Митчем Сэмюэль У., Рольф Дэвид. Война в Северной Африке 1942-1943
Подождите немного. Документ загружается.
Глава 2.
Победа или смерть
«Мертвым повезло. Для них все
закончилось».
Письмо фельдмаршала
Роммеля жене, 3 ноября 1942 года.
Гитлер никогда не придавал Средиземному морю такого же большого значения, как
англичане. Для него это была лишь досадная помеха, отвлекающая его от войны на
уничтожение, которую он вел на Восточном фронте. Для Муссолини Северная Африка
была гораздо ближе, и эта война была для него не просто колониальной экспедицией.
Однако вопрос господства на Средиземном море решался не полководцами и
подчиненными им войсками, а сложным комплексом факторов, среди которых главную
роль играли вопросы снабжения.
На суше увеличение протяженности коммуникаций происходило после каждого удачного
наступления и давало новые преимущества обороняющемуся. Это устанавливало
естественное равновесие в ходе борьбы за Киренаику, что было исключительно важно для
обеих сторон, так как все, что двигалось и дышало, в ходе войны в пустыне приходилось
снабжать по морю. Начальник службы тыла штаба Александера генерал-майор Миллер
писал: «Снабжение войск во многих отношениях стало проще. Чем дальше отодвигается
битва от баз снабжения, тем слабее становится армия. И наоборот: чем короче
коммуникации, тем легче проводить переформирование и доставку подкреплений».
Основой всех действий англичан на Средиземном море была Мальта. То, что войска Оси
весной 1942 года не сумели захватить остров, как правильно предсказывал Кессельринг,
нанесло смертельный удар их армиям в Африке.
Когда в августе 1942 года генерал сэр Гарольд Александер стал главнокомандующим
британскими силами на Среднем Востоке, Черчилль собственноручно написал ему приказ,
требующий «при первой же возможности захватить или уничтожить германо-итальянскую
армию под командованием фельдмаршала Роммеля вместе с ее тыловыми сооружениями
и запасами в Египте и Ливии». Можно было лишь надеяться, что Александеру повезет
больше, чем его предшественникам, при реализации этих трескучих формулировок.
Алекс был вежливым, очаровательным человеком из очень хорошей семьи. В годы
Первой Мировой войны он проявил исключительное личное мужество и быстро
поднимался по служебной лестнице. В 1937 году, когда ему исполнилось всего 45 лет, он
стал самым молодым британским генералом и был назначен командиром 1-й пехотной
дивизии.
Во время тяжелейших дней эвакуации Дюнкерка генерал сэр Алан Брук, начальник
Имперского Генерального Штаба с декабря 1941 года, сравнил его с другим выдающимся
командиром — Бернардом Монтгомери, который командовал 3-й пехотной дивизией. По
словам Алана Брука, это были совершенно разные люди. В самых тяжелых
обстоятельствах Александер оставался невозмутимым и сдержанным. Казалось, он просто
не сознает «всех крайне неприятных возможностей развития событий». К несчастью, эта
черта многим наблюдателям казалась проявлением неспособности быстро понять детали
тактической и стратегической ситуации. Британский министр иностранных дел Энтони
Идеи публично усомнился, достаточно ли у Александера мозгов, чтобы стать
главнокомандующим. Генерал-лейтенант сэр Фрэнсис Такер, который командовал 4-й
индийской дивизией в Западной Пустыне, считал Александера «самым неумным из
командиров, которые занимали столь высокий пост. Я не могу представить себе, чтобы он
сумел составить план, не говоря уже о хорошем плане».
Даже автор официальной биографии Александера усомнился в его способностях: «Я
полагаю, что его руководство Африканской кампанией свелось к выполнению
административной работы. Он не действовал как настоящий генерал. Скорее, он был
своего рода квартирмейстером. Мне кажется, он был не слишком умным человеком.
Алекс был типичным британским сельским джентльменом, который никогда не читал
книг и вообще не интересовался искусством. Однако он обладал особенным обаянием и
даром заставить людей любить себя. Кроме того, он был абсолютно честен».
Зато всех американцев (если не считать Марка Кларка) этот тщательно поддерживаемый
внешний образ привел в восхищение, так как полностью соответствовал их
представлениям об английском джентльмене. Старшие командиры, такие как Эйзенхауэр,
Брэдли и даже Паттон, который любил повторять, что не настроен пробритански, высоко
ценили Александера. Впрочем, следует признать откровенно, именно личные качества
Александера помогли сгладить множество острых углов в англоамериканских
отношениях. Однако главной его проблемой как командира оставалась нехватка
решительности, так как подчиненные должны были получать четкие приказы. Как заметил
Лиддел-Гарт: «Начало карьеры Александера представляло собой череду непрерывных
успехов, поэтому он никогда не получил оселка, на котором ему следовало отточить свое
лезвие. Более того, он был внутренне неспособен оказывать давление на других, и он
стремился избегать ненужных трений. Иногда это мешало ему выступить в роли
командира, хотя это было необходимо».
Это лучше всего продемонстрировал пример генерал-лейтенанта (в 1942 году)
Монтгомери, который тоже имел массу недостатков, но, по словам Такера, вне всякого
сомнения, был «одним из самых настойчивых, оптимистичных, решительных и отважных
солдат на поле боя». Запредельная самоуверенность Монти была результатом его долгой
службы и имевшейся у него военной косточки. Железная воля и серия военных успехов в
конце концов превратили робкого и неуверенного человека в эталон тщеславия и
эгоцентризма, каким Монтгомери стал позднее. С одной стороны, он был способен
совершать благородные поступки, которые чаще всего замечал только его начальник
штаба бригадный генерал Фредди де Гинган, но Монтгомери был способен вести себя так,
что у людей перехватывало дыхание. «Он имел репутацию способного и безжалостного
солдата и невероятного хама», — заметил Оливер Харви, личный секретарь министра
иностранных дел Энтони Идена, когда в августе 1942 года Монти был назначен
командующим 8-й Армией.
Монтгомери на каждом углу любил кричать о собственном гении, и на новом посту он
сразу дал понять, кто теперь здесь хозяин. Он тщательно выбрал себе начальника пресс-
службы, назначив на этот пост заслуженного военного корреспондента Алана Мурхеда, и
начал последовательно лепить эффектный образ, выбрав необычный стиль одежды и
демонстрируя показную умеренность. Его солдаты клюнули на это. Боевой дух снова
пошел вверх, Монти заставил их поверить, что они лучшие в мире. Он привел солдат в
восхищение, призывая: «Убивайте немцев, даже священников — по одной штуке в день, а
в воскресенье — по две». Все дружно отмечали влияние Монгомери: «Из всех генералов,
которых я знал, это единственный, службу у которого я считал честью. Как обычный
отставник, я отдаю вам честь и почтительно благодарю за гениальные приказы, которые
вы нам отдавали», — писал один из ветеранов североафриканских кампаний. Неизменный
начальник штаба Эйзенхауэра Уолтер Беделл Смит заметил: «Он обладал мистической
способностью передать солдатам свою самоуверенность».
Новый командующий 13 августа 1942 года, стоя на склонах хребта Рувесайт, заявил
своему штабу: «Здесь мы будем стоять и сражаться. Дальнейшего отступления не будет.
Мы будем стоять и сражаться. И если мы не сможем удержаться здесь, то останемся
лежать мертвыми». Де Гинган вспоминает, что это обращение произвело воздействие
«электризующее — да что там, потрясающее! В тот день мы ложились спать с новой
надеждой в сердцах и с уверенностью в будущем нашей армии». Эта уверенность быстро
передалась всем солдатам армии. «Просто удивляешься, какую атмосферу создал
Монтгомери в кратчайшее время. Это великий характер и великая личность», — писал в
октябре командир XXX корпуса генерал-лейтенант Оливер Лиз. На столе Монтгомери в
его штабной машине в ходе всей кампании в пустыне красовалась пришпиленная
фотография Роммеля. Это был один из типичных снимков Лиса пустыни: шоферские
очки, поднятые на тулью фуражки, Рыцарский Крест на шее, тяжелый цейссовский
бинокль и кожаная куртка. Этот образ был частью битвы умов, которую начал
Монтгомери с благословения Черчилля, считавшего войну в пустыне дуэлью двух
гигантов.
Военные корреспонденты начали писать штампами. Немцы всегда были смелыми, а
итальянцы «если не отважными, то благородными». Английские солдаты перехватили
песенку Африканского корпуса «Лили Марлен». В палате общин Черчилль сделал
Роммелю комплимент, назвав его великим генералом, хоть он и сражается на стороне
противника.
Это было не так уж далеко от истины. Да, в поведении солдат Африканского корпуса не
было тех жестокостей, которые сопровождали германские армии в других местах. «Слава
богу, в пустыне нет дивизий СС, иначе здесь творилось бы невесть что», — заметил
генерал Фриц Байерлейн, который воевал в Северной Африке с октября 1941 по май 1943
года. Он даже добавил: «Тогда здесь началась бы совсем другая война». Собственный
отчет Роммеля о войне в пустыне подтверждает это. Солдаты обеих сторон проявляли
гуманность и уважали мужество противника.
Роммель вел Deutsches Afrika Korps железной рукой. Он превратил 15-и и 21-ю танковую
и 90-ю легкую дивизии в мощное сплоченное соединение, солдаты которого оправданно
гордились своими достижениями. Даже после войны многие воины Африканского
корпуса все еще сохраняли изображение пальмы на своих записных книжках. В отличие
от Монтгомери, Роммель предпочитал руководить войсками, находясь непосредственно
на поле боя. В результате он сам часто подвергался нешуточной опасности и создавал
массу проблем офицерам штаба.
Когда Монгомери принял командование 8-й Армией, его противник отсутствовал в
Африке. После 19 месяцев непрерывных боев здоровье Роммеля серьезно пошатнулось.
Он страдал от экземы, катара желудка, нарушения кровообращения и хронического
переутомления. 23 сентября 1942 года он отправился на отдых в горы возле Вены, оставив
вместо себя генерала Георга Штумме.
23 ноября 1942 года Монтгомери начал новое наступление под Эль-Аламейном, после
чего Гитлер приказал Роммелю немедленно вернуться в Африку. Фельдмаршал прибыл
туда через двое суток и узнал, что Штумме скончался от сердечного приступа, а
противник пробивается сквозь «Сады дьявола» — систему минных полей, на которых
держалась оборона немцев.
Несмотря на свои героические действия, Танковая армия «Африка» не сумела удержать
британскую 8-ю Армию. Англичане имели огромное преимущество в живой силе и
технике, и Роммель дважды радировал ОКВ, что собирается начать отступление вдоль
побережья на запад, к линии Фука. Гитлер прочитал вторую радиограмму Роммеля рано
утром 3 ноября — она была перехвачена, расшифрована и передана Алану Бруку всего
через несколько часов, — и немедленно приказал стоять насмерть. Однако у Роммеля
осталось всего 35 танков, почти кончились боеприпасы, и у него не было иного выбора,
как на следующий день начать общее отступление, которое было потом утверждено
фюрером.
В Лондоне Черчилль изнывал от нетерпения. Теперь Роммель был вынужден обороняться.
«Алекс и Монти крепко прижали его», — сказал Черчилль Эйзенхауэру 13 ноября. Но
Черчилль желал продолжения наступления. «Я уверен, что следует приложить
максимальные усилия установления нашего господства в Тунисе и для захвата
Триполи», — добавил он. Но Кессельринг имел на сей счет собственные намерения и был
полон решимости не допустить подобного развития событий.
Чтобы выиграть время, он приказал тянуть переговоры с Эстева как можно дольше, пока
подкрепления, которыми командовал полковник Ледерер, сумеют закрепиться в Тунисе.
12 ноября туда по воздуху были переброшены еще 500 человек и 74 тонны грузов. На
транспортах по морю прибыли 17 танков и автотранспорт. На следующий день прилетели
еще 600 человек, которые должны были захватить аэродромы Габеса и Сфакса в 150
милях к югу от Туниса. К 15 ноября немцы перебросили 5000 человек, которые имели 170
тонн бензина, различные грузы и боеприпасы, первоначально предназначавшиеся
Роммелю. В течение недели вся транспортная авиация Итало-германской армии была
задействована в Тунисе.
Генерал Барре согласился поставить под ружье гарнизоны Туниса и Бизерты, однако
немцы быстро поняли, что он старается выждать и не намерен передавать дивизию
«Тунис» ни одному из противников. Гарлингаузен вообще заподозрил, что тот может
переметнуться к союзникам, и приказал лейтенанту Байтингеру ночью 13/14 ноября
занять все административные здания и блокировать западные подходы к Тунису, несмотря
на протесты Эстева.
Санитарный ефрейтор Виктор Функ, который пересек Тунис только для того, чтобы
проследить за исполнением данного приказа, нашел происходящее немного странным.
«Моим глазам предстало странное зрелище людей в военной форме с пулеметами». На
кондуктора трамвая это тоже произвело впечатление, и он разрешил немцам ехать без
билетов.
Если бы генерал танковых войск Вальтер Неринг прибыл на неделю раньше, он мог бы
обеспечить поддержку Барре. Когда Гитлер отправил его в Тунис в качестве
командующего войсками вместо Ледерера с приказом создать надежный плацдарм,
Неринг обнаружил, что для его только что сформированного ХС корпуса положение
складывается крайне тревожное. Тем не менее, союзники уже упустили элемент
неожиданности, который имелся в начале операции «Торч», что в результате привело к
тяжелым последствиям.
Глава 3.
Ненадежные помощники
«Почему французы не пытаются
выкинуть фрицев вон?»
Капитан Гарри К. Батчер,
запись в дневнике 12 ноября 1942
года.
Эффектный, но глупый жест Муссолини, пославшего свои войска в Тунис, «поразил
Командование «Юг», как разрыв бомбы», — сказал начальник штаба 2-го Воздушного
флота Пауль Дойчманн. Немцы говорили представителям Виши, что итальянцам не будет
позволено посылать войска в Тунис, однако утром 10 ноября Муссолини сделал именно
это, направив туда эскадрилью истребителей. Это был самый верный способ толкнуть
французов в объятия союзников. Кессельринг пришел в ужас и заявил Comando Supremo
самый резкий протест, на что получил ответ, что корабли и самолеты уже в пути и вернуть
их невозможно. Впрочем, позднее выяснилось, что истребители вылетели с Сардинии
только через 2 часа после этого разговора.
После прибытия итальянцев французы прервали переговоры, и Барре увел свои войска на
запад в горы. Его штаб разместился в Бедже. Генерал продолжал поддерживать контакты
с немцами, не оказывая им активного сопротивления. Хотя Кавальеро позднее отозвал
итальянцев, Кессельринг остался убежден, что французы перешли бы на сторону немцев,
если бы не вмешательство Муссолини.
Вальтер Неринг, который с февраля по август 1942 года до своего ранения в боях под
Алам-Хальфой командовал Африканским корпусом, сейчас находился на излечении в
Вюнсдорфе под Берлином. Так и не залечив гноящуюся рану на руке, он решил вернуться
в штаб Роммеля. Уже на пути в Рим он получил приказ немедленно отправляться в Тунис.
Чтобы прикрыть подходы к Тунису, у Неринга имелись 5-й парашютно-десантный полк,
11-й парашютно-десантный саперный батальон майора Рудольфа Витцига (причем оба не
имели автотранспорта), один маршевый батальон, имеющий только стрелковое оружие,
батарея из четырех 88-мм орудий и разведывательная рота бронеавтомобилей обер-
лейтенанта Кале.
В Бизерте итальянцы имели 2 батальона морской пехоты (около 800 человек), а в Матере
находились авангарды итальянской дивизии «Суперга», которая высадилась 15 ноября.
Однако немцы не имели налаженной системы командования, не имели боеспособных
мобильных частей с тяжелым вооружением, не имели даже системы связи — до конца
ноября им приходилось пользоваться французской телефонной сетью. Отсутствовали
медицинские подразделения, не было никакого автотранспорта. Даже сам Неринг был
вынужден пользоваться в качестве личного автомобиля конфискованным французским
такси. Неринг заявил, что на него произвели тяжелое впечатление многочисленные
трудности, хотя он не пал духом.
В середине ноября, частично по морю, частично по воздуху, начали прибывать
подразделения потрепанной в боях дивизии «Герман Геринг», совершившие тяжелый
марш из Коньяка. За ними последовала 10-я танковая дивизия из Марселя и только что
сформированная 334-я пехотная дивизия Вебера.
Им поставили грандиозную задачу: «взять под контроль почти безнадежную ситуацию»,
как писал подполковник Бюркнер, начальник штаба 10-й танковой дивизии. «Мы должны
были собрать в кулак всю нашу волю, чтобы вступить в бой, и использовать все наше
умение, чтобы помешать противнику быстро овладеть Тунисом».
Неринг действовал быстро и решительно. Он постарался обеспечить оборону двух
отдельных плацдармов. Первый находился в городе Тунис, и его оборонял 5-й
парашютно-десантный полк под командованием Гарлингаузена, пока его не сменил
подполковник Вальтер Кох. Второй находился в Бизерте, и его занимали войска под
командованием подполковника Штольца, которого позднее сменил полковник барон
Фриц фон Бройх. Однако утром 26 ноября служба радиоперехвата союзников поймала
сообщение, из которого стало ясно, что у Неринга практически нет войск, чтобы удержать
плацдармы. Он сомневался, что сумеет вообще что-либо сделать.
Пикирующие бомбардировщики, разведчики, истребители-бомбардировщики были
сведены в Воздушное командование № 1, которым командовал генерал-майор Кош.
Наземные части Люфтваффе находились в распоряжении генерал-майора Кёхи и
опытного офицера генерал-майора Нойфера, который взял на себя командование
зенитными орудиями. В конце концов, они превратились в полнокровную дивизию.
Кессельринг был вынужден принять чисто оборонительную стратегию, чтобы удержать в
своих руках линии отхода Танковой армии «Африка» в Тунис. Так как он не мог защитить
всю страну в целом, то решил удержать хотя бы ворота: Тунис и Бизерту. Особенно
Кессельринга интересовала территория между Тунисом и старыми французскими
укреплениями линии Марет на юге, куда в конце концов должен был отойти Роммель.
Северная часть этого района была густо населена, имела развитую дорожную сеть и
систему железных дорог, расходящихся от Туниса. Центральная часть была не так важна.
Ее отделяли от пустыни горные хребты с парой перевалов, которые было легко защитить.
Условия в южной трети были похожими. Плохо исследованная местность и пустыня
затрудняли продвижение союзников.
Кессельринг совершенно правильно предположил, что неопытные англо-американские
войска, непривычные к пустынным условиям, не будут оказывать давления на дальний
южный фланг его фронта. Если не считать нескольких истребителей, в южной половине
Туниса не было никаких немецких войск до тех пор, пока туда не прибыли войска
Роммеля. В центральной зоне находились итальянская дивизия «Суперга» и авангарды
XXX корпуса.
Наилучшая линия обороны проходила от Бона на побережье через Тебессу и Гафсу до
Кебили на юге. В этом случае Тозёр мог служить передовым укреплением. Хотя
Кессельрингу было желательно создать прочный фронт, с имеющимися силами он мог
лишь выдвинуть войска на запад до линии, проходящей от горы Джебель на юг через
Беджу до Сбейтлы и Гафсы, чтобы попытаться удержаться на ней. По крайней мере, он
располагал тем преимуществом, что эта линия проходила на достаточном расстоянии от
побережья, и там можно было затормозить наступление союзников. Чтобы выйти к этой
линии, союзникам потребуется много времени, что позволит немцам хорошо укрепиться,
используя сильно пересеченную местность.
Командование союзников знало, что сразу после высадки сопротивление немцев будет
чисто символическим, они могут отправить лишь небольшие отряды с несколькими
бронеавтомобилями и противотанковыми орудиями, чтобы перекрыть пути наступления.
Но у союзников имелись собственные проблемы, по крайней мере, в той стране, по
которой готовилась наступать 1-я Армия генерала Андерсона.
Ее рельеф ничем не напоминал пустыню, по которой 8-я Армия гнала Роммеля. В секторе
к северу от реки Меджерда господствовали холмистые гряды, идущие в разных
направлениях. На их унылых склонах растут пробковые деревья и густой кустарник,
достигающий до плеча. И передвигаться в таких зарослях более чем сложно. От Сук-
Араса река Меджерда течет к своему устью между Бизертой и Тунисом вдоль долины,
которая временами сужается в иголочное ушко, временами расширяется до 10 миль. Здесь
находятся многочисленные поля, однако во время дождей глинистая почва превращается
в липкую массу, в которой вязнут ноги и беспомощно крутятся колеса автомобилей. Даже
гусеничные машины часто не могут выбраться из этой грязи. Еще больше усложняли дело
многочисленные крутые овраги вади, пересекавшие долину. Они являлись естественными
противотанковыми рвами, которые в период дождей превращались в бушующие потоки.
Траки вязли в трясине, и считанные дороги тут же превращались в опасные дефиле.
Мосты были старыми и ненадежными, под тяжелыми грузовиками гнулись и трещали. Их
было очень просто заминировать и взорвать. Зима была сезоном дождей, поэтому
наступлению союзников ливни мешали до апреля 1943 года, превращая любой марш в
тяжелое испытание для людей и техники.
Южнее и юго-восточнее долины Меджерды находится Тунисская равнина, ограниченная
цепочкой городов и селений: Тебурба — Меджез-эль-Баб — Губеллат — Бу-Арада —
Пон-дю-Фан. Этот район имеет площадь около 250 кв. миль. На востоке и западе он
завершается каменистыми холмами и горами, которые кое-где поросли низким жестким
кустарником. Закрепившись на господствующих высотах, обороняющиеся, хорошо
рассредоточившись и окопавшись, могут спокойно, как в тире, уничтожать наступающие
танки, прикрывшись минными полями.
Хребет Восточный Дорсаль тянется с севера на юг примерно на 120 миль — от Пишона до
Макнаси, а потом поворачивает на юго-запад и тянется еще на 20 миль до Эль-Гетарра,
где обрывается недалеко от цепи соленых озер. Линия Марет прикрывает брешь между
озерами и берегом моря. Дальше на запад находится высокое плоскогорье Западный
Дорсаль, постепенно опускающееся от самого высокого пика Джебель-Загуан на севере до
Ферианы на юге. Эти естественные препятствия сами по себе сильно затрудняют
передвижение во внутренних районах Туниса. Любая попытка прорваться вдоль дороги
может дорого обойтись, так как перевалов очень мало и их легко перекрыть даже
небольшими силами.
Между Восточным Дорсалем и морем лежит прибрежная равнина длиной около 180 миль,
довольно узкая в холмистой местности на севере вокруг Анфидавилля, южнее
расширяющаяся до 70 миль возле Кайруана и снова сужающаяся на линии Марет. Южная
часть равнины пустынная и безжизненная, но на севере, особенно вокруг Суса и Сфакса,
редкие зеленые пятна оливковых рощ немного оживляют унылый пейзаж. Такая
местность облегчала маскировку танковых частей, однако в дождливую погоду целые
подразделения оказывались прикованными к месту глубокой грязью. Танкисты и
артиллеристы, забравшиеся в укрытие, оказывались в буквальном смысле слова слепыми.
Вдоль берега проходило основное шоссе, но слишком часто обстоятельства вынуждали
автоколонны покидать его, и тогда им приходилось с огромными трудностями
пробиваться между бесчисленными солеными озерами.
Местность в Тунисе позволяла использовать танки только в районах к югу от Ферианы —
Сбейтлы — Пишона, на равнинах Кайруан и Губеллат и, в долине реки Меджез. Танки
могли наступать лишь вдоль долины Меджеза, потому что, как видно на карте, севернее
Кайруана они уперлись бы в горы между Анфидавиллем и Восточным Дорсалем.
Наступление на северо-восток из района Бу-Арада и на восток от Джебель-Рибане тоже не
приводило в Тунис, так как танки столкнулись бы с холмистой грядой между Бир-
Мшерга — Айн-эль-Аскер — Ксар-Тир. «Местность в известной степени уравнивала
силы», — сухо заметил Кессельринг.
10 ноября Андерсон получил приказ Эйзенхауэра начать наступление на восток с теми
мизерными силами, которые были в его распоряжении. Андерсон просто рвался в бой. Он
даже не стал дожидаться, пока выяснится позиция французских частей генерала Барре,
занимавших Сетиф, Константину и другие пункты на пути предстоящего продвижения.
Он заслужил восхищенный отзыв Эйзенхауэра: «Вы единственный генерал из
находящихся у меня в подчинении, который согласился на это».
Но едкий нрав Андерсона слишком часто осложнял отношения между англичанами и
американцами. «Он казался искренним, но не слишком умным», — такую резкую, но во
многом справедливую характеристику дал ему Паттон. Лиддел-Гарт слышал нечто
подобное от генерал-майора Хобарта, который помнил Андерсона еще в 20-е годы
слушателем штабного колледжа в Кветте, так как был директором этого колледжа. По
мнению Хобарта, Андерсону следовало многому научиться, «однако сомнительно, был ли
он на это способен». Кроме того, несколько членов армейского совета вообще
сомневались, обладает ли он качествами, пригодными для командования армией, «но
надеялись, что может обладать».
Сначала командование 1-й Армии планировало несколько бросков по морю и суше вдоль
побережья, чтобы захватить порты Бужи, Филиппвилль, Бон и Ла Голль, и только после
этого намечалось продвижение вглубь материка, чтобы захватить Сетиф и Константину.
Наступлением на восток должен был командовать командир 78-й пехотной дивизии
генерал-майор Вивьен Эвелью. Он начал операцию «Перпетуал», отправив резерв
Восточного оперативного соединения — 36-ю пехотную бригаду под командованием
бригадного генерала Э.Л. Кента-Лемона — захватить Бужи, находящийся в 120 милях
восточнее по побережью. Вечером 10 ноября десантные суда вышли в море под
прикрытием кораблей Королевского Флота. Одновременно маленькая колонна танков 5-го
Нортгемптонского полка вместе с эскадроном 56-го разведывательного полка под
командованием майора Харта вышла по шоссе из Алжира, чтобы расчистить путь бригаде.
Это «Соединение Харт», как его называли, достигло Джебель-Абиуд ночью 15/16 ноября.
В Джиджели, который находился в 35 милях к востоку от Бужи, направлялся транспорт
«Аватеа», на борту которого находились коммандос, наземный персонал Королевских
ВВС, различные грузы и авиабензин. Десантники должны были захватить близлежащий
аэродром, чтобы обеспечить прикрытие с воздуха всего района. Однако сильный прибой
расстроил план, и «Аватеа» вернулся назад, как раз в то время, когда британские войска
начали высаживаться на берег в Бужи. Воздушное прикрытие обеспечивали самолеты
английского авианосца «Аргус» (однако он вскоре был отозван), а также истребители из
Алжира. Но этого было недостаточно, и находящиеся в порту корабли стали легкой
добычей самолетов Люфтваффе.
