установленными в государстве учреждениями, с другими частями права. Это,
конечно, не недостаток положительных гражданских законов, и если бы мы
считали изложение их изложением науки гражданского права, то мы признали
бы за таким изложением научный характер, лишь бы только оно объясняло им
причину уклонений положительного законодательства от юридических
воззрений народа. Но положительные законы, будучи созданием человека,
носят на ceбе след всякого человеческого дела, след несовершенства, так что
нельзя поручиться, чтобы процесс воспроизведения юридических воззрений
народа всегда удавался законодательной власти. Напротив, очень легко может
быть, что в отдельном случае законодательная власть сформулирует
юридическое воззрение не совсем сообразно его существу, но выразить больше
или меньше того, что высказывается в юридическом воззрении, невольно
изменит его смысл. И чем более чужды народным понятиям те лица, которые
служат общественной власти в деле гражданской кодификации, тем более
может встретиться таких недоразумений. Есть мнение известного английского
юриста Бентама (Bentlium, De l`organisation, judiciaire et d.e la codification.
Bruxelles 1840, стр. 386-392), будто лучшим законодателем для народа может
быть иностранец, на том основании, что он совершенно чужд всяким местным
интересам, свободен от местных народных предрассудков. Но это мнение в
высшей степени парадоксально: если законодательство, особенно гражданское,
должно быть воспроизведением и вместе с тем очисткою народных юридических
воззрений, то все лица, совершающие процесс воспроизведения, должны стоять
среди народа и быть пропитаны его понятиями, разумеется очищенными,
просветленными.
Итак, понятно, что наука гражданского права не может ограничиться
изучением положительных гражданских законов. Должно сознаться, однако, что
воззрение на юриспруденцию как на науку о положительных законах у нас
господствующее. И вот обстоятельства, поддерживающие такое воззрение: 1)
изучение положительных законов легче, чем изучение законов
действительности, точно такие, как, например, легче усвоить ceбе те сведения о
мироздании, которые содержит Св. Писание, чем изучать законы мироздания из
наблюдений над природою. Изучение законов действительности требует
постоянного наблюдения над явлениями действительности, обширного
знакомства с жизнью, разоблачения многих юридических отношений, тайных для
посторонних лиц; все это дело нелегкое. Потому если существует воззрение, что
юриспруденция состоит в изучении положительных законов, то очень легко
поддаться ему: человек очень склонен успокаивать совесть свою какими бы то
ни было средствами и, видя трудность в изучении законов действительности,
охотно хватается за мнение, что знание положительных законов составляет
науку правоведения; 2) юридические отношения нередко требуют участия
общественной власти, которая прикладывает к ним определения
положительного законодательства. Отчасти и это заставляет думать, что все
юридические отношения определяются положительными законами и что наука
исчерпывается их знанием. Но только наименьшая часть юридических
отношений приходит в соприкосновение с общественною властью, и задача
науки не решение случаев, а познание законов жизни действительной. Конечно,