Микешина Л.А. (Сост.) Философия науки. Хрестоматия
Подождите немного. Документ загружается.
теоретических уровнях и разными методами. Процесс познания, по Бергсону, состоит в непрерывном
взаимодействии восприятия и воспоминаний, при этом здравый смысл — это такой «пласт» сознания, где
память пластична, уравновешенна, энергична. Работа «Введение в метафизику» (1903) посвящена проблеме
интуиции в познании. Бергсон уверен, что интуитивный акт схватывает предмет в его абсолютной сущности
и полноте, раскрывая суть вещей с непосредственной ясностью и очевидностью; обрести способность к
интуиции — значит изменить сам образ жизни, научиться жить в длительности, видеть в подлиннике мир и
самих себя.
Становление исторического самосознания науки в XIX веке было осмыслено Бергсоном в его теории
«жизненного порыва», когда на первый план выступили проблемы методологии истории, а сама реальность
стала описываться как историческая. «Вселенная длится», каждый индивид имеет собственное «жизненное
начало» — источник внутреннего изменения и развития, длительность возникает из столкновения двух
неделимых потоков — падающей материи и восходящего жизненного порыва. Гарант и хранитель порыва
— Человек, который из сферы естественной истории переходит в область человеческой культуры. Наука, по
Бергсону, сможет достичь абсолютного знания, если интеллект сольется с интуицией.
В начале XX века в России вышло два пятитомных издания собрания сочинений Бергсона. Затем был почти
полувековой период забвения. В на-
184
ши дни Институт философии РАН готовит многотомное издание его произведений.
НМ. Пронина
Что не существует двух различных способов познания сущности вещей, что корень различных наук скрыт в
метафизике, — так думали, вообще, древние философы. И не в этом была их ошибка. Она заключалась в
том, что они всегда проникались столь естественной человеческому уму верою, что изменение есть только
выражение и развитие неизменяемостей. Отсюда следовало, что Действие есть ослабленное Созерцание,
длительность — обманчивый и подвижной образ неподвижной вечности, Душа — падение Идеи. Вся эта
философия, которая начинается с Платона и приводит к Плотину, является развитием принципа, который
мы могли бы формулировать так: «Неизменное заключает в себе больше, чем движущееся, и от устойчивого
переходят к неустойчивому путем простого уменьшения». А между тем истина как раз в обратном.
Современная наука начинается с того дня, когда подвижность была возведена в независимую реальность.
Она начинается с того дня, когда Галилей, заставляя катиться шар по наклонной плоскости, принял твердое
решение изучить это движение сверху вниз само по себе, в нем самом, вместо того, чтобы искать его
принцип в понятиях верх и низ, в двух неподвижностях, которые Аристотель считал достаточными для
объяснения подвижности. И это не единичный факт в истории науки. Мы полагаем, что многие из великих
открытий, из тех, по крайней мере, которые преобразовали позитивные науки или создали из них новые,
могут быть уподоблены бросанию лота в чистую длительность. Чем более живой была затрагиваемая
реальность, тем глубже проникал лот.
Но лот, заброшенный в глубину моря, выносит жидкую массу, которую солнце очень быстро высушивает в
твердые и раздельные песчинки. И интуиция длительности, когда ее подставляют под лучи разума, точно
так же очень скоро сгущается в застывшие, раздельные, неподвижные понятия. В живой подвижности
вещей разум старается отметить реальные или возможные остановки; он помечает отправления и прибытия:
это все, что имеет значение для мысли человека, поскольку она является мыслью только человеческой.
Схватить то, что происходит в промежутке, превышает человеческое. Но философия не может быть не чем
иным, как только усилием к тому, чтобы перейти за человеческое состояние.
На понятиях, которыми, как вехами, уставлен путь интуиции, ученые всего охотнее останавливали свой
взгляд. Чем более они рассматривали эти осадки интуиции, перешедшие в символы, тем более они
приписывали всей науке символический характер. И чем более они верили в символический характер науки,
тем более они его реализовали и подчеркивали. Скоро они
Фрагменты даны по книгам:
1. Бергсон А. Введение в метафизику // Бергсон А. Собрание сочинений в 5 т. Т. 5. СПб., 1914.
2. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998.
185
перестали уже делать различие в позитивной науке между искусственным и естественным, между данными
непосредственной интуиции и огромным трудом анализа, совершаемым разумом вокруг интуиции. Они
приготовили, таким образом, пути для доктрины, утверждающей относительность всех наших познаний.
Но и метафизика также поработала для этого.
Как могли учителя современной философии, которые были одновременно и метафизиками, и обновителями
науки, не иметь чувства подвижной непрерывности реального? Как могли они не переноситься в то, что мы
называем конкретной деятельностью? Они делали это более, чем они сами об этом думали, в особенности
гораздо более, чем они об этом говорили. Если попытаться связать непрерывной чертой те интуиции, вокруг
которых сорганизовались системы, то окажется, что рядом со многими другими сходящимися или
расходящимися линиями существует одно, вполне определенное, направление мысли и чувства. Что это за
скрытая мысль? Как выразить это чувство? Заимствуя еще раз у платоников их способ выражения, мы
скажем, освобождая слова от их психологического смысла, и называя Идеей известный залог в легкой
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
101 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
101
постигаемости и Душой — известную жизненную тревогу, что, невидимое течение, заставляет новейшую
философию Душу ставить выше Идеи. Она стремится этим самым, подобно современной науке и даже еще
гораздо более, идти в направлении, обратном тому, по которому шла античная мысль.
Но эта метафизика, как и эта наука, раскинула вокруг своей внутренней жизни богатую ткань символов,
забывая иногда, что если наука нуждается в символах для своего аналитического развития, то
существование метафизики вызывается главным образом необходимостью разрыва с символами. Здесь
также разум совершал свою работу закрепления, разделения, перестройки. ...разум, ролью которого является
оперирование устойчивыми элементами, может искать устойчивости или в отношениях, или в вещах.
Поскольку он работает над понятиями отношений, он приходит к научному символизму. Поскольку он
оперирует понятиями вещей, он приходит к символизму метафизическому. Но в том и другом случае
распорядок исходит из него. (1, с. 39 — 41)
Наука и философия
На первый взгляд может показаться благоразумным предоставить исследование фактов позитивной науке.
Физика и химия будут заниматься неорганизованной материей, биологические и психологические науки
станут изучать проявления жизни. Задача философа тогда очерчивается точно. Он получает из рук ученого
факты и законы, и, пытается ли он превзойти их, чтобы постичь глубинные причины, или считает
невозможным идти так далеко, что и доказывает самим анализом научного познания, — в обоих случаях он
испытывает к фактам и к отношениям, переданным ему наукой, такое почтение, какого требует нечто уже
установленное. К этому познанию он приложит критику познавательной способности и, в случае
необходимости, метафизику; что касается самого познания в его материальности, то он считает его делом
науки, а не философии.
186
Но разве не очевидно, что это так называемое разделение труда приводит к тому, что все запутывается и
смешивается? Метафизику или критику, право на создание которых философ оставляет за собою, он
получает в готовом виде от позитивной науки, ибо они содержатся в ее описаниях и анализах, всю заботу о
которых он предоставил ученому. Не желая с самого начала касаться фактической стороны вопросов, он
оказывается вынужденным в вопросах принципиальных просто-напросто формулировать, в более точных
выражениях, те неосознанные и, стало быть, необоснованные метафизику и критику, которые очерчиваются
самим отношением науки к реальности. Не стоит обманываться внешней аналогией между вещами
природными и человеческими. Мы здесь не в юридической области, где описание факта и суждение о факте
— две вещи разные по той простой причине, что там над фактом и независимо от него существует изданный
законодателем закон. Здесь же законы находятся внутри фактов и соответствуют тем линиям, по которым
совершалось рассечение реального на отдельные факты. Нельзя описать вид предмета без предварительного
суждения о его истинной природе и его организации. Форму нельзя полностью отделить от материи, и тот,
кто сначала предоставил философии только принципиальные вопросы и тем самым пожелал поставить
философию выше науки, подобно тому, как кассационный суд ставится выше суда присяжных и
апелляционного суда, — тот вынужден будет постепенно свести ее к простой протоколизации, задачей
которой станет — самое большее — формулировка в более точных выражениях не подлежащих
обжалованию приговоров.
Позитивная наука есть действительно творение чистого интеллекта. Будет ли принята или отвергнута наша
концепция интеллекта, есть один вопрос, в котором все с нами согласятся, а именно, что интеллект
чувствует себя особенно свободно в сфере неорганизованной материи. Он все больше пользуется этой
материей в механических изобретениях, и изобретения эти становятся для него тем более легкими, чем
более механически он судит о материи. Он несет в себе, под формою естественной логики, скрытый
геометризм, который выявляется по мере того, как интеллект все глубже проникает в инертную материю.
Он находится в полной гармонии с этой материей; вот почему так близки друг к другу физика и метафизика
неорганизованной материи. Когда же интеллект приступает к изучению жизни, он по необходимости
обращается с живым, как с инертным, прилагая к этому новому предмету те же самые формы, перенося в
эту новую область те же привычки, которые с таким успехом прилагались им к старому. И он вправе так
поступать, ибо лишь при этом условии живое так же поддается нашему действию, как и инертная материя.
Но истина, к которой приходят таким путем, становится относительной, полностью зависящей от нашей
способности действовать. Это уже не более как символическая истина. Она не может иметь той же
ценности, что истина физическая, ибо она является только распространением физики на предмет, который
мы a priori условливаемся рассматривать лишь с внешней стороны. Обязанностью философии было бы
войти сюда активно, исследовать живое без задней мысли о практическом его использовании,
освободившись от собственно интеллектуальных форм и привычек. Цель философии — умозрение, то есть
вдение; ее по-
187
зиция по отношению к живому не является позицией науки, которая стремится только действовать и
которая, умея действовать лишь через посредство инертной материи, рассматривает и остальную реальность
только под этим углом зрения. Что же будет, если философия полностью предоставит позитивной науке
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
102 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
102
факты биологические и психологические, как по праву уступила она ей факты физические? Она примет a
priori механистическую концепцию всей природы, концепцию непродуманную и даже бессознательную,
исходящую из материальной потребности. Она примет a priori. доктрину простого единства познания и
абстрактного единства природы.
С этого времени философия может считаться завершенной. Философу останется только выбирать между
метафизическим догматизмом и метафизическим скептицизмом, которые основаны, по сути, на одном и том
же постулате и не прибавляют ничего к позитивной науке. Он может гипостазировать единство природы или
— что сводится к тому же самому — единство науки в существе, которое будет ничем, ибо оно ничего не
создает, — в бездейственном Божестве, просто обобщающееся в себе все данное, либо в вечной Материи, из
недр которой изливаются свойства вещей и законы природы, либо, наконец, в чистой Форме, которая
стремится охватить неуловимую множественность и которая будет, по желанию философов, формой
природы или формой мышления. Все эти философии на разных языках скажут, что наука вправе обращаться
с живым, как с инертным, и что нет никакой существенной разницы, не нужно проводить никакого различия
между результатами, к которым приходит интеллект, прилагая свои категории, — будет ли он пребывать в
инертной материи или устремится навстречу жизни.
А между тем во многих случаях чувствуется, что рамки разрываются. Но так как с самого начала не было
установлено различие между инертным и живым, — между тем, что заранее приспособлено к рамкам, куда
его вкладывают, и тем, что держится в них лишь при условии исключения из него всего существенного, —
то приходится одинаково подвергать подозрению все, что заключено в рамках. За метафизическим
догматизмом, возводившим в абсолют искусственное единство науки, последуют тогда скептицизм или
релятивизм, который обобщит и распространит на все результаты науки искусственный характер некоторых
из них. Отныне философия так и будет колебаться между доктриной, считающей абсолютную реальность
непознаваемой, и той, чье представление об этой реальности говорит нам не более того, что говорила наука.
Желая предупредить всякий конфликт между наукой и философией, жертвуют философией; но при этом не
много выигрывает и наука. И, стремясь избежать мнимого порочного круга, то есть использования
интеллекта с целью его же превзойти, попадают в весьма реальный круг, старательно отыскивая в
метафизике единство, которое с самого начала было дано a priori, — единство, принятое слепо,
бессознательно, одним тем, что весь опыт был предоставлен науке, а вся реальность — чистому разуму.
Начнем, напротив, с того, что проведем демаркационную линию между инертным и живым. Мы обнаружим,
что первое естественным образом входит в рамки интеллекта, — второе же поддается этому лишь
искусственно,
188
а потому и нужно занимать по отношению к живому особую позицию и смотреть на него по-иному, чем
позитивная наука. Философия, таким образом, овладевает областью опыта. Она вмешивается во множество
вещей, которые до сих пор ее не касались. Наука, теория познания и метафизика оказываются
перенесенными на одну почву. Вначале это вызовет у них некоторое замешательство. Всем троим будет
казаться, что ими что-то утрачено. Но в конце концов все трое извлекут пользу из встречи.
Научное познание и в самом деле могло возгордиться от того, что его утверждениям приписывали
одинаковую ценность во всей области опыта. Но именно потому, что все эти утверждения были поставлены
в один ряд, они в конце концов оказались зараженными одной и той же относительностью. Этого не будет,
если с самого начала установить различие, которое, как нам кажется, напрашивается само собою.
Собственная область разума — это инертная материя. На нее главным образом и направлено человеческое
действие, а действие, как мы говорили выше, не может совершаться в нереальном. Поэтому, если
рассматривать физику в общей форме, отвлекаясь от деталей ее реализации, можно сказать, что она касается
абсолютного. Если же науке удается овладеть живым, аналогично тому, как она поступаете
неорганизованной материей, то это бывает только случайно — по воле судьбы или благодаря удаче, как
угодно. Здесь приложение рамок разума уже не является естественным. Мы не хотим сказать, что рамки эти
здесь незаконны, в научном смысле этого слова. Если наука должна расширять наше действие на вещи и
если мы можем действовать, лишь используя как орудие инертную материю, то наука может и должна и
впредь обращаться с живым, как она обращалась с инертным. Но, разумеется, чем больше она углубляется в
жизнь, тем более символическим, относительным, зависящим от случайностей действия становится
даваемое ею знание. Поэтому в этой новой области науку должна сопровождать философия, чтобы научная
истина дополнялась познанием другого рода, которое можно назвать метафизическим. Тем самым
возвышается всякое наше познание, и научное и метафизическое. Мы пребываем, мы движемся, мы живем в
абсолютном. Наше знание об абсолютном, конечно, и тогда не полно, но оно не является внешним или
относительным. Благодаря совместному и последовательному развитию науки и философии мы постигаем
само бытие в его глубинах.
Отвергая, таким образом, внушаемое рассудком искусственное внешнее единство природы, мы отыщем,
быть может, ее истинное единство, внутреннее и живое. Ибо усилие, которое мы совершаем, чтобы
превзойти чистый рассудок, вводит нас в нечто более обширное, из чего выкраивается сам рассудок и от
чего он должен был отделиться. А так как материя сообразуется с интеллектом, так как между ними
существует очевидное согласие, то нельзя исследовать генезис одной, отвлекаясь от генезиса другого. Один
и тот же процесс должен был одновременно выкроить материю и интеллект из одной ткани, содержавшей
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
103 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
103
их обоих. В эту-то реальность мы и будем проникать все больше и больше по мере роста наших усилий
превзойти чистый интеллект. (2, с. 201-205)
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ. (1859-1938)
Э. Гуссерль (Husserl) — основоположник феноменологической школы XX столетия. Исследовательская
область его философского творчества — это теория познания, ключевым пунктом которой является
проблема обоснования знания. Только учитывая это обстоятельство, можно говорить о философии науки
Гуссерля. Связь феноменологии как этапа классической философии и современной феноменологии состоит
в устремленности философского знания к глубинным основам бытия, к некоему первоначалу, даже если, в
конце концов, таким первоначалом знания окажется вовсе не основание мира, а первичный слой самого
знания. И.Кант формулировал этот аспект проблемы в виде вопроса: «Что мы можем знать?»
Феноменологический метод у Гуссерля рассматривается в роли средства прояснить основания науки,
избавить ее от «неосновательности», от случайных факторов, от психологизма и сделать ее с помощью
философии строгой. В «Кризисе европейских наук» эта задача приобретает мировоззренческое значение. От
темы кризиса науки Гуссерль переходит к теме кризиса европейского общества. Ниже приведены выдержки
из трех работ Гуссерля - «Логические исследования» (Т. I, II), «Картезианские размышления», «Кризис
европейских наук и трансцендентальная феноменология». Основной сюжет первой работы — критика
психологизма в науке и обоснование значимости феноменологических исследований для теоретико-
познавательных методологических процедур; вторая работа нацелена на поиск оснований «абсолютной»
науки, которые Гуссерль находит в учении о трансцендентальном Я, или «эгологии», по характеристике
Хайдеггера; основная мысль третьей — необходимость преодоления кризисного состояния науки и попытка
сделать это через понимание человеческой природы, для чего философ обращается к истории человеческого
духа.
А.Н. Аверюшкин
Фрагменты приводятся по изданиям:
1. Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 1 // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск,
1994.
2. Гуссерль Э. Логические исследования. Т. II (1) // Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 3 О). М., 2001.
3. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 1998.
4. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение
в феноменологическую философию // Вопросы философии, 1992. № 7. С. 136-176.
190
[Научное значение экономии мышления]
Учение Маха об экономии мышления, как и учение Авенариуса о наименьшей затрате сил, относится, как
мы видели, к известным биологическим фактам и в конечном счете представляет отрасль учения о развитии.
Отсюда само собой понятно, что упомянутые исследования могут, правда, пролить свет на практическое
учение о познании, на методологию научного исследования, но отнюдь не на чистое учение о познании, в
частности, не на идеальные законы чистой логики. С другой стороны, сочинения школы Маха-Авенариуса,
по-видимому, имеют в виду именно теорию познания с обоснованием в смысле экономии мышления.<...> (1,
с. 316)
Фактическая сторона принципа экономии сводится к тому, что существуют представления, суждения и иные
переживания мышления, и в связи с ними также чувства, которые в форме удовольствия содействуют
известным интеллектуальным тенденциям, в форме же неудовольствия отталкивают от них. Далее можно
констатировать в общем, грубом и целом прогрессирующий процесс образования представлений и
суждений, причем из элементов первоначально лишенных значения, прежде всего образуются отдельные
данные опыта, а затем эти данные сливаются в одно более или менее упорядоченное единство опыта. По
психологическим законам на основе грубо согласующихся первых психических коллокаций возникает
представление единого, общего для нас всех мира, и слепая эмпирическая вера в его существование. Но
нельзя упускать из виду, что этот мир не для каждого тот же самый, он таков только в общем и целом, лишь
настолько, чтобы практически была в достаточной мере дана возможность общих представлений и
действий. Мир не одинаков для простого человека и для научного исследователя; для первого мир есть связь
приблизительной правильности, пронизанная тысячью случайностей, для второго мир есть природа, в
которой всюду и везде господствует строгая закономерность.
Несомненно имеет большое научное значение показать психологические пути и средства, с помощью
которых развивается и устанавливается эта достаточная для потребностей практической жизни
(потребностей самосохранения) идея мира как предмета опыта; далее показать психологические пути и
средства, с помощью которых в умах отдельных исследователей и целых поколений исследователей
образуется объективно адекватная идея строгого закономерного единства опыта с его непрестанно
обогащающимся научным содержанием. Но с гносеологической точки зрения все эти исследования не
имеют значения. (1, с. 317-318)
Заблуждения этого направления проистекают в конечном счете из того, что его представители — как и
психологисты вообще — заинтересованы только познанием эмпирической стороны науки. Они до известной
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
104 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
104
степени за деревьями не видят леса. Они трудятся над проблемой науки как биологического явления и не
замечают, что они даже совсем и не затрагивают гносеологической проблемы науки как идеального
единства объективной истины. Прежнюю теория познания, которая еще видела в идеальном проблему, они
считают заблуждением, которое лишь в одном смысле может быть достойным предметом научной работы:
именно для доказательства его
191
функции относительного сбережения мышления низшей ступени развития философии. Но чем больше
такая оценка основных гносеологических проблем и направлений грозит стать философской модой, тем
сильнее должно восстать против нее трезвое исследование, и тем более вместе с тем необходимо —
посредством возможно более многостороннего обсуждения спорных принципиальных вопросов и в
особенности посредством возможно более глубокого анализа принципиально различных направлений
мышления в сферах реального и идеального — проложить путь тому самоочевидному уяснению, которое
есть необходимое условие для окончательного обоснования философии. (1, с. 321)
Необходимость феноменологических исследований для критической
теоретико-познавательной подготовки и прояснения чистой логики
Необходимость начинать рассмотрение логики с рассмотрения языка (с точки зрения логики как
технического учения) признавалась неоднократно. <...> Я предполагаю, следовательно, что при этом не
хотят удовлетвориться построением чистой логики как просто одним из видов наших математических
дисциплин, т.е. как системы утверждений, развертывающейся в наивно-предметной значимости; но что при
этом также стремятся к философской ясности относительно этих утверждений, т.е. к усмотрению сущности
способов познания, вступающих в действие при осуществлении и при идеально-возможном применении
таких утверждений, а также к усмотрению смыслополаганий и объективных значимостей, сущностно
конституирующихся вместе с последними. Исследование языка принадлежит, конечно, философски
неизбежной подготовке построения чистой логики, так как только с помощью этих исследований могут
быть выработаны подлинные объекты логического исследования, а в дальнейшем — сущностные виды и
различия этих объектов, с ясностью, не допускающей ложного толкования. Речь идет при этом не о
грамматических исследованиях в эмпирическом смысле, т.е. отнесенных к какому-либо исторически
данному языку, но об исследованиях того наиболее общего типа, которые принадлежат широкой сфере
объективной теории познания и к тому, что с ней тесно взаимосвязано — чистой феноменологии мышления
и познания, как переживаний. <...> Именно эта сфере должна быть подробно исследована в целях
критической теоретико-познавательной подготовки и прояснения чистой логики <...> (2, с. 13-14)
Чистая феноменология представляет собой область нейтральных исследований, которая содержит в себе
корни различных наук. С одной стороны, она служит психологии как эмпирической науке. Своим чистым и
интуитивным методом она анализирует и описывает в сущностной всеобщности—в особенности как
феноменология мышления и познания — представления, суждения, познания как переживания, которые,
эмпирически понятые как классы реальных процессов во взаимосвязях одушевленной природной
действительности, принадлежат психологии как эмпирически-научному исследованию. С другой стороны,
феноменология раскрывает «истоки», из которых «проистекают» основные понятия и идеальные зако-
192
ны чистой логики. Они должны быть приведены к этим истокам, чтобы получить требуемые для
критического теоретико-познавательного понимания чистой логики «ясность и отчетливость». Теоретико-
познавательное и, соответственно, феноменологическое обоснование чистой логики включает в себя весьма
трудные, но также несравнимо важные исследования....>
(2, с. 14-15)
Любое теоретическое исследование, хотя оно, конечно, никоим образом не осуществляется только в
эксплицитных актах или даже в полных высказываниях, все-таки в конце концов завершается в
высказываниях. Только в этой форме истина и особенно теория становится прочным достоянием науки, она
становится документально зафиксированной и в любое время доступной сокровищницей знания и
дальнейших исследовательских устремлений. Является ли необходимой связь мышления и языка,
подчиняется ли необходимости то, что способ проявления суждения, завершающего познание, по
сущностным основаниям принимает форму утверждения или нет, во всяком случае, ясно, что суждения,
которые принадлежат более высокой интеллектуальной сфере, в особенности научной, едва ли могут
осуществляться без языкового выражения. (2, с. 15)
Необходимость радикального возвращения к началу философии
Если мы обратимся к этому столь странному для нас, сегодняшних, содержанию «Размышлений»
[Р.Декарта. — A.A.], то обнаружим, что в них происходит возвращение к философствующему ego <...>, к
ego чистых cogitationes. Это возвращение размышляющий совершает, следуя известному и весьма
примечательному методу сомнения. С радикальной последовательностью устремленный к цели
абсолютного познания, он отказывается признавать в качестве сущего что бы то ни было, что не защищено
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
105 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
105
от любой мыслимой возможности попасть под сомнение. Поэтому он осуществляет методическую критику
достоверностей жизни естественного опыта и мышления в отношении возможности в них усомниться и
путем исключения всего, что допускает такую возможность, стремится обрести тот или иной состав
абсолютных очевидностей. При следовании этому методу достоверность чувственного опыта, в которой мир
дан в естественной жизни, не выдерживает критики, и поэтому бытие мира на этой начальной стадии
должно оставаться лишенным значимости. Только себя самого <...> удерживает размышляющий как сущее
абсолютно несомненно, как неустранимое, даже если бы не было этого мира. Редуцированное таким
образом ego приступает теперь к своего рода солипсистскому философствованию. <...>(3,с.51-52)
Так у Декарта. Теперь мы спрашиваем, стоит ли, собственно говоря, отыскивать непреходящее значение
этих мыслей, способны ли они еще придать нашему времени животворные силы? (3, с. 53)
Раздробленность современной философии и ее бесплодные усилия заставляют нас задуматься. С середины
прошлого столетия упадок западной философии, если рассматривать ее с точки зрения научного единства,
по сравнению с предшествующими временами неоспорим. В постановке цели,
193
в проблематике и методе это единство утрачено. Когда с началом Нового времени религиозная вера стала
все более вырождаться в безжизненную условность, интеллектуальное человечество укрепилось в новой
великой вере — вере в автономную философию и науку. Научные усмотрения должны были освещать и
вести за собой всю человеческую культуру, придавая ей тем самым новую автономную форму. (3, с. 54)
Можно, пожалуй, сказать, что наши размышления, в сущности, достигли своей цели, а именно привели к
конкретной возможности раскрыть картезианскую идею философии как универсальной науки с абсолютным
обоснованием. Показать эту конкретную возможность, продемонстрировать ее практическую выполнимость
— пусть даже, разумеется, в виде некой незаконченной программы — значит указать необходимое и
несомненное начало и столь же необходимый метод, к которому всегда можно обратиться и которым
одновременно очерчивается систематика всех осмысленных проблем вообще. <...> Единственное, что
остается, — это разветвление трансцендентальной феноменологии на отдельные объективные науки, легко
понятное по мере ее произрастания из начал философии, и отношение этих наук к наукам, пребывающим в
позитивной установке и предданным в качестве примеров. К этим последним мы теперь и обратимся.
Повседневная практическая жизнь наивна, и происходящее в ней опытное познание, мышление, оценивание
и действие погружено в заранее данный мир. При этом вся интенциональная работа опытного познания, в
котором только и даны нам вещи, совершается анонимно: познающий ничего не знает об этой работе, как и
о выполняющем эту работу мышлении. <...> Не иначе дело обстоит и в позитивных науках. Им свойственна
наивность более высокого уровня, они представляют собой продукты сложной теоретической техники,
однако результаты интенциональной работы, от которых в конечном счете все и зависит, остаются
неистолкованными. Правда, наука претендует на способность оправдывать свои теоретические шаги и
повсюду основывается на критике. Но осуществляемая ею критика не есть последняя критика познания;
такая критика основана на изучении начальных продуктов, на раскрытии всех принадлежащих им
интенциональных горизонтов, благодаря которым только и может быть наконец постигнута «область
действия» тех или иных очевидностей и в соответствии с ней оценен бытийный смысл предметов,
теоретических построений, ценностей и целей. Поэтому даже на высоком уровне развития современных
позитивных наук мы сталкиваемся с проблемами оснований, с парадоксами и неясностями. Первичные
понятия, которые проходят через всю науку и определяют смысл ее предметной сферы и теорий, возникли в
наивной установке, обладают неопределенными интенциональными горизонтами и представляют собой
грубые продукты наивной и неосознанной интенциональной работы. Это относится не только к
специальным наукам, но и к традиционной логике со всеми ее формальными нормами. Всякая попытка
перейти от исторически развившихся наук к лучшему обоснованию, к лучшему пониманию их собственного
смысла и их собственных достижений приближает Ученого к цели его самоосмысления. Однако существует
лишь одно радикальное самоосмысление — феноменологическое. Но радикальное и абсо-
194
лютно универсальное самоосмысление неотделимы друг от друга и вместе неотделимы от подлинного
феноменологического метода самоосмысления в форме трансцендентальной редукции, интенционального
самоистолкования, раскрываемого посредством этой редукции трансцендентального ego и систематической
дескрипции, принимающей вид некой интуитивной эйдетики. (3, с. 286-287)
Позитивистская редукция идеи науки лишь к науке о фактах. «Кризис»
науки как утрата ею своей жизненной значимости
Но, может быть, надо изменить способ рассмотрения, прекратить всеобщие сетования на кризис нашей
культуры и на ту роль, которая приписывается в этом кризисе наукам, и тогда возникнет стремление
подвергнуть серьезной и острой критике научность всех наук, не оценивая заранее оправданность
методологических процедур и не задаваясь вопросом о смысле научности.
С помощью так измененного способа рассмотрения мы надеемся найти пути к самой сути дела. Встав на
этот путь, мы можем вскоре заметить, что дискуссионность, которой больна психология не только в наши
дни, но уже столетиями, и составляет ее собственный «кризис». Затем мы сможем выявить решающее
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
106 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
106
значение загадочной, непреодолеваемой непостижимости современных наук, даже математических, и в
связи с этим перейти к обнаружению различного рода мировых загадок, чуждых предшествующим эпохам.
Все они возвращают нас к загадке субъективности и неразрывным образом связаны с загадкой тематики и
метода психологии. <...>
Исходным пунктом является сдвиг, произошедший в последние столетия, во всеобщей оценке науки. Он
относится не только к ее научности, но и к тому значению, которое наука имеет и может иметь вообще для
человеческого существования. Исключительное — таков эпитет, характеризующий, начиная со второй
половины XIX в., влияние позитивных наук на мировоззрение современного человека. Это завораживающее
влияние растет вместе с «благосостоянием», зависящим от позитивных наук. Вместе с тем <констатация>
этого влияния влечет за собой равнодушное самоотстранение от вопросов, действительно решающих для
всего человечества. Наука, понятая лишь как эмпирическая наука, формирует лишь сугубо эмпирически-
ориентированных людей. Переворот в общественной оценке науки был неизбежен; особенно после
окончания мировой войны. Как известно, молодое поколение прониклось прямо-таки враждебным
отношением. Наука — и это постоянно можно слышать — ничего не может сказать нам о наших жизненных
нуждах. Она в принципе исключает вопросы, наиболее животрепещущие для человека, брошенного на
произвол судьбы в наше злосчастное время судьбоносных преобразований, а именно вопросы о смысле или
бессмысленности всего человеческого существования. Не выдвигается ли тем самым общее требование о
необходимости всеобщего сознания и ответственности всех людей, которые проистекали бы из разума?
Ведь, в конце концов, все это касается людей, которые, будучи свободны в главном, — в своем отношении к
окружающему человеческому и внечеловеческому миру, свободны в своих возможностях разумного
преобразования себя и окру-
195
жаюшего мира? Но что может сказать наука о разуме или неразумии, о человеке как субъекте свободы?
Физическая наука, разумеется, ничего — ведь она абстрагируется от всякой соотнесенности с
субъективным. Что же касается наук о духе, которые в своих специальных и общих дисциплинах
рассматривают человека в его духовном бытии, следовательно, в горизонте его историчности, то они, как
полагают, в соответствии с нормами строгой научности, требуют от исследователя исключения всех
ценностных установок, всех вопросов о разуме и неразумии тематизируемого человечества и произведений
его культуры. Научная, объективная истина состоит исключительно в констатации фактичности мира, как
физического, так и духовного. Но может ли мир и человеческое существование обладать истинным смыслом
в этом мире фактичности, если науки признают так объективно констатируемое за нечто истинное, если
история не научает нас ничему, кроме одного — все произведения духовного мира, все жизненные связи,
идеалы и нормы, присущие людям, подобно мимолетным волнам, возникают и исчезают, разум постоянно
превращается в неразумие, а благодеяние — в муку, всегда так было и всегда так будет? Можно ли
смириться с этим? И можно ли жить в мире, где историческое событие — лишь непрерывная цепь
иллюзорных порывов и горьких разочарований? (4, с. 138-139)
Жизненный мир как забытый смысловой фундамент естествознания
В высшей степени важно подчеркнуть, что уже Галилей осуществил замещение единственно реального,
опытно воспринимаемого и данного в опыте мира — мира нашей повседневной жизни миром идеальных
сущностей, который обосновывается математически. Это замещение было воспринято его последователями
и физиками последующих столетий.
<...> Роковое упущение Галилея заключалось в том, что он не обратился к осмыслению изначальной
смысловой процедуры, которая, будучи идеализацией всей почвы теоретической и практической жизни,
утверждала его в качестве непосредственно чувственного мира (и прежде всего в качестве эмпирически
созерцаемого физического мира), из коего и проистекает мир геометрических идеальных фигур. То, что
дано непосредственно, не стало предметом размышления, не стало предметом размышления то, как в
свободном фантазировании из непосредственно созерцаемого мира и его форм создаются, правда в качестве
лишь возможных, эмпирически-созерцательные и отнюдь не точные формы; какова мотивация и какова та
новая процедура, которая впервые собственно и предполагает геометрическую идеализацию. В
воспринятых геометрических методах эти процедуры уже не были жизненными, тем не менее сознательно
завышался внутренний смысл точности, характерный для осуществленных методов, до уровне
теоретического сознания. Поэтому и могло показаться, что геометрия сама создает собственные
непосредственно очевидные априорные «созерцания» и свою абсолютную истину с помощью мышления,
управляющего ими, истину, приложимость которой есть нечто само собой разумеющееся. То, что
принималось за нечто само собой разумеющееся, оказалось видимостью, как было уже показано выше, при
интерпретации мышления Галилея, где
196
было отмечено, что приложение геометрии имеет гораздо более сложные смысловые истоки, что все это
осталось и для Галилея, и для его последователей скрытым. Следовательно, от Галилея берет свое начало
замещение идеализированной природы природой (непосредственно) преднаучным образом созерцаемой.
Нередко любое случайное (и даже «философское») переосмысление технически искусного труда
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
107 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
107
останавливается на выявлении специфического смысла идеализированной природы, не достигая
радикального осмысления конечных целей, которые вырастают из преднаучной жизни и ее мира. С самого
своего возникновения естествознание и связанная с ним геометрия должны служить целям, которые
заключены в этой жизни и должны быть соотнесены с жизненным миром. Человек, живущий в этом мире, в
том числе и человек, исследующий природу, может ставить все свои практические и теоретические вопросы,
только находясь внутри этого мира, может теоретически относиться к нему лишь в бесконечно открытом
горизонте непознанного. Всякое познание законов обеспечивает переход от знания лишь законов к
рациональному предвидению осуществления действительных и возможных феноменов опыта, выявляемых
им при расширении опыта с помощью систематических наблюдений и экспериментов, проникающих за
горизонт непознанного и проверяемых различными формами индукции. Конечно, повседневная индукция
предшествует индукции, осуществляемой в соответствии с научным методом, но и она по сути не изменяет
смысл предданного мира как горизонта всех форм индукции, исполненных смысла. Мы сталкиваемся с этим
миром как миром известных и неизвестных нам реалий. К миру действительного, опытного созерцания
принадлежат и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в
соответствии с телесным способом существования личности. Однако здесь мы не сталкиваемся ни с
геометрическими идеальными сущностями, ни с геометрическим пространством, ни с математическим
временем во все его формах.
<...> Этот действительно созерцаемый, опытный и в опыте постигаемый мир, в котором практически
разворачивается вся наша жизнь, сохраняется неизменным в своей собственной сущностной структуре, в
собственном конкретном каузальном способе бытия независимо от того, постигаем ли мы ero
непосредственно или с помощью каких-то искусственных средств. Следовательно, они изменяются не
вследствие того, что мы изобретаем особое искусство — искусство геометрии или искусство, изобретенное
Галилеем и называемое физикой. <...>
В геометрической и естественно-научной математизации мы осуществляем примерку одеяния идей,
адекватных жизненному миру, — миру, данному нам в нашей конкретной мирской жизни как
действительный мир, с открытой бесконечностью возможного опыта, примеряем одеяние так называемых
объективно-научных истин, т.е. конструируем числа — индикаторы, определяемые с помощью постоянно
проверяемых методов, действительно (как мы надеемся) осуществляющихся порознь, с реальной и
возможной полнотой смысла конкретно-чувственных форм жизненного мира. Тем самым мы получаем
возможность предсказания конкретных, еще не су-
197
шествующих или уже не существующих в реальности мировых событий, созерцаемых в жизненном мире.
Это предсказание намного превосходит процедуры повседневного предсказания. (4, с. 164-166)
Методологическая характеристика нашей интерпретации
В заключении необходимо сказать несколько слов о методе, которому мы следовали... и который служит
средством развития нашего общего взгляда. Исторический экскурс необходим для того, чтобы достичь
самопонимания, столь необходимого для современной философской ситуации, чтобы прояснить
возникновение духа нового времени и вместе с этим — вследствие недостаточно оцененного значения
математики и математического естествознания — уяснить происхождение этих наук. Или, говоря иными
словами, уяснить первоначальную мотивацию и движение мысли, которые превратили идею природы в
концепцию и дали импульс для ее реализации в ходе развития самого естествознания. <...>
Итак, мы находимся в некоем подобии круга. Понимание начал полностью достигается лишь исходя из
современного состояния данной науки при ретроспективном взгляде на ее развитие. Но без понимания начал
нельзя понять это развитие как развертывание смысла. Нам не остается ничего иного, как двигаться вперед
и возвращаться назад, двигаться «зигзагом», одно должно помогать другому и сменять друг друга.
Прояснение одной стороны приводит к прояснению другой, которая, в свою очередь, высвечивает другую.
Итак, при историческом рассмотрении и исторической критике необходимо двигаться за
последовательностью времени... постоянно делая исторические скачки, которые являются не отклонениями,
а необходимыми шагами, необходимыми, если мы, как уже было сказано, берем на себя задачу
самоосмысления, вырастающую из «кризисной» ситуации нашего времени и характерного для нее
«кризиса» самой науки. Первоочередная задача — постижение изначального смысла науки Нового времени,
и прежде всего точного естествознания, так как оно, что будет прослежено в дальнейшем, с самого своего
возникновения и в последующем при всех сдвигах своего смысла и ложных самоинтерпретациях имело
решающее значение для становления и существования позитивных наук Нового времени, а также для
философии Нового времени — да и для духа европейского человечества Нового времени, существовавшего
ранее и существующего поныне. (4, с. 170-171)
ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ВЕРНАДСКИЙ. (1863-1945)
В.И. Вернадский — выдающийся ученый-естествоиспытатель, организатор и историк науки — внес
значительный вклад в минералогию и кристаллографию, радиогеологию и геохимию, создал биогеохимию,
разработал учение о биосфере, наметил основы учения о переходе биосферы в ноосферу. Он продолжил
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
108 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
108
традицию энциклопедизма; для него характерны широта воззрений, глубина идей, признание
принципиальной значимости истории науки для ее теоретических построений, стремление к обобщениям,
синтезу, желание приобщить к науке как можно больше людей, оптимизм в отношении перспектив
человечества.
Его работы по истории науки представляют, кроме собственно научной, и методологическую ценность:
стремясь выяснить закономерности научной мысли, он сравнивал научные мировоззрения разных эпох,
исследовал взаимоотношения и взаимодействие науки с религией, искусством, особенно—с философией, а
также влияние социально-экономических условий на развитие науки.
Вернадский первым убедительно показал закономерный характер выделения новой силы, преобразующей
лик Земли, — научной мысли организованного человечества, которая играет главную роль при переходе
биосферы в новое состояние — ноосферу. При этом он подчеркивает единство социально-исторической и
естественно-природной эволюции человечества. Концепция ноосферы Вернадского является одной из
основных концепций, на основе которых разрабатывается современная стратегия устойчивого развития
человеческой цивилизации.
М.М. Чернецов
[Интуиции древних и наука XX века]
Философское миропредставление в общем и в частностях создает ту среду, в которой имеет место и
развивается научная мысль. В определенной мере она ее обусловливает, сама меняясь [в результате] ее
достижений.
Фрагменты текстов приводятся по кн.:
1. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988.
2. Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. М., 1988.
199
Философы исходили из свободных, казалось им, в своем выражении идеи, исканий мятущейся человеческой
мысли, человеческого сознания, не мирящихся с действительностью. Человек, однако, строил свой
идеальный мир неизбежно в жестоких рамках окружающей его природы, среды своей жизни, биосферы,
глубокой связи своей с которой, независимой от его воли, он не понимал и теперь не понимает.
В истории философской мысли мы находим уже за много столетий до нашей эры интуиции и построения,
которые могут быть связаны с научными эмпирическими выводами, если мы перенесем эти дошедшие до
нас мысли - интуиции — в область реальных научных фактов нашего времени. Корни их теряются в
прошлом. Некоторые из философских исканий Индии много столетий назад — философии упанишад —
могут быть так толкуемы, если их перенести в области науки XX столетия. (1, с. 36-37)
[О прогрессе]
В результате долгих споров о существовании прогресса, непрерывно проявляющегося в истории
человечества, можно сейчас утверждать, что только в истории научного знания существование прогресса в
ходе времени является доказанным. Ни в каких других областях человеческого быта, ни в государственном
и экономическом строе, ни в улучшении жизни человечества — улучшении элементарных условий
существования всех людей, их счастья — длительного прогресса с остановками, но без возвращения вспять,
мы не замечаем. Не замечаем мы его и в области морального философского и религиозного состояния
человеческих существ. Но в ходе научного знания, т.е. усиления геологической силы цивилизованного
Человека в биосфере, в росте ноосферы, мы это ясно видим. (1, с. 49)
[О науке]
В научном охвате природы отталкиваются от этого основного положения — о причинной связи всех
явлений окружающего, сводят явления к единому. Существование факторов, от среды независимых, в науке
не принимается, исходя из признания единства реальности, единства Космоса.
Я здесь не касаюсь объяснения этого способа научного мышления, доказательства его правильности или
необходимости. Я только констатирую реально происходящее, силу и правильность которого на каждому
шагу выявляет современное научное мышление, строящее всю нашу жизнь.
Оставаясь на почве научного искания и рассуждая логически правильно, дальше идти мне нет надобности.
(1, с. 52)
В охвате реальности нет надобности считаться с другими о ней представлениями, допускающими
существование в изучаемой реальности построений, не принятых научным исканием во внимание и научно
в ней не открываемых. Обычные, господствующие представления о мире - о реальности — переполнены
религиозными, философскими, исторически-бытовыми и социальными построениями, часто
противоречащими научно принятым и иногда принимаемыми во внимание в научной работе отдельными
исследователями или группами исследователей.
200
Противоречие между этими представлениями проникает научную мысль; научный охват реальности
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
109 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
109
постоянно с ними сталкивается. Он ломает ему чуждые построения, когда нужно, и с ним вынуждены
считаться, если он правильно сделан, все другие представления о реальности, выработанные человечеством
— религиозные, философские, социально-государственные, — должны в случаях их противоречия с научно
найденной истиной переделываться и ей уступать. Примат научной мысли в своей области — научной
работе — всегда существует, признается ли он или нет, безразлично. Ее правильно сделанные положения
общеобязательны. Это не зависит от нашей воли. Это свойственно в духовной жизни человечества только
научной истине. (1, с. 52)
Наука есть создание жизни. Из окружающей жизни научная мысль берет приводимый ею в форму научной
истины материал. Она — гуща жизни — его творит прежде всего. Это есть стихийное отражение жизни
человека в окружающей человека среде — в ноосфере. Наука есть проявление действия в человеческом
обществе совокупности человеческой мысли.
Научное построение, как правило, реально существующее, не есть логически стройная, во всех основах
своих сознательно определяемая разумом система знания. Она полна непрерывных изменений, исправлений
и противоречий, подвижна чрезвычайно, как жизнь, сложна в своем содержании; она есть динамическое
неустойчивое равновесие. (1, с. 53)
Система науки, взятая в целом, всегда с логически-критической точки зрения несовершенна. Лишь часть ее,
правда все увеличивающаяся, непререкаема (логика, математика, научный аппарат фактов). Науки, реально
существующие, исторически проявляющиеся в истории человечества и в биосфере, всегда охвачены
бесчисленными, часто для современников непреодолимыми, чуждыми им и ими в историческом процессе
перерабатываемыми философскими, религиозными, социальными и техническими обобщениями и
достижениями, переработка которых по существу является главным содержанием развития истории науки.
Только часть, но, как мы видим, все увеличивающаяся, часть науки, в действительности ее основное
содержание, часто так не учитываемое учеными, часть, чуждая другим проявлениям духовной жизни
человечества (масса ее научных фактов и правильно логически из них построенных научных эмпирических
обобщений), является бесспорной и логически безусловно обязательной и непререкаемой. Наука в целом
такой обязательности не имеет.
Наука, таким образом, отнюдь не является логическим построением, ищущим истину аппаратом. Познать
научную истину нельзя логикой, можно лишь жизнью. Действие — характерная черта научной мысли.
Научная мысль — научное творчество, — научное знание идут в гуще жизни, с которой они неразрывно
связаны, и самим существованием своим они возбуждают в среде жизни активные проявления, которые
сами по себе являются не только распространителями научного знания, но и создают его бесчисленные
формы выявления, вызывают бесчисленный крупный и мелкий источник роста научного знания. (1, с. 53-54)
Но среда жизни влияет на научную мысль не только этим путем — привнесением всюду вызываемых
жизнью научных открытий, сторонних научно-
201
му исканию отдельных личностей, и их охватом организованным проявлением научной работы учеными,
научным аппаратом данного времени. (1, с. 55)
[О методике научной работы]
Математика и логика суть только главные способы построения науки. С XVII в., века создания новой
западноевропейской науки и философии, выросла новая область научного синтеза и анализа — методика
научной работы. Ею именно создается, проверяется и оценивается основное содержание науки — ее
эмпирический научный аппарат. Я уже говорил об его огромном значении в истории науки, все растущем и
основном.
Странным образом методика научной работы, имеющая большую литературу и руководства величайшего
разнообразия, совершенно не охвачена философским анализом. А между тем существуют отдельные
научные дисциплины, как теория ошибок, некоторые области теории вероятности, математическая физика,
аналитическая химия, историческая критика, дипломатика и т.д., только благодаря которым научный
аппарат получает ту мощь проникновения в неизвестное, которая характеризует XX в. и открывает перед
наукой нашего времени безграничные возможности дальнейшего охвата природы.
Методика научной работы, как ясно из изложенного выше, не является частью логики, а тем более — теории
познания.
В последнее время в этой области совершается какое-то крупное изменение, вероятно, величайшего
значения. Создается новая своеобразная методика проникновения в неизвестное, которая оправдывается
успехом, но которую образно (моделью) мы не можем себе представить. Это как бы выраженное в виде
«символа», создаваемого интуицией, т.е. бессознательным для исследователя охватом бесчисленного
множества фактов, новое понятие, отвечающее реальности. Логически ясно понять эти символы мы пока не
можем, но приложить к ним математический анализ и открывать этим путем новые явления или создавать
им теоретические обобщения, проверяемые во всех логических выводах фактами, точно учитывая их мерой
и числом, мы можем. (1, с. 77)
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
110 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
110