Образцов В.А., Богомолова С.Н. Криминалистическая психология
Подождите немного. Документ загружается.
• период времени, прошедший с момента образования следов до их обнаружения,
исследования; степень сохранности; факторы, обусловливающие их посткриминальные
изменения;
• обстоятельства, пути, методы выявления следов и включения их в орбиту показания,
соблюдение правовых условий и порядка их обнаружения, фиксации, изъятия, исследования;
• степень полноты, достоверности, получаемой при их исследовании информации,
объективности ее получения; поисковая, идентификационная, иная значимость информации; не
противоречит ли она другим данным, собранным по делу.
Значительный объем невербальной информации содержат материально фиксированные
следы, носителем которых является человек. Это – следы на его теле, одежде, обуви, прочих
сопутствующих вещах, возникающие в результате контактного взаимодействия с другими
людьми, предметами, веществами, материалами. Информация, полученная путем осмотра,
предварительного и экспертного исследования подобных "немых свидетелей", может
"рассказать" о многом: о самих следах (давности их образования, форме, размерах и т.п.),
носителях следов, механизме следообразования, следообразующих объектах, а также об
обстоятельствах события, с которыми связано происхождение и изменение следов.
В зависимости от возможности ее восприятия данная информация подразделяется на
следующие группы:
• лежащая на поверхности, доступная непосредственному восприятию получателя;
• потенциально доступная для непосредственного восприятия, хотя и неочевидная на
первый взгляд, требующая определенных усилий от получателя для ее извлечения и
расшифровки;
• недоступная непосредственному восприятию в силу ограниченных возможностей органов
чувств человека и потому требующая для овладения ею привлечения института специальных
познаний, специальных технических средств и технологий;
• недоступная непосредственному восприятию и иным способам познания ввиду отсутствия
адекватных возможностей ее получения на данном этапе развития научно-технического
прогресса.
Таким образом, в предмет криминалистического познания, анализа и оценки носителей
личностной информации входят:
• признаки человека как личности и объекта взаимодействия (социальный статус, образ
жизни, материальный, интеллектуальный уровни, половая, возрастная, профессиональная
принадлежность, внешний облик, факторы, обусловившие исследуемое поведение, роль в
содеянном и т.д.);
• особенности его поведения и деятельности до, в ходе и после исследуемого в уголовном
производстве события;
• преследуемые при этом цели, реализуемые мотивы;
• совершенные действия, объекты, способы, орудия, средства, результаты действий,
поведения, деятельности;
• механизм взаимодействия с другими материальными объектами и отражения в рамках
познаваемого события;
• следы, образующиеся на этих объектах, а также следы, образующиеся на теле, одежде,
других сопутствующих вещах;
• наличие, характер связи с местом происшествия, с местом иного познаваемого события,
предметом преступного посягательства, иными материально фиксированными событиями,
участвовавшими в процессе следообразования;
• уровень информативности относительно устанавливаемого события, факта, предмета,
иного обстоятельства; значимость сообщенных сведений для выявления, раскрытия
преступлений и решения других задач ППД;
• обстоятельства и условия восприятия и фиксации передаваемой (ожидаемой)
информации, ее содержание и объем;
• уровень стабильности, прочности, перспективности занятой подозреваемыми,
обвиняемыми, потерпевшими, свидетелями позиции;
• лица, которым указанными носителями была передана информация, обстоятельства,
способ ее передачи, реакция на нее;
• документы и другие материально фиксированные носители, содержащие информацию по
поводу упомянутых обстоятельств;
• то, насколько органично эта информация вписывается в систему собранных данных,
стыкуется с данными других источников, не противоречит ли им (а если противоречит, то
почему).
Определенная часть информации, носителями которой являются подозреваемые,
обвиняемые, потерпевшие, свидетели, может быть получена непосредственно от самого
человека речевым или иными способами. Наряду с этим в уголовном судопроизводстве
реализуются и другие пути собирания личностной информации. Она может быть почерпнута
субъектом ППД в результате непосредственного восприятия совершаемых ее носителем
действий, поступков, наблюдения за его поведением и деятельностью лиц из его ближайшего
окружения, по данным, полученным из других источников.
Овладению криминалистически и юридически значимым информационным потенциалом
указанных категорий лиц способствуют осмотр, предварительные и экспертные исследования
их имущества, объектов, средств и результатов криминальной и некриминальной деятельности,
а также аналогичных объектов лиц из ближайшего окружения. Для достижения этой цели
обследуются места происшествия, жилища, рабочие места, отыскиваются и осматриваются
находящиеся в них предметы и материальные следы, производятся освидетельствования живых
людей, обыск, осмотр одежды и других сопутствующих вещей носителей личностной и
материально фиксированной (вешной) информации. В необходимых случаях подозреваемые,
обвиняемые, потерпевшие, а иногда и свидетели могут стать предметом изучения
психологической и других судебных экспертиз.
При этом реализуются самые различные методы и приемы поиска носителей информации,
получения, фиксации, анализа, оценки, передачи и использования полученных данных. В их
круг входят как традиционные (наблюдение, идентификация, моделирование, расспрос и т.д.),
так и новые приемы и методы, представляющие собой более эффективные модификации ранее
применявшихся методов либо отражающие принципиально новый уровень знания и прежде
неизвестные возможности. Так, для собирания ориентирующей информации в нашей стране все
шире реализуется обследование на полиграфе. Ведется активная проработка вопроса о
возможности собирания ориентирующей информации путем тестирования с помощью
специалистов в области криминалистической гипнологии, существуют и формируются другие
направления поиска и исследования рассматриваемых объектов.
12.2. Психологический реагент и его криминалистическое значение
Работа следователя, дознавателя, лица, осуществляющего оперативно-разыскную
деятельность, – это прежде всего работа с людьми как носителями уголовно-релевантной
информации.
Информационное взаимодействие с ними протекает в одних случаях в служебном кабинете
правоохранительного органа, в других – в лабораторных условиях, в третьих – в так
называемой полевой обстановке (на месте происшествия, на обследуемой территории и т.д.).
Обмен информацией при этом может происходить с глазу на глаз (например, при опросе или
допросе без участия третьих лиц) или публично при участии либо в присутствии других лиц
(понятых, специалистов, защитников и т.д.). Однако независимо от того, кто является
инициатором коммуникативного контакта, какие цели преследует информационное общение,
осуществляется ли оно открыто, в официальном порядке на процессуальной основе или
негласно, в тайне от посторонних глаз, в служебное или свободное от работы время, оно
никогда не обходится без одного очень важного, неотъемлемого элемента. Этим элементом
является окружающая материальная микросреда, или, как говорят еще, реальная обстановка. Ее
образуют самые различные объекты материального мира, их связи и отношения: предметы,
вещества, материалы и т.д., включенные в информационное взаимодействие. Академик Виктор
Глушков на заре советской кибернетики верно подметил, что информацию несут в себе не
только испещренные буквами страницы книги или человеческая речь, но и солнечный свет,
складки горного хребта, шум водопада и шелест листьев.
Процедура непосредственного информационного взаимодействия между людьми протекает
не в вакууме, не в пустом и безмолвном пространстве. Коммуникаторов окружают стены
помещения, звуки и запахи, тепло или холод, предметы мебели, чьи-то голоса за дверью, книги
на полке, цветущие кустарники, торговые палатки, пролетающие мимо лимузины, рычащие
грузовики, торопящиеся пешеходы и многое другое, на что они обращают внимание, что
воспринимают, осмысливают, на что реагируют. Поза следователя, его манера говорить,
документы, открытая пачка сигарет и пепельница на рабочем столе, полная окурков,
освещенность помещения, включенный телевизор, трели телефонного аппарата, ветер,
шевелящий занавески на окне, вид, состояние, положение и взаиморасположение предметов, их
цвет, габариты и т.д. воздействуют на чувства и разум человека, способствуют пониманию или,
наоборот, разрушают психологический контакт между партнерами по речевой коммуникации,
формируют отношение к тому, что сообщает партнер, определяют решения, линию и тактику
поведения. Особый интерес для коммуникатора представляют субъективно, личностно
значимые элементы окружающей микросреды, то, что имеет какое либо отношение к нему, с
чем он так или иначе связан в системе исследуемых по уголовному делу отношений.
Выступая в роли психологического реагента (раздражителя), эти объекты могут оказать
значительно большее психологическое воздействие на носителя информации, его мысли,
чувства, решения, поступки, нежели обмен вопросами и ответами с оперативником, судьей,
судебным экспертом, чем все вместе взятые слова последних.
Понятие психологического реагента
Понятие «психологический реагент» может рассматриваться в узком и широком смыслах. В
узком значении это понятие включает в себя то, что принято называть «немыми свидетелями».
Имеются в виду самые различные материальные объекты неживой, а также живой, но не
говорящей природы, тем или иным образом связанные с исследуемым криминальным или
некриминальным поведением (следы-отпечатки, орудия преступления, документы, предметы
посягательства и средства их транспортировки, аналоги последних и т.д.)
[66]
.
Восприятие этих объектов свидетелями, потерпевшими, подозреваемыми, обвиняемыми
инициируется лицами, осуществляющими расследование, и может осуществляться по месту их
обнаружения (например, при осмотре места происшествия с участием потерпевшего, в ходе
проверки показаний подозреваемого), т.е. в естественной для них материальной среде
(обстановке), либо в ином месте производства оперативно-разыскного, следственного действия,
куда они ранее были перемещены из предшествующей среды их обитания, нахождения
(например, в кабинете у следователя, предъявляющего для обозрения допрашиваемому какой-
либо предмет (вещь, документ и т.д.), изъятый с места происшествия). И в том и в другом
случаях расчет прост: человек, являющийся объектом тактического воздействия, восприняв
указанный личностно значимый для него предмет, не останется безучастным наблюдателем,
адекватно отреагирует вербальным или иным способом на полученную информацию и внесет
коррективы в демонстрируемую ранее психологическую установку и предыдущее поведение.
Классическим примером данного вида информационного взаимодействия и достигаемого
при этом психологического эффекта может служить предъявление подозреваемому,
отрицающему свою вину, изобличающие его во лжи вещественные доказательства. Это
действие в конечном счете нередко приводит к разрушению ранее выработанной установки на
отрицание вины и кардинальному изменению позиции в лучшую, с точки зрения установления
истины, сторону.
В широко известной в свое время книге "Записки следователя" Л.Р. Шейнин поделился с
читателями опытом раскрытия убийства Анны Андреевой и ее двухлетней дочери. Это дело
находилось в производстве Л.Р. Шейнина, работавшего тогда следователем по особо важным
делам Генеральной Прокуратуры СССР. Производя расследование, Л.Р. Шейнин заподозрил в
убийстве мужа Андреевой – Гетманова. Следствие осложнялось тем, что Андреева и ее дочь,
как показал Гетманов, без вести пропали в Москве, куда они приехали из Моршанска,
намереваясь отправиться на Дальний Восток. Однако ни в Моршанске, ни в Москве, ни в
других регионах страны тела погибших обнаружить не удалось. По версии следователя,
показания Гетманова о пропаже жены и дочери были ложными, что на самом деле потерпевшие
не покидали Моршанска, там они были убиты, а их трупы сокрыты Гетмановым.
Отрабатывая эту версию, следователь выяснил, что после исчезновения Андреевых
Гетманов продал школьной сторожихе пару женских туфель, которые были похожи по
описанию Гетманова на те туфли, в которые была обута его жена, якобы уезжая из Моршанска.
О показаниях сторожихи и изъятых у нее туфлях Гетманов не знал. Не сообщалось ему и о том,
что туфли были предъявлены сестре и матери Андреевой, которые их опознали. Эти же туфли
опознал и сапожный мастер, изготовивший их по заказу Андреевой.
Располагая этими доказательствами, следователь при подготовке к допросу Гетманова
поставил туфли Андреевой на краю своего рабочего стола и прикрыл их газетой таким образом,
что из-под нее были видны только носки туфель. Во время допроса следователь задавал
подозреваемому различные вопросы по обстоятельствам дела, но не связанные с обувью
потерпевшей. Давая показания, Гетманов то и дело поглядывал на торчавшие из-под газеты
носки туфель. Испытываемое им волнение вскоре переросло в напряжение. Он никак не мог
сосредоточиться на задаваемых ему вопросах и был не в состоянии отвести глаз от
волновавшего его предмета. Следователь делал вид, что не замечает гипнотического
воздействия туфель на допрашиваемого и, не обращая на них никакого внимания, терпеливо
уточнял какие-то несущественные детали, записывая показания в протокол допроса. Наконец
допрашиваемый не выдержал и спросил у следователя, почему на его столе находятся туфли
женщины.
Потому, Иван Дмитриевич, – спокойно сказал следователь, – что это туфли убитой вами
Андреевой Анны. Они приобщены к делу в качестве вещественного доказательства и
изобличают вас как убийцу. Поэтому они и стоят на моем столе. Вот, полюбуйтесь.
Сказав это, следователь приподнял газету. Гетманов вскочил как ужаленный, закричал и
стал умолять убрать туфли с глаз долой. Успокоясь, Гетманов признал себя виновным в
двойном убийстве и показал место захоронения трупов.
Если же рассматривать психологический реагент в более широком контексте, то нельзя не
заметить, что этим понятием охватывается не только довольно обширный круг упомянутых
"немых свидетелей", но и множество других элементов реального мира (фактов, событий,
процессов и т.д.), включая те, что представляют собой различные варианты проявления
активности лиц, осуществляющих расследование, оказывающих допустимое воздействие в
отношении своих партнеров по коммуникации, по какую бы сторону баррикад они не
находились. В качестве указанных реагентов могут выступать, например, вопросы, которые
оператор задает обследуемому (тестируемому на полиграфе), тактически грамотное вторжение
следователя в так называемую интимную зону допрашиваемого, сообщение обвиняемому, что
его соучастники, связь с которыми он отрицает, арестованы и дают правдивые показания.
Функционально психологический реагент рассчитан на выявление и правильную
интерпретацию психофизиологических реакций на него у лица, вовлеченного в орбиту
выявления или раскрытия преступления, имеющего то или иное отношение к исследуемому
событию.
«Психологическая реакция, – как отмечает Н.А. Селиванов, – может быть результатом
восприятия в качестве своеобразного реагента не только того самого объекта, который заведомо
связан с преступлением, но и аналогичного объекта. Даже такой реакции порой достаточно,
чтобы сработал „спусковой механизм“, чтобы нарушилось неустойчивое равновесие между
мотивом непризнания виновности и мотивом ее признания»
[67]
.
Использование возможностей психологического реагента осуществляется с учетом
различных ситуационно обусловленных задач. В одних случаях это делается для распознавания
внутреннего облика, намерений, связей, отношений, иных признаков носителей личностной
криминалистически и юридически значимой информации; в других – для уточнения,
конкретизации показаний (в частности, путем стимулирования, активизации воспоминаний об
обстоятельствах познаваемого события); в-третьих – для распознавания и преодоления лжи,
иных деструктивных актов по противодействию расследованию; в-четвертых – в целях
выявления и изобличения лиц, так или иначе прикосновенных к раскрываемому преступлению,
иным познаваемым событиям.
Проблема психологического реагента актуальна и для следственной, и для оперативно-
разыскной, а в ряде ситуаций – и для судебно-экспертной практики. Юристы, практикующие в
сфере уголовного судопроизводства, используют его и при производстве допроса, некоторых
других следственных действий, производимых в режиме процессуального доказывания, при
производстве опроса, а также действий и мероприятий организационно-подготовительного и
оперативно-разыскного характера.
Место происшествия как психологический реагент
В некоторых случаях даже место происшествия может играть роль психологического
реагента.
Подмосковье. 28 августа. Ранним утром в милицию и прокуратуру поступили сообщения о
том, что в своей квартире убита семья Трефиловых.
Трефиловы занимали квартиру в пристройке к двухэтажному многоквартирному дому,
окруженному большим садом.
Особую сложность представлял осмотр их квартиры, состоявшей из веранды, коридора,
двух комнат, чердачного и подвального помещений, тесно заставленных мебелью и другими
предметами.
В одной комнате обнаружили трупы престарелой Трефиловой Валентины Васильевны и ее
внучки – студентки Жени, в другой – труп 28-летней Катерины (также внучки Трефиловой
В.В.). Они находились в постелях в нижнем белье. На голове и шее у них имелось множество
рубленых ран.
Очевидцев преступления не оказалось. Служебно-разыскная собака след не взяла из-за
резкого запаха керосина в квартире. Видимых следов и вещественных доказательств, которые
прямо бы указали на убийцу, не нашли. Проанализировав исходную информацию, следователи
и оперативники определили основные направления работы.
Одна группа следователей и разыскников незамедлительно приступила к изучению
личности убитых, их родственников и знакомых, характера их взаимоотношений, к
установлению времяпрепровождения ими накануне гибели Трефиловых.
Другая группа занялась поиском и допросом лиц, которые находились в период совершения
преступления вблизи места происшествия.
В местном отделении милиции организовали штаб по раскрытию убийства Трефиловых.
Штаб аккумулировал поступающую информацию, анализировал ее, координировал действия
всех участников расследования.
Что дало исследование места происшествия?
Прежде всего надо было уяснить, чем, как и в какое время были убиты Трефиловы.
Ответить на эти вопросы прямо на месте помогли судебные медики. Они предположили, что
убийство женщин совершено во время сна сильными ударами, наносимыми в быстрой
последовательности, скорее всего, топором. Время убийства – между ДЕ^умя и четырьмя
часами минувшей ночи. Следы самообороны имелись лишь на трупе Жени – кровоподтек на
правом предплечье, перелом правой лучевой кости, поверхностная резаная рана левой кисти, в
руке – клок волос. Ей было причинено наибольшее количество ран – одиннадцать (Трефиловой
В.В. – восемь, Кате – две). Предположили, что сначала была убита Катя, затем Валентина
Васильевна. Во время нанесения ей ударов проснулась спавшая в этой же комнате Женя. Вот
почему на ее трупе имелись следы, характерные для самообороны.
Стали искать орудие убийства – топор. Его в квартире не оказалось. Вызванные из
ближайшей воинской части саперы с помощью миноискателя не нашли его и на окружающей
территории. Значит, преступник унес топор с собой. Это в какой-то степени указывало на
предусмотрительность убийцы.
Во время осмотра важно было собрать максимум данных о злоумышленнике.
Представлялось, что он легко ориентировался в сложной обстановке тесно заставленной
различной мебелью квартиры несмотря на отсутствие освещения (вряд ли преступник стал бы
включать освещение в момент убийства). Преступник действовал четко, трезво, расчетливо и
осторожно.
В процессе осмотра искали признаки, которые свидетельствовали бы о пути проникновения
преступника в квартиру. Входная дверь и окна повреждений не имели. Дверной крючок легко
открывался снаружи с помощью ножа и иных тонких предметов. Обе рамы окна подвального
помещения были выставлены и находились во дворе. (Позднее установили, что дверь в
квартиру изнутри запиралась только на крючок, а рамы с окна сняли накануне происшествия в
связи с ремонтом печи в подвале.)
О том, как развивались события дальше, рассказывает руководитель оперативно-
следственной группы М.Я. Розенталь.
"Мы обратили внимание на то, что следы крови и мозгового вещества располагались на
больших по размеру участках стен и потолка, то есть атипично для причинения обширных
черепно-мозговых травм. Один из нас первым догадался – поднять одеяло с трупа Кати. И ответ
на возникший вопрос был найден: на внутренней стороне пододеяльника располагались брызги
крови, возникающие непосредственно при разрушении кровеносного сосуда. Из этого
обстоятельства следовало, что убийца, видимо, в момент нанесения ударов топором по голове
спавшей женщины другой рукой держал одеяло на весу. Зачем? Скорее всего для того, чтобы
закрыть себя., не запачкаться кровью.
На предусмотрительность и осторожность преступника, на четкость и трезвость его
действий, на то, что он легко ориентировался в сложной обстановке, указывали и другие
данные. Предметы обстановки в квартире не были смешены. В узловых местах, где преступник
действовал наиболее активно (возле кроватей, где обнаружили трупы), не было беспорядка и
повреждений. Стулья стояли у изголовья. На их спинках была аккуратно сложена одежда, на
полу – домашняя обувь.
Не осталось незамеченным нами и то, что на постели Кати отсутствовали подушки, окно
около кровати было раскрыто, от изголовья и по подоконнику вел окровавленный след, а во
дворе под окном валялись две подушки, обрызганные кровью. Мы тут же связались с нашим
штабом и выяснили, что с наступлением холодных ночей Катя закрывала окно. Кроме того, к
этому моменту уже был допрошен юноша-сосед, который в 2 часа ночи возвращался домой. Он
видел, что окно Кати было закрыто.
Следы крови на подушках в виде брызг указывали на то, что они выброшены после
причинения повреждений. По мнению судебных медиков, Катя при таких обширных черепно-
мозговых травмах была не в состоянии не только что-либо делать, но даже не могла кричать. Из
этого следовало, что окна раскрыл и подушки выбросил сам преступник. И сделал это он после
убийства.
Окно было низко над землей. Следов спрыгивания на ней не имелось. Возник вопрос, зачем
же он открыл окно и выбросил окровавленные подушки, оставив их на виду? "Видимо, –
рассуждали мы, – он сделал это для того, чтобы скорее было обнаружено убийство". А когда к
этому стремится преступник? Очевидно, тогда, когда ему выгодно, чтобы поскорее обнаружили
преступление. Так и было на самом деле. Первый же сосед, рано утром вышедший из дома,
увидев окровавленные подушки, заглянул в открытое окно. Ужаснувшись, он тотчас же
сообщил об увиденном в милицию и "скорую". Это было в начале шестого утра. Анализируя
эти обстоятельства, мы сделали предположение, что быстрое обнаружение преступления
выгодно убийце лишь в случае наличия у него сфабрикованного алиби. Чем раньше
обнаружены жертвы, тем надежнее в памяти людей будет зафиксировано то, что преступник в
это время находился совсем в другом месте. При этом преступник убежден, что его не только
не изобличат, но на него даже и подозрение не падет. Создание надежного алиби в этом случае
необходимо ему на всякий случай.
На полу в комнате Кати валялись кожаные перчатки, от которых исходил резкий запах
керосина. Можно было предположить, что убийца действовал в перчатках. Если при открытии
окна преступник был в перчатках, то на их поверхности и на контактировавших с ними
объектах могли остаться взаимоперешедшие частицы. С учетом этого с помощью
увеличительных стекол были тщательно осмотрены окно и перчатки. Мы обработали
специальным порошком окно, подоконник и выявили следы рук. Особенно четкий
потожировой след пальца обнаружили на косяке оконного проема, окрашенного белой
масляной краской.
Но каков же мотив столь тяжкого преступления? Версию о нем мы окончательно
выдвинули после осмотра.
О мотиве могли свидетельствовать разбросанные вещи в комнатах, открытые дверцы
шкафов, буфета, комода, выдвинутые ящики. Все это как бы подтверждало ограбление. Однако
от нашего внимания не ускользнули некоторые обстоятельства, которые противоречили этой
версии (такие обстоятельства криминалисты называют негативными). Так, из шкафов были
выброшены только некоторые вещи (они валялись на полу разрозненными стопками),
остальные лежали в шкафах нетронутыми. С места происшествия не исчезли деньги, ценности,
находившиеся на видных местах. В комнате и других помещениях квартиры, где не было
трупов, царил полный порядок. В одном отделении открытого шкафа я рукой провел по
висевшим на плечиках вещам. От соприкосновения упала дорогостоящая шубка. Вероятно,
преступник просто открыл шкаф, но он в нем ничего не искал. Значит, мы имели дело не с
ограблением, а с инсценировкой ограбления.
Преступник оставил нам и другой явный намек на мнимый мотив преступления.
Позы трупов должны были, по его мнению, убедить нас в убийстве с целью изнасилования.
Однако и здесь присутствовали негативные обстоятельства. Судебные медики категорически
исключили изнасилование Жени (впоследствии вопрос о возможном изнасиловании всех жертв
отпал окончательно на основе данных, полученных в ходе судебно-медицинского исследования
трупов и биологической экспертизы).
Итак, видимыми были признаки сразу двух мотивов преступления, однако оба они могли
быть инсценированы.
Для выдвижения версий о личности убийцы и мотиве преступления имели значение и
другие обстоятельства, зафиксированные при осмотре.
На веранде стояла разобранная керосинка. Другая керосинка, тоже разобранная, находилась
на полу в той комнате, где были убиты Валентина Васильевна и Женя. На этой керосинке лежал
коробок спичек, но следы воздействия огня на окружающих предметах отсутствовали. Убийца,
видимо, готовился к поджогу, чтобы уничтожить следы преступления. Почему же он отказался
от своего намерения? Из-за боязни уничтожить имущество и квартиру? Если так, то это
указывало на расчет преступника реализовать имущество после смерти Трефиловых, то есть на
его связь с семьей погибших. Но нельзя было исключать и того, что преступник отказался от
первоначального замысла, исходя из опасения, что преступление, совершенное в
многоквартирном доме, будет обнаружено раньше, чем он окажется в безопасном месте,
обеспечивающем ему алиби. Возможно, убийца руководствовался теми и другими
соображениями.
На полу веранды был найден трамвайный билет.
В этот же день работники милиции выяснили, что трамвайный билет был реализован в
первой половине дня 26 августа на маршруте московского трамвая №26, курсирующего от
Октябрьской площади.
После того как трупы были направлены в морг для судебно-медицинского исследования, а
следы преступления изъяты, на место происшествия привезли и допросили мать Кати – Веру
Германовну (дочь Валентины Васильевны), которая ранее длительное время проживала вместе
с погибшими, а затем отделилась, получив квартиру. Она обратила внимание на то, что из
квартиры исчезли только облигации. Место их хранения в комоде, по утверждению Веры
Германовны, знали лишь близкие родственники убитых. Она опознала обнаруженные при
осмотре перчатки и сообщила, что они ранее находились в том же комоде, а простыня и
пододеяльник, которыми были занавешены оба окна в комнате Валентины Васильевны, ранее
находились на кровати в чердачной комнате.
Поздним вечером я доложил на межведомственном совещании результаты осмотра,
длившегося пятнадцать часов. Все пришли к выводу, что совершено заранее подготовленное,
предумышленное преступление одним лицом с принятием мер по предотвращению
возникновения следов и к уничтожению улик. Преступник действовал решительно и
расчетливо. Убийца легко сориентировался в сложной обстановке, поэтому, вероятно, ранее
бывал в квартире. Он знал погибших, между ними существовали определенные отношения.
Отсюда следовало, что убийство, вероятнее всего, совершено на почве каких-то личных
отношений.
Состоятельность последней версии вытекала помимо прочего из того, что обнаруженные на
месте происшествия признаки ограбления и изнасилования нами были расценены как
инсценировка, как стремление преступника пустить следствие по ложному пути (навести
следствие на мысль, что преступление совершено "чужаком", который не был знаком с
потерпевшими). Поэтому решили срочно установить всех, кто знал Трефи-ловых и бывал в их
квартире.
С помощью Веры Германовны и других свидетелей мы составили список таких лиц.
Трефиловы были добрыми и очень общительными, коммуникабельными людьми. В их доме
бывали многие. Поэтому список оказался очень большим. Тем не менее решено было
одновременно проверить местонахождение каждого значившегося в списке в ночь на 28 августа
и возможность нахождения на месте происшествия в момент убийства. Для этой работы было
мобилизовано большое количество следственных и оперативных работников. Для того чтобы
не допустить ошибки, разработали обстоятельный план-вопросник проверки каждого, кто
значился в списке. В него включили такие вопросы: характер взаимоотношений с
Трефиловыми; знание расположения помещений и обстановки в квартире; места хранения
облигаций и перчаток; местонахождение в момент убийства; возможность прибытия на место
происшествия глубокой ночью; поведение накануне и после убийства; получение какой-либо
выгоды в результате преступления; принадлежность следов пальца и обуви; наличие топора –
орудия убийства; возможность приобретения трамвайного билета в первой половине дня 26
августа на маршруте трамвая №26; наличие на теле, одежде и обуви следов преступления и
пребывания на месте происшествия; характеристика проверяемого лица и некоторые другие
вопросы.
Проверяемых разделили на две группы. В первую включили тех, кто имел отрицательные
характеристики. Во второй место отвели тем, кто характеризовался как добропорядочные люди.
Соответственно этому определялись направления, пути и методы проверок. Вначале отработали
всех, входивших в первую группу. Все они оказались непричастными к содеянному. Тогда
взялись за остальных. При этом применяли один нестандартный прием психологического
характера. Тщательно все обдумав и подготовив, стали вызывать на допрос обвиняемых таким
образом. Вызываемым по телефону сообщалось, что Вера Васильевна и Катя почему-то не
вышли на работу. Им предлагалось прийти в связи с этим для беседы в заранее определенное
нами место, выбранное с таким расчетом, что путь пролегал мимо дома убитых. Мы полагали,
что добропорядочный человек, обеспокоенный случившимся, в таком случае до прихода к нам
обязательно заглянет в квартиру потерпевших для наведения справок. Если же среди них
находится преступник, то он, по нашему мнению, этого не сделает. Расчет оказался точным.
Именно так, как и полагали, повели себя все законопослушные родственники и знакомые
Трефило-вых. Мимо дома, не заглянув предварительно на место происшествия, проследовал
муж Кати – Анатолий Дитченко, 29 лет.
К тому времени нам было известно, что за десять дней до трагической гибели Кате
Трефиловой выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру. Спустя несколько дней она
и Анатолий Дитченко приступили к ее ремонту. Прошло еще три дня, и вместе с пятилетней
девочкой (от первого брака) Катя прописалась в квартире, но не переселилась туда. Нужно
было закончить ремонтные работы, которыми занимался Дитченко. Он делал это после работы,
оставаясь ночевать в ремонтируемой квартире.
Первоначально собранные данные характеризовали его положительно. По показаниям
свидетелей, он хорошо относился к жене, ее близким. Был заботлив, внимателен,
доброжелателен. С радостью ожидал рождения ребенка. Никогда ни к какой ответственности не
привлекался. Работал инженером в солидной организации. Заочно учился в аспирантуре.
Активно штудировал английский язык.
Сотрудники милиции выяснили, что на следующий после убийства день Дитченко приехал
на работу без опоздания. Как всегда, он был чисто выбрит, опрятно одет, приветлив, улыбчив,
принес сослуживцам обещанные банку водоэмульсионной краски и стеклорез. В 10 часов утра
был на совещании у начальника по поводу предстоящей командировки. Дважды выступал с
дельными предложениями, с учетом которых были внесены коррективы в программу
командировки.
Когда Дитченко неоднократно звонили и сообщали, что Катя и Валентина Васильевна не
вышли на работу, он каждый раз отвечал, что занимался ремонтом новой квартиры и там
ночевал, поэтому не знает причины невыхода на работу жены и ее бабушки. К этому времени
стало известно, что накануне своей гибели Валентина Васильевна Трефилова, работавшая в
поликлинике, выписала для Дитченко направление на медицинское обследование. Зять должен
был взять это направление в тот же день, но ни в этот, ни на следующий день за ним не зашел.
Под предлогом проверки отопительной системы Дитченко вызвали на новую квартиру.
Путь его пролегал мимо поликлиники и дома Трефиловых. Предполагалось, что если Дитченко
не имеет отношения к преступлению, то, будучи хорошим семьянином, воспользуется
возможностью зайти домой и выяснить причину невыхода близких на работу. Однако Дитченко
миновал поликлинику и дом Трефиловых. Его доставили на допрос из новой квартиры.
Перед нами предстал высокий, молодой, спортивного телосложения мужчина.
Доброжелательный взгляд и неторопливые движения подчеркивали его душевное равновесие и
спокойствие. Внешний вид Дитченко, производимое им впечатление, известные к тому времени
данные о его личности и месте нахождения непосредственно до и после совершения
преступления ставили под сомнение обоснованность возникшего в отношении него подозрения.
Поэтому решено было использовать при его допросе ряд психологических приемов. У
Дитченко стали выяснять вопросы, которые явно не относились к делу. Его, например,
подробно расспрашивали о достижениях науки, которую он изучал в аспирантуре.
Допрашиваемый оставался совершенно спокойным, неторопливо отвечал на вопросы. Был
полдень. В 4 часа дня он должен был представить своему начальству справку, которая была еще
не закончена. В сложившейся ситуации он, как казалось, должен был спешить, а подчеркнуто
отвлеченные наши вопросы должны были вызвать у него соответствующую негативную
реакцию. Однако ни тени беспокойства и волнения в его поведении не замечалось. Он даже не
пытался воспользоваться телефоном, стоявшим на разделявшем нас столе. Такое его поведение
было не адекватно сложившимся обстоятельствам. Оно наводило на мысль, что наши
первоначальные подозрения не такие уж неосновательные. Не причастные к преступлениям
люди обычно ведут себя иначе. Из тактических соображений после часового никчемного
разговора объявили перерыв в допросе. Во время перерыва я обсудил со своими коллегами
реакцию Дитченко на допрос, впечатления, возникшие у меня от разговора с ним. Мы обдумали
технологию его дальнейшего допроса. И когда он начался, Дитченко сообщили, что, по нашим
данным (до этого никакого разговора об убийстве не велось), из квартиры Трефиловых пропали
кое-какие вещи.
– Кража что ли? – спросил Дитченко.
Пропустив мимо ушей его вопрос, я попросил Дитченко сходить вместе с нами на квартиру
Трефиловых, чтобы помочь в определении того, что из нее пропало. И тут Дитченко
преобразился. Он воскликнул:
– Там же женщины живут! Они и помогут.
– Они уже не смогут помочь.
– А что с ними случилось? – без всякого интереса в голосе сказал Дитченко.
Не раскрывая карт, я заметил (в духе затеянной игры), что его жена беременна, а теща
преклонного возраста…
Был нежаркий день конца августа. И тут надо было видеть, как нехотя, преодолевая
внутреннее сопротивление, Дитченко шел к месту происшествия. На лбу его выступили
крупные капли пота. По дороге он заметно волновался, но ни разу не поинтересовался
подробностями случившегося, не высказал тревоги за состояние жены. По нашей просьбе на
веранде он указал местонахождение ключа от замка сарая, а затем и открыл замок (дверь и
замок повреждений не имели). Зайдя в сарай, он сказал, что отсюда ничего не пропало. Выходя
же из сарая, вдруг повернулся и неуверенно проговорил:
– Кажется, здесь топора нет.
– Топора? (По показаниям Веры Германовны, других родственников и соседей, топора у
Трефиловых не было ни в квартире, ни в сарае.)
– Да, да! – ответил он. И уже более уверенно добавил. – Здесь лежал топор, а теперь его,
как видите, нет.
Все вместе мы вошли в квартиру Трефиловых, остановились на веранде. Воцарилась
мертвая тишина. Нахлынули воспоминания о кровавой расправе. Наконец, я первый нарушил
тишину. Пройдя из веранды по коридору, я медленно открыл дверь Катиной комнаты.
Заскрежетали несмазанные петли. Я предложил Дитченко пройти в комнату. Что показалось
ему, сказать трудно. Но он вдруг побелел и опустился на пол. Дитченко оказали медицинскую
помощь. Следственное действие было прервано, и мы вернулись в отделение милиции.
При судебно-медицинском освидетельствовании на тыльной стороне второго и третьего
пальцев правой руки Дитченко обнаружили ссадины. По заключению эксперта, время их
возникновения совпадало со временем убийства. По поводу этих повреждений его сразу же
допросили. Дитченко пытался было сослаться на давние события, но затем признал, что до 28
августа (т.е. дня убийства) ссадины на его теле отсутствовали. Происхождение их объяснить не
мог.
На поставленный вопрос Дитченко сообщил, что на работу он постоянно, в том числе и 26
августа, ездил на трамвае 26 маршрута (место его работы находилось на улице Вавилова).
Вместе с тем, ссылаясь на свидетелей, допрашиваемый утверждал, что на квартире Трефиловых
ни 26, ни 27 августа не был.
У Дитченко получили образцы отпечатков пальцев.
Вскоре сотрудники ОТО УВД сообщили, что изъятый на месте происшествия потожировой
след папиллярных линий оставлен средним пальцем левой руки Дитченко.
Дитченко задержали по подозрению в убийстве. На допросах он категорически отрицал
свою причастность к преступлению и осведомленность о нем.
Обыск в новой квартире его жены ничего не дал. При тщательном осмотре его одежды и
обуви с участием специалиста и с применением химических реактивов следов биологического
происхождения не выявили. Не оказалось их и в содержимом, извлеченном из-под ногтей. Мы
настойчиво искали орудие убийства – топор. На месте происшествия, на прилегающей к нему
территории, в новой квартире его не оказалось. Предположили, что Дитченко, возвращаясь
домой ранним утром и опасаясь быть замеченным, должен был стремиться как можно быстрее
избавиться от орудия преступления (выбросить или спрятать его), поэтому с помощью
общественности прочесали местность по предполагаемому маршруту движения Дитченко от
дома Трефиловых до его новой квартиры. Догадка подтвердилась. В километре от места
происшествия в кустарнике вдоль Ярославского шоссе нашли окровавленный топор, который