продукты работы органов чувств
ощущения трактовались как эффект возбуждения нервной ткани, которая, тем
самым, оказывалась их последней детерминантой.
Именно таковыми рисовались эти продукты физиологам, лидером которых
стал И. Мюллер, предложивший теорию специфической энергии органов чувств.
Внешний стимул пробуждает скрытую в нервном волокне энергию. В силу
этого возникает феномен, который осознается как ощущение. Под влиянием
«анатомического начала» эта теория оставляла без внимания два важнейших
аспекта работы органов чувств: их связь с органами движений и их зависимость от
свойств внешнего объекта. Важность обоих этих аспектов отмечали, критикуя
Мюллера, другие физиологи (Белл, Пуркинье, Вебер, Штейнбух).
Но в состав научного знания эти аспекты прочно вошли лишь позже, когда,
вслушиваясь в голос эксперимента, Гельмгольц перешел к объяснению
построения пространственного образа среды зрительной системой (включающей
как сенсорные, так и глазодвигательные компоненты). Традиционные воззрения
на телесный субстрат психических явлений радикально изменялись. Однако
сколько-нибудь надежного знания о главном органе психики головном мозге
все еще приобрести не удалось.
Один из выдающихся физиологов эпохи Карл Людвиг считал, что
экспериментально изучать головной мозг равносильно тому, как если бы пытаться
раскрыть механизм часов, стреляя в них из ружья. Заняться такой «стрельбой»
отважился, как мы помним, искавший ответ на вопросы, касающиеся сознания и
воли, русский ученый И.М. Сеченов. Работая в Париже, в лаборатории Клода
Бернара, он, проверяя в эксперименте свою гипотезу о способности центров
головного мозга задерживать движения мышц, открыл так называемое
центральное торможение.
Переход к нейродинамике
46
Благодаря открытиям И.М. Сеченова наметился переход от
психоморфологического понимания отношений между мозгом и психикой
(согласно которому существуют корреляции между одним из участков мозга и
одной из психических функций) к картине динамики нервных процессов:
возбуждения и торможения.
Изучение нейродинамики коренным образом изменило представления о
физиологической подоплеке психических процессов. Однако оно не могло
преодолеть господствовавший веками дуалистический образ мысли, которому не
было другой альтернативы кроме редукционизма (сведения психических
процессов к физиологическим), неизбежно влекшего к эпифеноменализму (для
которого психическое не более чем праздный эффект активности нервной ткани).
Как дуализм, так и редукционизм могли быть преодолены лишь при условии
преобразования не только системы представлений о нейросубстрате психики, но и
о самой психике как деятельности, которая опосредована этим субстратом (и
превращается без него в витающую над организмом бестелесную сущность).
Важнейшим достижением русской научной мысли стал переход к новой стратегии
объяснения психофизиологических корреляций. Смысл перехода определил отказ
от установки на локализацию «нематериального» сознания в материальном
веществе мозга и перевод анализа психофизиологической проблемы в
принципиально новый план, а именно в план исследования поведения
целостного организма в природной и социальной «применительно к человеку»
среде. Пионером такой переориентации и стал Сеченов.
Сигнальная функция
Дело Сеченова продолжил И.П. Павлов. В его пробах опоры на
физиологическое учение о нейросубстрате с целью естественнонаучного и строго
объективного объяснения психики имелось несколько направлений.
Отметим, по крайней мере, четыре: а) обращение к нейродинамике
процессов возбуждения и торможения; б) трактовка временной связи, которая
образуется в головном мозге при выработке условного рефлекса как субстрата
ассоциации, понятие, которое являлось основой самого мощного направления в
психологии, успешно развивавшегося, как мы знаем, и до приобретения ею
статуса самостоятельной науки; в) обращение к связи коры больших полушарий с
подкорковыми структурами при анализе сложнейших мотиваций, где невозможно
отделить соматическое от психического
15
; г) учение о сигнальных системах.
Во всех случаях Павлов искал способы приблизить научную мысль к
решению сверхзадачи, в которой ему виделась высшая цель грандиозной
15
«Кто отделил бы в безусловных рефлексах (инстинктах) филологическое
соматическое от психического, т.е. от переживаний могучих эмоций голода, половых влечений,
гнева и т. д.» (Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд., М., 1951. Т. 2, кн. 2, с.335).
47
программы выработки условных рефлексов у собаки. Эту цель он в своей
программной речи, озаглавленной «Экспериментальная психология и
психопатология на животных», сформулировал следующим образом:
«Полученные объективные данные, руководясь подобием или тождеством
внешних проявлений, наука перенесет рано или поздно и на наш субъективный
мир и тем сразу и ярко осветит нашу столь таинственную природу, уяснит
механизм и жизненный смысл того, что занимает человека более всего,
его
сознание, муки его сознания»
16
.
Павловское учение революционизировало нейронауку. Однако в трактовку
природы сознания оно первоначально никаких инноваций не вносило.
Сознание понималось им тогда как «субъективный мир», как
непосредственная данность, иначе говоря по-декартовски. Поэтому, решительно
критикуя дуализм, разъяыший сознание и мозг, он позитивного, конкретно-
научного объяснения их нераздельности долгое время предложить не мог. Между
тем предпосылки такого объяснения содержало обращение Павлова (вслед за
Сеченовым) к сигналу как детерминанте поведения.
Сигнальная функция присуща как нервному, так и психическим уровням
организации поведения, являясь, тем самым, основанием надежного «брака»
физиологии с психологией, о котором страстно мечтал И.П.Павлов.
Уникальность сигнала в том, что от интегрирует физическое (будучи
нервным раздражителем, выступающем в особой, превращенной форме),
биологическое (являясь сигналом для нервной системы организма) и психическое
(выполняя присущую психике функцию различения условий действия и
управления им). Именно в этом плане понятие о сигнальных системах, введенное
Павловым, открывало новые подходы к психофизиологической проблеме.
Так, уже первая сигнальная система «двулика». В физиологическом плане
«действительность сигнализируется почти исключительно только
раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно
переходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов
организма»
17
.
В психологическом же плане «это то, что мы имеем в себе как
впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды»
18
.
При переходе к человеку формируется вторая сигнальная система в виде
речевых сигналов (слов). С ней психофизиологическая активность организма
приобретает три «лика». Источником вторых сигналов служит не физическая
среда, а знаковая система языка, заданная человеческому организму объективно,
16
Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. 3, кн. 2, с. 39.
17
Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. 3, кн. 3, с. 335.
18
Там же.
48
социальной средой его бытия. Вместе с тем в самом этом организме вторая
сигнальная система оборачивается, говоря павловскими словами, работой все той
же нервной ткани. Наконец, речевые знаки вводят в материю больших полушарий
свою «душу» в виде неотчленимых от них значений сгустков народной мысли.
Таково было последнее слово Павлова.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
КАТЕГОРИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ В
ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ
Категориальный анализ как метод конкретно-научной (а не философской)
рефлексии о структуре и динамике познания был разработан М.Г. Ярошевским
19
.
Метод призван выделить инварианты (основные формы) логики этого
познания из многообразия исторического опыта освоения научной мыслью
психической реальности.
Обращение к категориальному анализу порождено потребностью
отграничить научные представления о психике от любых иных и тем самым
определить собственную область психологии. Ведь словом «психология» принято
обозначать как объективные свойства жизнедеятельности (когда, например,
говорят: «У этого человека своя психология» ), так и добываемое специальными
средствами науки знание о них (второй смысл термина адекватен его этимологии,
поскольку входящее в него древнегреческое слово «логос» указывает на знание о
реальности, а не на познаваемые объекты).
Категории образуют остов научного знания в качестве отличного от тех
способов реконструкции психического мира, которые веками вырабатываются
религией, искусством, философией, житейской мудростью.
Когда заходит речь о предмете психологии, ее чаще всего определяют как
19
См. Ярошееский М.Г. Психология в XX столетии. М., 1971.
49
науку о психике, хотя очевидно, что эта дефиниция простая тавтология, ибо по
сути своей сводится к суждению: наука о психике изучает психику
20
. Предмет
психологии дан в исторически развивающейся системе ее категорий.
Обсуждая вопрос, каким образом добывается новое знание, следует
разграничить два уровня анализа, хотя и связанных, но различных. Можно
устремиться на поиск обстоятельств, определивших своеобразие индивидуального
пути исследователя (его личных интересов, мотивов его занятий именно данной
проблемой, индивидуального стиля мышления и т.д.). Но возможен и другой
подход когда центр анализа перемещается на особое интеллектуальное
устройство, которое работает независимо от интересов и умственного склада
отдельного ученого. Последний наследует это устройство, входя в мир науки,
осваивая в онтогенезе своего личного творчества филогенетически сложившиеся
формы научного познания. Систему этих форм, не извне прилагаемых к
содержанию, а изнутри его организующих, назовем категориальным аппаратом.
Согласно философской традиции, под категориями имеются в виду наиболее
общие, предельные понятия (такие как «количество», «качество», «форма»,
«содержание»). Они действительны для любых проявлений умственной
активности, какие бы объекты ее ни поглощали.
Когда же объектом становится одна из сфер бытия (например, психическая
реальность), аппарат философских категорий недостаточен, чтобы превратить ее в
предмет научного знания. Этот предмет строится и разрабатывается посредством
системы специально-научных категорий. Именно она, развиваясь исторически,
позволяет осмыслить изучаемые явления не только глобально (в категориях
количества и качества и т.д.), но также в специфических характеристиках,
отличающих определенную область знания от всех остальных. Эта область
выступает в виде множества теоретических схем, которые, обобщая факты,
отвечают на такие, например, вопросы: «Что такое эмоция?»; «Чем определяются
различия между непроизвольным и произвольным действием?»; «От чего зависит
самооценка человека?» и т.п.
Ответы на подобные вопросы существенно разнятся в различные периоды
истории психологической мысли. Но они разнятся также и в каждый конкретный
момент этой истории (поскольку в любой момент в сообществе ученых
сталкиваются между собой разные концепции).
Смена эпох происходит не по типу катастроф, когда от прежних научных
достижений не остается и следов. Авторы теорий не могли бы вступать в сколько-
нибудь продуктивный спор, если бы говорили на непонятных друг другу языках,
20
В нашей литературе предпринимались попытка, конкретизировать это определение,
присоединяя к нему указания на то, что психика является, во-первых, функцией мозга, во-
вторых, отражением внешнего мира. Конечно, оба указания справедливы, но предметную
область психологии они не очерчивают. Говоря о функции мозга, ограничиваются
физиологическим аспектом, а говоря об отражении философским (гносеологическим).
50