Никольский Н.М. История русской церкви

Подождите немного. Документ загружается.

131

воздержники, законного брака не имущие, но без женского пола мало живущие». Мужчины и

женщины жили на Преображенском кладбище в отдельных помещениях, но помещения были рядом,

и за их стенами царила самая безудержная половая распущенность, на которую Ковылин должен был

смотреть сквозь пальцы. Царь — антихрист и идолопоклонник; но тот же Ковылин, который так

аттестовал императорскую власть в своих проповедях, следил, чтобы не забывали поминать

Екатерину за богослужением, постоянно сносился с московскими властями, угощал их обедами,

засыпал подарками и подавал прошения на высочайшее имя, составленное в самом раболепном духе.

Приближается кончина мира и страшный суд; но это не мешало Ковылину по установленному им же

правилу объявлять общину владелицей всех наследств, которые уходили от законных детей лиц,

вступавших в общину, за расторжением браков последних, т. е. попросту обирать новых членов и

укреплять за общиной недвижимые имения «на вечные времена». Вся эта политика была направлена

к одной определенной цели, которую ясно вскрывает новый устав общины, составленный

Ковылиным и утвержденный Александром I в 1808 г. По параграфу 14 этого устава попечителям

Преображенского богадельного дома разрешалось обращать весь капитал или часть капиталов дома

(за покрытием расходов по содержанию) на «торговую коммерцию». Община была, таким образом,

орудием обогащения для заправлявших ею купцов. Устрашая своих клиентов кончиною мира, сами

они приберегли для себя «просторные дома, прекрасные и светлые покои, красные одежды, частые

разговоры, седания и ласкательныя друг к другу помавания». На обличения поморцев, в особенности

негодовавших на разнузданный разврат преображенцев, последние отвечали, что разврат, правда,

грех, но «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься». Эта оригинальная мораль

необходимости греха для спасения превращала пуританские требования «Чина оглашения» в

недостойную комедию.

Очевидно, что община на таких началах существовать долго не могла. Прежде всего началось

разложение в филиальной петербургской общине. В 1809 г. там засвидетельствован полный развал.

Петербуржцы бросили лицемерие и вступили в широкое общение с петербургским буржуазным

миром: «перебрачили детей своих с детьми антихристовыми... обучили их богомерзким модам»,

вроде ношения немецкого платья, игры в карты, участия в «маскерадах», балах и т. д. А затем и в

Москве в 1812 г. целый ряд самых влиятельных членов преображенской общины из среды

купечества перешли к монинцам. Очевидно, и в Москве, и в Петербурге считали дело

Преображенской организации сделанным. Она не могла уже дать заправилам общины более того, что

они получили; приток имуществ, которые «сгорали» подобно свечке, прекратился, лицемерие

надоело и было уже не нужно, и преображенцы пошли в ряды откровенной буржуазии. Монинцы и

никониане молились за властей и признавали брак — прямой путь вел в Петербурге к никонианам, в

Москве — в Покровскую часовню. Преображенская община стала хиреть, в 20-х и 30-х годах о ней

мало слышно, и только в 40-х годах вновь наблюдается временное ее возрождение.

Описанные результаты социальной дифференциации, пережитой беспоповщинскими

общинами, характеризуют только одну сторону процесса — выкристаллизование буржуазных

элементов из первоначальной аморфной массы. За этими элементами не могли пойти крестьянские

элементы, входившие в первоначальные беспоповщинские организации. Для них вся политика

монинцев и преображенцев была «двоедушием», как заклеймил ее на соборе бегунов 1784 г.

основатель этой секты Евфимий. Крестьянство, как и в XVII в., пошло своею дорогой; оно

продолжало творить ту же народную реформацию, одинаково мало считавшуюся и с догмой

старообрядчества, и с догмой синодского православия, реформацию, подобную той, какую мы

видели в конце XVII в. Даже эпидемия самосожжений продолжала свирепствовать в первой

половине XVIII в., особенно обострившись в царствование Анны. Новые крестьянские религиозные

движения носят чисто сектантский характер и идут отчасти из общего с беспоповщинскими

организациями корня, отделяясь от них в виде самостоятельных организаций, отчасти проявляются

совершенно новым образом, в новых формах, с новыми идеологиями. Рассмотрение всех этих

крестьянских религиозных образований удобнее всего сделать в связи с общей историей русского

сектантства крепостной эпохи.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

132

СЕКТАНТСТВО КРЕПОСТНОЙ ЭПОХИ

ФИЛИППОВЦЫ И БЕГУНЫ

«Государственная церковь и старообрядческие церковные группировки, описанные в двух

предыдущих главах, были организациями господства и эксплуатации; секты были, напротив, за не-

многими исключениями, такими организациями, которые создавались с первоначальною целью уйти

от какого бы то ни было господства и только в процессе своего развития превращались также в

организации господства. Секты создаются преимущественно в крестьянской среде, лишь иногда

захватывая и городское мещанство; поэтому история крестьянства является определяющим

моментом и для истории возникновения и развития почти всех сект. Насколько сложнее и

разнообразнее была крестьянская жизнь в течение XIX в. сравнительно с XVIII в., настолько же

разнообразнее и многочисленнее в XIX в. были проявления крестьянской реформации. В XVIII в. в

положении крестьянства, по существу, не было перемен; были только моменты особого обострения

крепостного права, но не было таких моментов, которые открывали бы перед крестьянином

перспективы лучшего будущего. XIX в. начался указом о свободных хлебопашцах, затем

началась агония крепостного права в виде аракчеевщины и тисков николаевской эпохи; после этого

пришла эмансипация, которая при всей ее половинчатости все-таки глубоко затронула крестьянский

быт и заставила мужицкую мысль шевелиться несколько быстрее, чем раньше. Поэтому и

религиозная жизнь крестьянства в XIX в. неизмеримо богаче, чем в XVII или XVIII в.: секты

появляются одна за другой в бесчисленном количестве, возникая иногда по ничтожным поводам или

одновременно появляясь в одном и том же виде в разных углах России; одни возникают заново,

другие являются трансформациями более ранних сект. Если мы при этом примем в расчет, что

огромное большинство сект возникло в безграмотной крестьянской среде, лишь изредка захватывая

краем городское мещанство, то сразу станет ясно, насколько трудно рассмотрение всех этих сект.

Приходится делать оценку их либо по немногочисленным отрывочным данным, вышедшим из

сектантской среды, либо в большинстве случаев по сообщениям официальных и неофициальных

наблюдений; богатейший материал следственных и судебных актов опубликован в значительной

части лишь для XVIII в., а материал XIX в., за немногими исключениями, еще лежит в архивах и

требует специального исследования, которое подошло бы к нему, заранее учитывая все

специфические достоинства и еще более специфические недостатки этого материала. Поэтому

история сектантства в XVIII в. значительно проще и значительно яснее, чем история сектантства в

XIX в. По отношению к последней, особенно для эпохи после 1861 г., приходится оставить мысль о

подведении итогов; это задача будущего, быть может даже не близкого

. По отношению к истории

сектантства в XIX в., до 1861 г. тесно связанной с XVIII в., придется поневоле ограничиться беглым

очерком, намечая лишь самое характерное: связь тех или иных сектантских образований с мо-

ментами крестьянской истории, наиболее ясные и бесспорные черты самих сект и наиболее крупные

моменты в их истории.

Для крестьянской реформации конца XVII и всего XVIII в. отличительной чертой является ее

безнадежный характер. Задавленное барином и дворянским государством, крестьянство не имело

никаких надежд выбраться из своего положения реальными, земными средствами. Пугачевщина

была, правда, такой попыткой, но заранее обреченной на неуспех. Или бежать, как делали бегуны и

странники, или сжигаться, как делали «раскольники» из крестьян, либо вертеться в диком

Большой вклад в исследование дореформенного и послереформенного сектантства в России внес своими трудами («История религиозного

сектантства в России», М., 1965, и др.) доктор исторических наук А. И. Клибанов,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

133

круговороте радений, как делали хлысты, — иного исхода не было; эти три направления и являются

наиболее характерными для крестьянских религиозных организаций XVIII в. Наш обзор мы начнем с

того движения, которое отделилось от посадского старообрядчества, только что рассмотренного

нами в предшествующей главе.

Когда в 20—30-х годах XVIII в. выговцы пошли открыто на примирение с миром, от

выгорецкой общины, как мы уже говорили, отделилась группа связанных с ней раскольничьих

поселений в прежних Архангельской и Олонецкой губерниях. В то время как выгорецкая община

превращалась в крупное торгово-промышленное предприятие, хозяйственная основа этих поселений

осталась неизменной: добывающая промышленность почти без всякого сбыта была до второй

половины XIX в. чуть ли не единственным источником их существования. Эти поселения во главе со

своим наставником Филипповым повели жестокую борьбу против выговской верхушки, особенно

против Семена Денисова. Осуждая все шаги вождей выгорецкой общины, направленные к оконча-

тельному примирению с антихристовым миром, оппозиция сначала пыталась исправить дело

захватом власти в общине и энергично агитировала за замену Денисова на посту настоятеля

Филипповым. Когда эта борьба закончилась поражением, в 1737 г. произошел раскол: филипповцы

предали выговцев проклятию и перестали подчиняться Выгу.

В своей идеологии филипповцы повторяли основные положения крайнего крыла раскола XVII

в. Царь для них остался тем же антихристом, что и раньше, усугубившим свою жестокость

рекрутскими наборами. Сорок наборов, бывших только в царствование Петра, начиная с 1705 г.

поглотили на службу «антихристу» около 200 000 человек, принужденных покинуть свои семьи и

подчиниться палочной дисциплине, господствовавшей в армии XVIII в. Филипповцы отказались

принять молитву за царя-антихриста, отказались примириться с миром даже в форме записи в

двойной оклад. Дремучая тайга севера ставила их почти вне пределов досягаемости. Спасаясь от

розысков комиссии Квашнина-Самарина, они передвинули свои скиты далеко на восток и северо-

восток, вплоть до Устюга; только в 40-х годах правительственные розыскные отряды иногда

открывали их поселения, но не могли никого из них вернуть «миру» — появление солдат всегда

служило сигналом к самосожжению. Поэтому филипповцам удалось продержаться на своей

непримиримой позиции вплоть до второй половины XIX в. Только тогда, когда север стал быстро

втягиваться в мировой капиталистический оборот, они начали платить обычные повинности и

сошли, таким образом, с непримиримой точки зрения.

Тайга отрезала филипповцев от мира и дала им возможность застыть на одной и той же

позиции. Крестьянство, остававшееся в мире, не прекращало своих религиозных исканий,

побуждаемое к этому все новыми и новыми тяготами и ударами, которыми награждало его

дворянское правительство XVIII в. Появилась, говоря словами записки графа И. Панина, «ничем не

ограниченная помещичья власть с выступлением в роскоши из всей умеренности», исчезла в целом

ряде местностей крестьянская запашка с переводом крестьян на барщину, на положение

плантационных рабов; подушная подать повлекла за собой повторение ревизии (в 1744 г.), паспорт-

ную систему; рекрутчина, как повинность государству и как орудие наказания в руках помещика,

постоянно висела дамокловым мечом над головою мужика; наконец, размежевание земель и

отобрание в казну множества угодий и рудников довершали чашу бед, в изобилии сыпавшихся на

крестьянские плечи. Все это были новые явления, еще неизвестные крестьянину XVII в. или

недостаточно им тогда почувствовавшиеся; они породили необычайное брожение среди

крестьянства, окрасившее весь XVIII в. особым колоритом. В области активных выступлений

крестьянства XVIII в. видел пугачевщину, тесно связанную с расколом, и бесчисленное множество

мелких крестьянских бунтов и расправ с наиболее жестокими господами; в сфере пассивного

протеста XVIII в. характеризуется непрекращающимся потоком беглых людей и целым рядом новых

сект среди крестьянства.

Крестьянство, по самому существу своему поставленное лицом к лицу со стихийными силами

природы, для него таинственными и неведомыми, не в силах уйти из сферы религиозного мышления.

Даже простое бегство от невыносимых условий жизни оно облекло в религиозную форму, возвело в

религиозный принцип жизни. Секта бегунов, или странников, основанная беглым солдатом из

крестьян Евфимием (вторая половина XVIII в.), была таким религиозным преобразованием простого

житейского явления. Через Евфимия бегунов любят относить к беспоповцам, ибо Евфимий с

молодости был под влиянием федосеевских наставников, а после дезертирства одно время был

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

134

пострижен в монахи в Преображенской общине и был послан наставником в одну из

провинциальных общин. Но связь Евфимия с федосеевцами оказалась непрочной; он скоро понял их

«двоедушие», ушел от них, как от совершенно неподходящей для него компании, и начал

самостоятельную проповедь, совершенно новую по содержанию и привлекшую в ряды его последо-

вателей таких же людей, как и он: беглых крестьян, беглых солдат, беглых преступников, бездомных

нищих. Новая секта только отчасти возродила старинные эсхатологические представления; центр

тяжести ее идеологии лежит в новых мотивах, созданных новыми условиями крестьянской жизни,

обнаружившимися ко второй половине XVIII в.

В доктрине бегунов, как она выразилась в проповеди Евфимия и его сочинениях,

антихристология — только начальный пункт, из которого вырастает совершенно самостоятельная

идеология: с 1666 г. в Российском государстве настало царство антихриста; патриарх Никон —

лжепророк антихриста (сумма букв его имени в греческой форме Никитос — 666); антихрист — это

преемственный ряд царей, начиная с Алексея Михайловича и Петра I, которые были двумя рогами

двурогого зверя; последующие цари — зверь о десяти рогах. Со времени Никона церковь

поклонилась диаволу, ее священнослужители — демонские телеса, уста зверины; новопечатные

книги — учение диавольское. Вся гражданская жизнь извращена ложными, законопреступными

указами Петра с помощью его посланцев, чувственных бесов, бесовских полков воинских и

гражданских властей. Уничтожены все благочестивые, богоустановленные обычаи и учреждения. В

то время как «вся нам общая сотворил есть бог, яже суть нужнейшая», Петр пустил в ход

изобретение диавола — слово «мое», пересчитал живых и мертвых, разделил людей на «разные

чины», размежевал земли, реки и усадьбы, одним дав часть, а другим не дав ничего. Он заставляет

всех людей принять печать антихриста — паспорт и изменить даже образ божий в человеке — брить

бороды и носить немецкое платье. Все эти мерзости антихристовы продолжались и после Петра,

продолжаются и теперь, когда живет Евфимий: Екатерина размежевывает земли, раздает земли и

крестьян налево и направо помещикам, засилье антихриста стало еще тягостнее и невыносимее. Эта

несложная доктрина чрезвычайно легко уложилась в умах крестьянской массы, как показывают

бегунские песни и стихи. В одной песне говорится:

Ox, увы благочестие!

Увы древнее правоверие!

Кто лучи твоя тако погуби

И вся блистания мраком затемни?

Десяторожный зверь сие сотвори,

Седмоглавый змий тако учини...

Всюду вернии утесняеми,

От отечества изгоняеми.,..

Что же делать человеку, который хочет спастись? Остается одно: уйти от мира, в котором

царствует антихрист, бежать от царских златых палат, как от змия, от сетей льстивого врага, уйти от

всякого соприкосновения с гражданской жизнью, «таитися и бегати». Всякий, кто желает спастись,

не должен принимать печати антихриста, т. е. иметь паспорт, не должен записываться в рас-

кольничьи списки, не должен иметь «ни града, ни села, ни дому»; такой человек должен вечно

бегать, вечно странствовать, быть странником, неведомым миру, разорвавшим всякую связь с

обществом. Это бегство прямо объявляется «бранью с антихристом», но не открытою бранью,

которая невозможна до времени последнего пришествия, а бранью «противлением его воле и

неисполнением его законов»; время открытой брани придет в будущем, и тогда всякий, кто будет

убит, получит венец, какого не получал еще никто из мучеников. Эта идеология, перемешавшая

прежние мотивы протеста против нарушения старой обрядности с коммунистическими тен-

денциями, продиктованными неслыханным грабежом земли в XVIII в., была настоящим кладом

для всякого рода обездоленных людей. Бегство и странничество, естественные житейские

явления XVIII в., служившие для крестьянства чуть ли не единственным выходом из тисков

тогдашней жизни, получали религиозную санкцию и были легко исполнимыми заповедями. В самом

деле, говоря словами бегунской песни,

Ничто не может воспретити,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

135

От странства мя отлучити,

Пищи тако не алкаю,

Странствоваться понуждаюсь,

Не так жаждою смущаюсь,

Скитатися понуждаюсь.

Ни в скиту, ни в монастыре нет безопасности, нет спасения; убежище только в «прекрасной

матери-пустыне», которая открывает бегунам приют в своей «густыне», в лесной чаще, в «палате

лесоволыюй». Там раздаются «гласы архангельские», там легче найти дорогу к горнему граду Сиону

от царства «вавилонской любодеицы», где «возвышаются на кафедрах лжеучители». Бегство в пус-

тыню, к которому вынуждены бегуны, казалось им последним тяглом, последним испытанием

накануне кончины мира. Теперь «вся пророчества совершаются, предсказания скончеваются», и

будет скоро второе пришествие и суд. И придется тогда вопиять насильникам: «Смолу и огнь я пию

за прегордую жизнь мою»... А зато страдальцы попадут в прекрасные места:

Там растут и процветают древа райская всегда,

Там рождают, умножают своего сладкого плода.

Бегунство распространялось чрезвычайно быстро. Оно нашло себе последователей не только

среди крестьянства, к нему тянулось также и мелкое городское мещанство, лавочники и

ремесленники, выбившиеся из тех же крепостных крестьян или отпущенные на оброк, для которых

цехи и гильдии, заведенные Петром, были такою же мертвой петлей на шее, как для крестьян

крепостничество, рекрутчина и подушная подать. Но городское мещанство не могло на практике

выполнить долг странника целиком. Оно не могло так легко разорвать с миром, как это мог сделать

крепостной или солдат, которому в мире нечего было терять, кроме цепей. Для мещанства форма

участия в секте поэтому была другая, такая же как и для крестьян, не решавшихся разорвать связи с

миром. Сочувствующие, но не желавшие уходить из мира принимались в секту в качестве

странноприимцев, обязанных принимать и укрывать у себя бегунов. Но чтобы спастись,

странноприимцы должны умереть настоящими странниками. Когда странноприимец смертельно

заболевал, родным вменялось в обязанность дать знать в полицию, что он скрылся неизвестно куда.

Это обозначало формальный разрыв с обществом. Затем, если больной имеет еще достаточно сил, он

сам уходит или его уносят в соседний дом или лес, где он и умирает настоящим странником.

Странноприимцы (или «бегуны мирские, жиловые») устраивали свои дома специально для луч-

шего укрывательства странников с подпольями, тайными входами и подземными ходами, ведущими

в соседний с деревней лес или перелесок. В 30-х и 40-х годах XIX в., когда странничество обратило

на себя особое внимание правительства, были открыты целые бегунские деревни, сплошь

состоявшие из таких домов. Нам придется еще говорить об этом в свое время. Бегуны составляли для

себя особые маршруты, в которых действительные географические названия были перепутаны со

сказочными прозвищами; так делалось нарочно, чтобы сбить с толку полицию в случае, если бы

такой маршрут попал ей в руки. В насмешку над антихристом бегуны запасались иногда

фальшивыми юмористическими паспортами: «Дан сей паспорт из града бога вышнего, из сионской

полиции, из голгофского квартала... дан паспорт на один век, а явлен в части святых и в книгу

животну под номером будущего века записан».

В бегунстве мы имеем дело с возведением в религиозный догмат издавнего явления русской

жизни. За постепенным сокращением и замирением таких старинных убежищ, как Северная Украина

или Дон, беглецам оставалось либо уходить в далекие дебри Приуралья и Сибири, где только

особенно сильные и приспособленные индивидуумы могли выдержать борьбу за существование,

либо вечно бродить и скитаться. Но последнее не было возможно без организации широкой

взаимопомощи и укрывательства. Возведение странничества в религиозный догмат давало почву для

создания такой крепкой организации. Бегунская организация оказалась необыкновенно прочной и

жизнеспособной. В 20-х годах XIX в. бегунство приобретает новую силу и широко распространяется.

Поднявшаяся в это время последняя волна крепостнической реакции вдохнула новую жизнь и в эту

наиболее действенную для крестьянства форму борьбы с крепостническим бытом на религиозной

почве. Официальные цифры, которые, конечно, гораздо ниже действительных, дают некоторое

понятие о ширине и твердости бегунской организации. Статистика занималась, конечно, не

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

136

бегунами, подсчитать их было невозможно; но следственные данные обнаружили приблизительную

цифру пристанодержателей. Пристанодержательство сосредоточивалось в северных и отчасти в

восточных областях, тогда еще довольно безлюдных и лесистых; «пристани» расположились

преимущественно по рекам — по бассейну Северной Двины, Волги, Камы, Иртыша и Оби вплоть до

Томска, т. е. по наиболее естественным путям передвижения странников. Более всего

пристанодержателей было в Ярославской губернии, где, по официальным данным, число их

доходило до 464 человек; в соседних губерниях — Костромской, Владимирской, Вологодской, Твер-

ской и Новгородской — также насчитывалось много пристанодер-жателей, иногда, как в

Костромской, более сотни; даже в такой губернии, как густо населенная Московская, было около 40

пристанодержателей, из коих 12 в самой Москве. Вместе с тем в 20-х годах XIX в. получили

окончательный вид учреждения бегунской организации. Центр бегунского союза образовался в селе

Сопелки Ярославской губернии; сопелковская «пристань» стояла во главе всех великорусских и

сибирских «пристаней». Каждая «пристань» была автономной общиной со своим советом и судом;

но более важные дела переносились в Сопелки, где по временам происходили также общие

бегунские съезды. Нет надобности говорить, что между центром и местными общинами постоянно

поддерживались сношения посредством готовой организации — самих бегунов, переходивших из

«пристани» в «пристань».

Вместе с организацией двинулась вперед и идеология бегунов. Выборные наставники в

«пристанях» избирались обыкновенно из грамотных и начитанных людей; этому обстоятельству мы

обязаны тем счастливым случаем, что новые течения бегунской идеологии не затерялись, но дошли

до нас закрепленными в писаной форме. Новые элементы бегунской идеологии вертятся главным

образом вокруг вопроса о том, каков же должен быть наконец выход из создавшегося положения.

Как учили первые апостолы бегунства, странничество есть временный режим, который приходится

поневоле практиковать до тех пор, пока нельзя вступить в открытую борьбу с антихристом. Между

тем прошло уже полвека, сошло в могилу второе поколение бегунов, а сигнала к решительной

борьбе все нет. Как тут быть?

На этот вопрос отвечает «Разглагольствие тюменского странника», принадлежащее перу

некоего Василия Москвина. Исходные пункты его «Разглагольствия» те же, что и Евфимия:

противоположность двух миров — мира божия и мира сатаны или титанов, небесного града Сиона и

земного града Вавилона,— отрицание всех основ крепостнического государства, вроде присяги,

ревизии душ, оброков, паспорта, рекрутчины. Тут мы находим новое только в терминологии да в

некоторых новых попытках приложения числа 666: русские законы — кривосказательные книги,

синод — жидовский синедрион, сенат — антихристов совет, ибо число 666 есть числовое выражение

слова «сенаторы». Но в конце «Разглагольствия» звучит уже новая нотка. Бороться с антихристом до

времени открытою силою нельзя; но время уже близко. Автор «Разглагольствия» уже видит «духом»

искупителя, сходящего с неба; он на белом коне, соберет всех бегунов в свое воинство и «сотворит

брань» с воинством антихриста; после победы начнется царство бегунов на земле, столицею же

будет Новый Иерусалим, у Каспийского моря. Это пророчество разрешало вопрос доколе:

разрешение давалось чисто реальное, без всяких атрибутов сверхъестественного антуража.

Произойдет война бегунов с воинством антихриста, т. е. попросту с правительственной армией; но

так как во главе бегунов будет сам бог на белом коне, то победа и достанется им — обычный мотив

всех эсхатологических крестьянских революций. Клич был сделан, и бегуны заранее потянулись к

Каспийскому морю, в астраханские степи.

Но в «Разглагольствии» не решается вопрос об устройстве будущего царства. Каков будет его

социальный строй? Мы видели, что в проповеди Евфимия были коммунистические мотивы,

основанные на том, что «все потребное» богом отдано людям в общее владение. Практика бегунства

мало благоприятствовала восстановлению этой божественной заповеди; но отдельные попытки

были, и они появились опять-таки в XIX в. Один наставник, Василий Петров, крестьянин

Костромского уезда, выступил в некоторых ярославских и вологодских «пристанях» с проповедью

коммунизма. Он громил собственность, и в особенности денежные капиталы, ибо деньги заклеймены

печатью антихриста; пользуясь своей властью, он обращал личное имущество странников в общее

достояние общины. Эта попытка осуществить коммунистический идеал Евфимия осталась

совершенно одинокой, ибо в практической жизни бегунов для нее не было подходящей почвы — у

настоящих бегунов никакой собственности вообще не было, а странноприимцы нисколько не

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

137

склонны были расставаться со своею. Но проповедь Петрова все-таки чрезвычайно характерна, как

показатель новых веяний в крестьянской реформации. Полностью эти веяния сказались не в

бегунстве, а в двух других крупных сектах — духоборчестве и молоканстве, к которым мы

обратимся несколько ниже.

ХЛЫСТОВЩИНА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII в.

В бегунстве получила дальнейшее развитие лишь одна сторона той крестьянской реформации,

начало которой положила вторая половина XVII в. Как мы видели, отреченне от мира, в котором

царит антихрист, соединялось с жаждой искупления; отсюда эпидемия самосожжений, не

прекращающаяся и в XVIII в., вплоть до его конца. С другой стороны, уже в XVII в. мы видели

попытки искания нового откровения при помощи очень старых способов общения с божеством в

виде хождения по кругу, или «беснования». И то и другое течение в крестьянской реформации XVIII

в. не только не прекратились, но получили новое развитие; мало того, реформация идет вширь,

захватывая, как мы видели уже на примере бегунства, также и мещанство. В особенности с новой

силой возникают стремления найти новое откровение, стремления, опиравшиеся, как мы увидим, на

иные элементы крестьянства, чем бегунство, и получившие распространение также среди городского

населения. Старое откровение, на которое опираются торжествующие победители, откровение

писаное, закостенелое, застывшее в догматизме, отвергается угнетенными как оправдание зла в

мире, нечто фальшивое и неверное. Извращение откровения может означать близость конца мира —

так этот факт толковался в конце XVII в. Но по мере того как жизнь показывала ошибочность

эсхатологических расчетов, приходилось, отбросив старое откровение, искать новое. Чтобы найти

его, надо вступить в общение с божеством, которое может дать такое откровение. Способ общения с

божеством был давно известен нашему крестьянству, как и его социальным собратьям всех времен и

народов.

Дикие пляски пророков и дервишей

, ночные оргии орфиков

, сошествие «духа» на христиан

первоначальных общин, оргии анабаптистов, верчения «лжепророков» Стоглава и радения наших

хлыстов и скопцов XVIII в. — явления одного и того же порядка.

Секта хлыстов, или хлыстовщина, получила это название от ее наблюдателей и врагов;

вероятно, слово «хлысты» является искажением слова «христы», так как сектанты, как мы сейчас

увидим, считали своих руководителей новыми христами. Сами сектанты называли себя людьми

божиими, но это название не получило широкой известности и распространения. Первое официаль-

ное дело о хлыстовщине относится к 1716—1717 гг., но несомненно, что секта появилась много

раньше. Уже к этому времени среди хлыстов сложились легенды о начале секты, относившие ее

возникновение к XVII в. Когда при царе Алексее упала вера и благочестие на земле и люди стали

спорить, как и по каким книгам можно спастись, нашлись умные люди, которые заявили, что ника-

ких книг не нужно, а надо позвать самого господа бога, чтобы он сам указал путь ко спасению. Стали

умные люди кликать:

Господи, господи, явись нам, господи,

В кресте или в образе,

Было бы чему молиться и верить.

Но вместо появления нового бога в виде креста или иконы раздался из-за облаков в ответ

голос:

Сойду я к вам, бог, с неба на землю,

Изберу я плоть пречистую и облекусь в нее,

Буду я по плоти человек, а по духу бог.

Дервиши (перс.— нищие) — мусульманские монахи, ведущие аскетический образ жизни.

Орфики — последователи религиозно-мистического учения, возникшего в Древней Греции около VI в. до н. э. Основание этого учения

приписывается Орфею — мифическому поэту и певцу.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

138

И вот совершилось неслыханное чудо: в 1645 г. (!) в Стародубской волости, в приходе

егорьевском, на гору Городину (в Ковровском уезде Владимирской губернии) сокатил на землю на

огненной колеснице окруженный ангелами и архангелами сам господь Саваоф и вселился в

пречистую плоть крестьянина Данилы Филипповича. Судя по тому, что этот Данила, как говорят

другие хлыстовские предания, был беглым солдатом из крестьян Юрьевского уезда, начало секты

надо в действительности относить не к середине, а к концу XVII в., к петровской эпохе. Это

подтверждается также легендой о первых шагах Данилы, которая могла возникнуть лишь после

Никона. Легенда говорит, что первым делом Данила собрал все книги в куль и бросил их в Волгу,

заявив, что никаких книг, ни старых, ни новых, не нужно, нужна только

Книга золотая,

Книга животная,

Книга голубиная —

Сам сударь дух святой.

Так был установлен основной догмат хлыстовщины. В двенадцати заповедях, которые якобы

дал людям Данила, тот же догмат формулирован следующим образом: «Аз есмь бог, пророками

предсказанный, сошел на землю для спасения душ человеческих: нет другого бога, кроме меня» (1-я

заповедь); «нет другого учения, не ищите его» (2-я заповедь) и «святому духу верьте» (12-я

заповедь). Другого бога, кроме Саваофа, воплотившегося в Даниле, нет, но его сын, Христос,

воплощается постоянно. Первый Христос был Иван Суслов, из оброчных крестьян Муромского

уезда; о нем ходили также многочисленные легенды, перерабатывавшие мотивы из библейской

истории рождения Исаака и, конечно, евангельской, — у Суслова было и 12 апостолов, и богородица

«девица краснолична», он был распят на Красной площади, но воскрес и явился своим

последователям в селе Пахре, его второй раз распяли, он опять воскрес и вознесся на небо. Но о

Суслове мы имеем также сведения и чисто исторического характера. О нем упоминает в своем

«Розыске о брынской вере» Дмитрий Ростовский. По словам Дмитрия, Суслов называл себя

Христом, имел «корабль» (хлыстовскую общину) в селе Павлово-Перевозе на Оке в 60 верстах от

Нижнего и оттуда ездил для проповеди вниз по Оке и по Волге. Судя по следственному делу 1733 г.,

Суслов в первых годах XVIII в. жил также в Москве, имел торговлю в Масляном ряду и устраивал в

своем доме хлыстовские радения. За Сусловым явился, как говорит хлыстовская легенда, второй

Христос, Прокопий Лупкин, а за Лупкиным — множество других.

Со времени Лупкина история секты выходит из области исключительно хлыстовской

традиции и освещается уже документальными данными. Лупкин был арестован по первому делу о

хлыстах, возникшему в 1716— 1717 гг.; из дела видно, что этот Христос был из стрельцов, был

сослан после бунта 1689 г. в Нижний, стал заниматься торговлей, затем, по-видимому, переехал под

Углич и там в монастырской деревне Харитоново держал «корабль», к которому принадлежали 21

человек монастырских крестьян, арестованных вместе с Лупкиным. В 1725 г. официально доносили

о появлении на Дону Христа Агафона, из казаков, с 12 апостолами и богоматерью. В 1732—1733 гг.

в Москве по доносу разбойника Караулова возникло и разбиралось большое дело о хлыстах, по

которому привлекались «разных чинов люди», в том числе несколько монахов и монахинь

московских монастырей, три московских купца и несколько десятков крестьян, из коих часть

монастырских; по этому делу трое обвиняемых было казнено и 116 человек были биты кнутом и

сосланы в Сибирь и в отдаленные монастыри. Однако эта репрессия не остановила развития секты, и

в 1745 г. по доносу сыщика Ваньки Каина возникло в Москве новое огромное дело о хлыстах,

тянувшееся до 1752 г. Следствие открыло ряд хлыстовских общин не только в Москве, но и в

Петербурге, в Ярославской, Владимирской, Костромской, Нижегородской, Тамбовской,

Пензенской, Тверской и Вологодской губерниях. Было привлечено 416 человек, в числе которых

68 монахов и монахинь, 7 беглых клириков, 17 мещан и купцов, 284 крестьянина, из них 135

монастырских, 75 дворцовых, 74 помещичьих, один дворянин — капитан Смурыгин — и 33 лица

неизвестного звания и местности. В качестве «главного начальника ереси» привлекался

московский купец Сапожников, а в качестве Христа фигурировал юродивый проходимец Андрей

(Андреян) Петров. Дело закончилось также суровыми репрессиями, хотя казнен никто не был, 62

«учителя и пророка», в том числе 28 женщин, были наказаны кнутом и сосланы на при-

нудительные работы, монахов и монахинь разослали по дальним монастырям, а крестьяне частью

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

139

были биты кнутом и также сосланы на принудительные работы, частью были отданы в солдаты и

матросы; 47 человек были отпущены на свободу без наказания. Со времени Петра III и Екатерины II

преследования хлыстов прекращаются, и секте была предоставлена относительная свобода.

Как видно из этих данных, социальная база хлыстовщины почти с самого возникновения

секты была неоднородна. Возникнув в крестьянской среде, секта очень быстро проникает в

города, хотя, как показывают статистические данные по делу 1745—1752 гг., главным ее

средоточием все же остается деревня. Москва дала всего 140 обвиняемых из 416, а из других городов

всех вместе не более 10. В города секта проникла через оброчных крестьян — уже Суслов был, как

мы видели, московским лавочником из оброчных крестьян; с другой стороны, те же крестьяне, но

уже дворовые, из монастырских служителей (25 человек по делу 1745—1752 гг.), разносили секту по

монастырским деревням, и отсюда — преобладание в числе крестьянских последователей секты

именно монастырских крестьян (по делу 1745—1752 гг. — 135 человек из 284, т. е. около 47%). Если

вполне понятно проникновение секты в среду городских лавочников и ремесленников, то не так

ясно, каким образом она заразила монастыри. Вероятнее всего, здесь играли роль два обстоятельства.

Монастыри в XVIII в., и особенно в первой его половине, были пристанищем всякого рода

«бывших» людей, которые на 90% были так или иначе в своем прошлом связаны с крестьянством.

Это одна сторона дела. Другая заключается в том, что секта распространилась почти

исключительно среди монахинь — из 68 монашествующих, привлеченных по делу 1745—1752 гг.,

монахов было только 6, а все прочие были монахини и послушницы, причем два московских

женских монастыря, Ивановский и Варсонофьевский, оказались целиком примкнувшими к секте во

главе с игуменьями. Ниже мы увидим, что некоторые специфические черты хлыстовской обрядности

отвечали именно психопатическим настроениям женской части монашества, и тут лежит второй

момент, объясняющий проникновение секты в монастыри. Что касается крестьянской части

сектантов, то и она была неоднородна. Рядом с подлинным земледельческим крестьянством, которое,

как мы знаем, именно в монастырских деревнях было особенно задавлено и забито, мы встречаем

и более зажиточных дворцовых крестьян, и крестьян таких сел, как Павлово и Ворсма Нижегород-

ской губернии, где уже в XVIII в. существовала кустарная металлическая промышленность,

встречаем также московских дворовых людей не только монастырских, но и помещичьих — челядь

княгини Черкасской почти поголовно принадлежала к «кораблю» Андреяна Петрова. Пестрота

составных элементов хлыстовщины отразилась самым ярким образом на идеологии секты. Возник-

нув в крестьянской среде, идеология хлыстовщины сохранила в качестве основного тона

крестьянский колорит, в особенности в области верований, не шедших далее примитивных

воззрений крестьянской религии; но хлыстовская легенда и мораль подверглись в городской среде

соответствующей обработке и приобрели черты двойственности. Также и практика — обрядовая и

организационная сторона — в городских общинах окрашена некоторыми специфическими чертами,

отражающими те запросы, с которыми подходил к ним крепостной крестьянин, с одной стороны, и

начинающий капиталист, с другой стороны. Эта пестрота и двойственность постоянно будут

встречаться нам при анализе идеологии и практики хлыстовщины.

Новое откровение, которого искала хлыстовщина, является вполне твердым лишь в 12

заповедях Данилы, в которых содержатся практические правила элементарной морали, вроде

запрещения кражи, блуда, пьянства, и предписания о дружбе, гостеприимстве и молитве. Ха-

рактерно, что все это типичные требования бюргерской морали, в особенности запрещение кражи,

блуда и пьянства и требование гостеприимства. Барщинному крестьянину, находившемуся на

положении раба, они чужды и не нужны, но на их соблюдении строил успех своего накопления

оброчный крестьянин в городе. Начинающий капиталист всегда строг в требованиях для других и

снисходителен к себе; поэтому он всегда за твердые правила, подкрепляемые угрозами там, где это

нужно; и мы видим, что за нарушение заповеди о запрещении воровства хлыстовская мораль грозит

самыми страшными карами на том свете. Остальное содержание хлыстовского откровения,

касающееся области верований, было текучим и по своим основным чертам было сходным с

анимистической крестьянской идеологией; влияние города лишь изредка проскальзывает в

отдельных нотках. Текучесть откровения определялась тем способом, посредством которого хлысты

его получали. Откровение дается «духом», которому надо верить; «дух» сходит на сектантов во

время их радений, открывает им истину и дает блаженство. Однако содержание этой области

откровения, несмотря на его текучесть, окрашено некоторыми неизменяемыми тонами,

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

140

восходящими, очевидно, к самым первым моментам возникновения секты и ставшими чем-то вроде

традиционных границ, поставленных хлыстовскому мифотворчеству крестьянским

миросозерцанием, в котором анимистическая мифология переплеталась с элементами христианской

мифологии, поскольку эта последняя была знакома крестьянству из христианского богослужения.

Только откровение о будущем, хлыстовская эсхатология, до известной степени выходит из этих

традиционных рамок, раскрывая мечты хлыста о той воле, которая сейчас казалась ему лишь

схваченной, но еще не пойманной окончательно птицей.

Хлыстовский миф прежде всего останавливается на характеристике «духа». «Дух» хлыстов —

это старое славянское «красное солнышко», которое обогреет их, измученных морозами, «сирот

бедных». В других хлыстовских песнях дух изображается или в виде молодца, разгуливающего по

саду с гусельками, или сокола ясного, или соловья, поющего в сердце у батюшки. Саваоф и Христос,

правда, снабжаются всеми атрибутами божества — и всеведением, и всемогуществом, и милосерди-

ем; они окружены ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. Но в то же время, изображая

величие своих божеств, хлысты не могли отрешиться от представления о своих земных царях и

богах: на седьмом небе у Саваофа дворец, в нем он «ликует»; в кабинете (!) его «ангелы трепещут,

его на престоле они всегда тешут»; Христос — царский сын в смарагдовой короне, полковник

полковой; на седьмом небе у него тоже «грады, зелены сады, троны, дворец, золотой престол» и...

канцелярия, где ангелы записывают имена сектантов в книгу животную; богородица — царица-

матушка, у нее на небе терем и служат ей, как барыне-помещице, девушки, целые полки девические,

которые ходят по зеленому саду, рвут яблоки, кладут их на золотое блюдо и подносят их царице-ма-

тушке. С другой стороны, богородица отождествляется с «матерью святой землей», насыщающей

людей своими дарами.

Рядом с этим бог изображается в песнях и в таком виде, что его не отличишь от простого

мужика. Бог сам варит «пиво» для хлыстовских радений, а богородица и дух помогают:

Аи, кто пиво варил?

Аи, кто затирал?

Варил пивушко сам бог,

Затирал святой дух,

Сама матушка сливала,

Вкупе с богом пребывала,

Святы ангелы носили,

Херувимы разносили,

Серафимы подносили.

Это «пиво», нечто вроде божественной сомы

индусов, и нарисовало хлыстам изображенный

в песне хлыстовский Олимп, сотканный из странной смеси старинных анимистических воззрений,

христианской мифологии и привычных представлений холопствующего миросозерцания

крестьянства.

Седьмое небо, где в образе доброго барина и доброй барыни живут бог и богородица, —

предмет страстных желаний и всех помышлений сектантов. В здешнем мире последователей Данилы

Филипповича за соблюдение веры и ее тайны бьют кнутом, жгут огнем; приходится им терпеть,

убегать, как делали первые последователи секты, которым в костромских лесах приходилось «лис-

том, кореньем питатися», жить нагими, «зноем опаляться и хладом омерзати». Но Данила заповедал

терпеть: «Кто вытерпит, тот будет верный, получит царство небесное, а на земле духовную радость»,

— говорится в его 10-й заповеди. Практика хлыстовщины и заключалась в том, чтобы терпеть и

отдыхать только на радениях, где человек получал земную радость, предвосхищая небесное

блаженство.

Культ хлыстовщины весь направлен к одной цели: дать человеку эту духовную радость,

которая для крестьянской эксплуатируемой массы была своеобразным гашишем,

самоодурманиванием, а для буржуазных верхов — средством властвования над сектантскими низа-

Сома, амрита — священный опьяняющий напиток из сока растения того же названия. Использовался в Северной Индии во II — середине I

тысячелетия до н. э. в качестве ритуального питья и жертвоприношения богам.

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.