ЛОГОС 2009 №4-5 (72)

Подождите немного. Документ загружается.

Лqxq{ 4–5 (72) 2009 181

ра. Но как раз в начале

XIX

века дали о себе знать первые предвестия

грядущего поворота. Традиционные социальные детерминанты выбора

партнера стали терять в своем прежнем значении. В действие вступило

чисто индивидуальное «пристрастие», а значит, не соответствие гото-

вым представлениям, но самопрезентация на основе внешности стала

важна в упорядочении выбора. Мода, как одежды, так и самого тела, при-

шла на смену традиционному кодексу выбора партнера, составленному

из положений религии, семейных законов и социальной принадлеж-

ности. В мире, без сожаления расстававшемся с былыми социальны-

ми ограничениями, индивиды, вышедшие из-под патронажа традиции,

функционировали как абстрактные единообразные тела, и поэтому они

искали и находили своего рода эрзац-религию, которая могла бы явить

в новом откровении чистое бытие самого тела. Такое развитие можно

понимать как лихорадочное отступление к допотопной звериной кра-

соте или хотя бы как прямую до жестокости смычку рафинированной

современности с архаической дикостью.

Первоначально модная одежда служила в значительном числе случа-

ев «покровом» тела: несовершенное тело снабжалось большим количе-

ством материи, покроев, украшений и условностей и после этого ста-

новилось образцово привлекательным с точки зрения господствующей

культуры. В

ХХ

веке, особенно во второй половине, мода в одежде ста-

ла иной: она уже не скрывала телесные недостатки, но безжалостно уси-

ливала их, и потому, по выражению Амоца Захави, тело стало функцио-

нировать как «принцип гандикапа»

—

когда носителями генетической

информации становятся лишь вредные для выживаемости признаки.

Современная мода презентирует в конечном счете требуемое от всех

пластически прекрасное обнаженное тело. Обнажение биологической

субстанции превращает моду в одежде в биополитический акт «эстети-

ческого отбора». Таким образом, можно ли говорить о конвергенции

динамично развивающейся современности с суровым отбором био-

логической эволюции? И правда, послужит ли эволюционная теория

в биологии заделом для теории постмодерного времени?

Диагноз Дарвина, по которому человеческая культурная способ-

ность выбирать прекрасное имеет длительную предысторию, принуж-

дает выдвинуть для эволюции человечества противоположную гипоте-

зу: здесь сексуальный отбор происходит по внешним признакам в силу

того, что мужской пол уже не может развить в себе вторичные половые

признаки (диморфизмы). Такие приметы сексуального отбора по эсте-

тическим предпочтениям Дарвин усматривает прежде всего в рез-

кой перемене внешности людей в сравнении с их предками: в утрате

прежнего волосяного покрова, когда единственным украшением оста-

ются волосы и борода. Именно отсутствие шерсти, согласно Дарвину,

и позволяет говорить о возникновении человека

—

и, таким образом,

только мода отделяет нас от наших ближайших предков. Нагой кожей

невозможно никого привлечь; более того, она нуждается в защите

2009-5_Logos.indb 1812009-5_Logos.indb 181 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

182

Винфрид Меннингхаус

от механических и тепловых повреждений. Значит, нужно создавать уже

эстетическую дифференциацию: «Человек, особенно женщина, возник

после исчезновения волосяного покрова, когда все отличия преврати-

лись в эстетические и потребовались искусственные украшения».

Таким образом, Дарвин рассматривал современные практики стриж-

ки волос на голове как культурный отзвук архаических селективных при-

знаков, а именно стремление зрительно отличаться от наших волосатых

предков. Человеческая кожа без волос, так сказать, изначально обрека-

ет человеческое тело на модернистско-минималистскую эстетику, и тело

бросается в глаза как медиум отсутствия прежде непременных волос.

Но именно тогда становится возможно облечь свободное от покровов

тело одеждой в качестве вторичной орнаментальной системы. Более

того, голая кожа в большинстве сообществ

—

это кардинальный «орна-

мент», который нуждается в искусственной защите в виде одежды. Сле-

довательно, можно сказать, что голая кожа

—

это исток всей культуры.

Эволюционные биологи сходятся в том, что красота особи

—

поло-

жительный атрибут ее высокой сексуальной продуктивности, и, стало

быть, привлекательность необходима для произведения на свет боль-

шего потомства. В человеческой культуре, особенно в наши дни, связь

красоты и репродуктивности заметно ослабла, если не вообще исчез-

ла. Многочисленные эксперименты показали, что те женщины, кото-

рых считают наиболее привлекательными внешне, редко расцени-

ваются как потенциально многодетные матери и даже как «хорошие

матери». Также ослаблена и привязанность к этим красавицам, и пред-

почтение по внешнему виду коррелирует со слишком кратким вниманием

к ним как к сексуальным партнершам. Существует множество механиз-

мов, в результате которых индивиды с отменной внешностью не оказы-

ваются на вершине эволюционных успехов. Этот немаловажный обо-

рот часто упускается из виду и, более того, систематически скрывается

от нас всей «индустрией красоты».

На сознательном уровне выразительная красота, признанная все-

ми и превозносимая, служит теперь универсальным символом счастья:

больше шансов найти лучшего партнера, легче устроиться на работу

и завоевать социальный престиж и т. д. По этой причине все большее

число людей работает над улучшением своей внешности, то есть чело-

век сам на себя берет руководство эволюцией посредством усиленной

работы над своей внешностью, замещая прежние формообразующие

принципы естественной истории. Мы можем предположить, что эволю-

ционная биология уже не просто вводит «эстетические предпочтения»

как общее правило, но корректно описывает механизмы их действия,

которые остаются в силе и среди современных людей. А значит, сразу

становится ясно, почему те механизмы, которые в каноничной эволю-

ционной теории служили жизни и выживанию, в современной культу-

ре так часто порождают депрессию и патологии, ведущие к вымиранию.

2009-5_Logos.indb 1822009-5_Logos.indb 182 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

Лqxq{ 4–5 (72) 2009 183

Первый пример. Антропология, начиная с Канта, через Дарвина

и Гальтона и до наших дней, приписывает человеку способность на осно-

ве внешности тела установить всю историю рода, что и становится осно-

вой любых ожиданий по привлекательности. Материальный фонд этой

сравнительной работы с первобытных времен до

XIX

века образовывал

круг жизненного общения, и потому такой взгляд был «реалистичным».

Но тот же самый «механизм вычисления средних параметров» в условиях

современной динамики жизни привел к острому разладу между эмпириче-

ским и идеальным телами. Мир современных медиа утверждает длитель-

ное потребление блистательно-нереального, совершенно фантастиче-

ски подготовленного тела-модели

—

потребление, всемирные масштабы

которого уже не ставятся под сомнение. Тенденциозное восприятие лич-

ного взаимодействия в медийном потреблении усилило тенденцию, что

весь фиктивный фонд зрительных телесных впечатлений был достигнут

путем строжайшей селекции и отбора; тем слабее обращение к реально-

му среднему телу. При этом забывают о том, что именно усреднение при-

знаков было выбрано как механизм эволюции, и только наша современ-

ная культура намеренно отказалась от адаптивной возможности, которая

была выработана в ходе эволюции: сохранение фенотипа как усредненного

образца для стабилизации генотипа. Из-за специфики медийного «ввода»

эта линия сбилась, и теперь мерилом эстетической ценности тела счита-

ется только фиксация самых непохожих на обычные телесных признаков.

Таким образом, собственное тело, действительно возникшее в порядке

вещей, объявляется неудачным образцом, который должен быть переде-

лан. Отсюда становятся ясны результаты долгосрочных статистических

исследований начиная с конца



-х годов, когда были показаны печаль-

ные депрессивные следствия современного культа красоты. Негативный

эффект при этом имело не только стремление к недостижимому идеалу

красоты, но и позитивные свойства этого впечатляющего облика.



. Оборотной стороной обожания самых привлекательных женщин ста-

ло (предвзятое) отношение к ним как к холодным и недоступным, осо-

бенно при их «обуржуазнивании», когда «материалистический» инте-

рес их к деньгам и статусу стал сочетаться с презрением к тем, кто соци-

ально слабее и не могут им «покровительствовать». Как показывают

исследования по экспериментальной психологии, высоко оценивае-

мая красота ассоциируется с повышенной склонностью к неверности,

малой степенью ответственности за свои поступки, тщеславием, раз-

рушительным самомнением и общим невротическим поведением. Это

все на социометрической шкале располагается в самом низу как про-

тивоположность положительных ценностей

—

эмоциональной стабиль-

ности, семейственности, житейской адекватности, рассудительности

и внимания к другим. Таким образом, скажем, женщины с избыточным

весом и меньшей внешней привлекательностью оказываются предпоч-

тительнее, а значит, и связь красоты и жизненного успеха оказывается

2009-5_Logos.indb 1832009-5_Logos.indb 183 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

184

Винфрид Меннингхаус

проблематичной. Особенно привлекательный партнер теперь кажет-

ся источником стресса; следовательно, те, кто рассчитывают на дли-

тельное партнерство, уже особо не смотрят на красоту. Весьма устой-

чивым является убеждение, что лучший и неизменный баланс преиму-

ществ на стороне усредненной внешности или же внешности, только

слегка возвышающейся над этим средним уровнем. Многих страданий,

проблем с самооценкой и бесплодных усилий можно было бы избежать,

если бы такое отношение к красоте появилось в мире медиа, потеснив

всевластное присутствие «модельных» тел.



. Особенно хорошо выглядящие индивиды склонны к тому, чтобы

свой сексуальный успех считать своей профессией и приписывать его

в первую очередь или исключительно своей внешности. Тогда их «я»,

поскольку его нельзя окончательно отождествить с физической внеш-

ностью, мало в чем выигрывает от таких успехов. Исследования пока-

зали, что особенно хорошо выглядящие женщины воспринимают ком-

плименты их внешности не как отзыв на их внешний вид, но как знак

признания их даже теми, кто ни разу их не видел. В дружбе и любви сра-

зу возникает почти непреодолимая трудность: эти красивые женщины

хотят, чтобы их признавали и любили за их «личные качества», пото-

му что убеждены, что других людей привлекает в них только их тело.

В результате им кажется, что ничего не идет на счет их «я», но весь

их успех

—

успех их тела, точнее, внешнего облика.



. Выделяющиеся своей привлекательностью школьницы, как показы-

вают результаты многолетних социологических исследований, чувству-

ют себя через двадцать лет менее удачливыми, чем их непритязатель-

ные одноклассницы. Биографии звезд кино и моделей изобилуют при-

мерами несовместимости красоты с «личным счастьем». Нравственные

философы и психоаналитики диагностицируют причинную взаимоза-

висимость неотразимой красоты с длительным одиночеством, депрес-

сией и душевной раздвоенностью.



. Специфическая «помешанность на красоте» уже в



-е годы стала

предметом озабоченности: она плодит лишь недооценку собственных

возможностей и все чаще порождает отрицательную самооценку. Новые

медицинские исследования диагностицировали под названием «нару-

шения образа тела» (body image disorders) те заболевания, которые свя-

заны с систематической недооценкой своего внешнего вида в сравне-

нии с воображаемым фантазматическим обликом стройного и муску-

листого тела. Пораженные этой болезнью действительно, как правило,

слабы и хилы. Но даже тот, кто близок к идеалу совершенства, болез-

ненно переживает свои недостатки как несчастья, его угнетает любая

мелочь, и один вид более совершенного человека не дает почувствовать

никакого удовлетворения от своей внешности.

2009-5_Logos.indb 1842009-5_Logos.indb 184 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

Лqxq{ 4–5 (72) 2009 185



. Когда успех становится не средством, а целью, лихорадочная работа

над собственной внешностью поглощает человека полностью. Посто-

янный гиперкритический взгляд на себя, рассматривание себя в зерка-

ле действуют на личность разрушительно: цель добиться социального

и профессионального «успеха» заставляет человека непрерывно рабо-

тать над улучшением своей внешности, до предела выматывая на этом

принудительном пути к цели.



. Этические исследования показывают негативное соответствие меж-

ду осознанной заботой о собственной красоте и реально переживае-

мой сексуальностью. Чем прекраснее индивид и чем более он заботится

о своей красоте, тем больше опасность, что все преимущества его осле-

пительного внешнего вида будут куплены ценой невротических послед-

ствий сексуальных (взаимо) отношений.



. Дальнейшие эксперименты показали, что не существует никакой ста-

тистически значимой корреляции между физической привлекательно-

стью и контролем над собой. Еще меньше умение хорошо выглядеть,

превращенное в наивысшую ценность, способствует таким важней-

шим составляющим человеческой жизни, как нормальное самочув-

ствие, удовлетворенность и субъективное ощущение себя счастливым.

Таким образом, высокая степень физической привлекательности сей-

час все чаще срывается в уже рассмотренный сугубый кризис самоиден-

тичности (Attributionskrise). Личное преуспеяние и профессиональные

достижения по умолчанию приписываются только своему ослепитель-

ному виду, а счет собственного «я» истощается до нуля.



. Превращение собственного тела в предмет затратной и постоянно

требующей контроля обработки делает гипертрофированный «иде-

ал телесности» источником все большей неудовлетворенности собой.

Любой успех в создании красоты уничтожается очередным изгибом

более тонкой экспертизы: такая экспертиза исключительно негативна:

она всегда указывает на телесные недостатки и никогда

—

на преимуще-

ства. Человек теперь полностью зависит от контролирующего взгляда

в зеркале и не оставляет навязчивой заботы о своем облике, который

нужно усовершенствовать прямо здесь и сейчас. И как показывают дан-

ные более чем за четыре века, систематическая неудовлетворенность

собственной внешностью всегда сопровождалась стремлением возвести

красоту в культ.

Перевод с немецкого Александра Маркова

2009-5_Logos.indb 1852009-5_Logos.indb 185 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

186

Иван Болдырев

}ª Åq¸¯ª

«Метафизика трагедии» Лукача:

рецепция и контексты

тобы хотя бы приблизительно очертить проблемное поле фило-

софских и эстетических дискуссий о сущности трагического и о жан-

ровом своеобразии трагедии, необходимо отдать должное множеству

различных направлений мысли. Трудно рассуждать о трагедии, никак

не касаясь «Поэтики» Аристотеля, гегелевской «Эстетики» или «Рожде-

ния трагедии» Ницше. Тем более смущает философское рассмотрение

трагедии как таковой, без внимательного отношения к идейным и сце-

ническим реалиям того или иного времени. Всякий, кто пишет на эту

тему, рано или поздно должен будет как-то решить эту проблему.

Однако наша задача скромнее: проследить судьбу известного эссе

Георга Лукача «Метафизика трагедии» (



) и показать, как жили неко-

торые его идеи в послевоенной философской эстетике. Рецепции

«Метафизики трагедии» в немалой степени способствовали и лич-

ные контакты Лукача (прежде всего, близкая дружба с Эрнстом Бло-

хом). Детали этого интеллектуального взаимодействия мы отчасти

опишем ниже. Тексты Лукача, Блоха и Беньямина

—

пожалуй, наибо-

лее яркие следы их разговоров. Именно тексты позволяют говорить

о некоторой преемственности или, наоборот, о полемике. И хотя общ-

ность взглядов распространяется далеко за пределы метафизики тра-

гедии, имеет смысл (особенно учитывая, что все трое переживали

в то время быстрое и драматичное интеллектуальное развитие) оста-

новиться на этой теме, тем более что в «Духе утопии» Блоха и в «Про-

исхождении немецкой барочной драмы» Беньямина имеются явные

реакции на эссе Лукача

—

вехи в герметичном пространстве эзотериче-

ской премудрости, столь характерной для интеллектуалов Веймарской

республики.

Текст «Метафизики трагедии»

посвящен творчеству Пауля Эрнста

Текст должен был называться Metaphysik des Dramatisch-Tragischen, на более простой

формулировке настояла редакция журнала «Логос», где текст был впервые опуб-

ликован (см. письмо Лео Попперу: Lukács G. Briefwechsel.



–



/ Hrsg. von Eva

Karádi und Еva Fekete. Budapest: Corvina Kiadó,



. S.



2009-5_Logos.indb 1862009-5_Logos.indb 186 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

Лqxq{ 4–5 (72) 2009 187

(



–



), немецкого писателя и драматурга

, и близок теоретическим

исканиям последнего. Лукач, как и Эрнст, считает, что трагедии должны

быть чужды «полутона» и незавершенность реальной жизни, «анархия

светотени»

, в чьих тенетах прячется, боясь однозначности, обыден-

ное сознание. Позиция Лукача созвучна исканиям символистов и дека-

дентов

—

он нарочито антиреалистичен (а уже через десять лет навсе-

гда проклянет эту эстетику): «Всякий реализм способен уничтожить все

формотворческие и посему жизнеутверждающие ценности трагической

драмы»

⁴

. Столь же чужда позднему творчеству Лукача нарочито декла-

рируемая элитарность: «Напрасно наш демократический век хотел

насадить равные права на трагическое; напрасны были все попытки

открыть это небесное царство душевной бедноте»

⁵

. Трагедия есть удел

избранных, способных позволить форме (как высшей этической и эсте-

тической инстанции) возобладать над своей жизнью. Идея собствен-

ной избранности и учреждения незримой церкви не покидала Лукача

и в дальнейшем, когда внимание его переключилось с эстетики на этику.

Интересно, что впоследствии Беньямин, ссылаясь и на декадент-

ские воззрения раннего Лукача, и на книгу Ницше

⁶

, будет критиковать

современные ему представления об античной трагедии как «культурный

снобизм»

—

прежде всего, с точки зрения этики

⁷

. Беньямин считал, что

античную трагедию нельзя не только сравнивать с современной дра-

мой (противопоставляя современного раскрепощенного и «свободно-

го» буржуа задавленному обстоятельствами и потому гибнущему тра-

гическому герою античности), но и подвергать окончательной оцен-

ке исходя из нравственных критериев. Этика по-настоящему действует

лишь в жизни; осуждать или восхвалять героев трагедии, руководству-

ясь тем или иным моральным кодексом, бессмысленно

⁸

. Место этики

sensu stricto

—

в жизни, а не в искусстве, где мы всегда имеем дело с цело-

Впоследствии Лукач вел с ним активную переписку. Подробнее см.: Земляной С. Н.

Доброта как эсхатологическая категория.



-я и



-я этики в переписке Георга Лукача

и Пауля Эрнста

Этическая мысль. Вып.



. М.:

ИФ

РАН



. Текст эссе, однако,

создает известные сложности

—

Лукач одновременно пишет и о метафизическом

идеале трагического, и о трагедиях Эрнста.

См.: Лукач Г. фон. Метафизика трагедии

Душа и формы. Эссе / Пер. с нем. С. Н. Зем-

ляного. М.: Логосальтера Eccehomo,



. С.



⁴

Метафизика трагедии. С.



⁵

Метафизика трагедии. С.



⁶

Беньямин, несмотря на разногласия, много позаимствовал у Ницше, провозгласив-

шего, что единственной подлинной формой драмы была античная, аполлониче-

ски-дионисийская трагедия, разрушенная сократическим духом рефлексии, вер-

нуться к которой можно было, лишь восстановив утраченный миф (см., например:

Fehér F. Lukács and Benjamin: Parallels and Contrasts

New German Critique.



No.



(Winter).



–



⁷

Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф,



. С.



и далее.

⁸

Об этом же Беньямин более развернуто писал и в своем трактате об «Избиратель-

ном сродстве» Гете.

2009-5_Logos.indb 1872009-5_Logos.indb 187 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

188

Иван Болдырев

стным, самодовлеющим, придуманным миром. И хотя этические прин-

ципы из этого мира не изъяты, их нельзя абсолютизировать.

Но вернемся к Лукачу. Метафизической основой трагедии он считал

тоску человеческой экзистенции по самости, по подлинному существо-

ванию. Трагедия как раз и основана на важнейшем в жизни мгновении

существенности, на самообнаружении сущности, взыскуемой челове-

ком, которая властно утверждает себя, отказываясь от всего незавер-

шенного и от всех колебаний, от любой внешней орнаментации. В тра-

гедии без всяких внешних причин формируется новое пространство,

веет «жесткий горный воздух последних вопросов и ответов»

⁹

, учреж-

дается новая этика, согласно которой все неопределенное (в том числе

и прошлое) отбрасывается ради чистой существенности (как считает

Лукач, именно это и удалось сделать Паулю Эрнсту). Трагедия бруталь-

но утверждает новую жизнь, которая полностью противоположна обы-

денной жизни

¹⁰

. Это жизнь, доведенная до своих последних возможно-

стей, до предела, экзистенциально значимая жизнь. В трагедии стира-

ются различия между миром идей и миром вещей. «Всякая истинная

трагедия

—

это мистерия», пишет Лукач, а истинный смысл ее

—

пробуж-

дение к жизни трансцендентального Бога, Бога, таящегося в челове-

ке

¹¹

. Это пробуждение ничем не опосредовано, оно совершается резко

и без всякой подготовки, которую Лукач отдает на откуп пропедевтике.

Любое постепенное «развитие», воспитание, становление героя в тра-

гедии лишается смысла.

Заметим, что насильственное принуждение к форме, о котором гово-

рит Лукач, есть отражение любого творческого акта и любой последо-

вательной точки зрения, всегда сопряженной с насильственным отка-

зом от компромиссов и упущенных возможностей, отказом от осозна-

ния альтернатив. Именно это насилие и лежит в основе творчества.

Эстетизированная тирания формы может принимать вид религиоз-

ного обращения, политического акта или просто экзистенциальной

настроенности. Ощутима здесь и антигегельянская направленность,

возможно не осознаваемая Лукачем до конца. В знаменательном пись-

ме Л. Циглеру, автору сочинения «Метафизика трагического»

¹²

, Лукач,

⁹

Метафизика трагедии. С.



¹⁰

Отдельно отметим, что критика ранним Лукачем обыденной жизни, томление по под-

линности хотя и близки по сути устремлениям немецкого романтизма,

—

как полагает

Л. Гольдман, Лукача можно даже соотносить с Хайдеггером и Ясперсом (Goldmann L.

Recherches dialectiques. P.: Gallimard,



—

но не воспринимались так самим авто-

ром «Души и форм». В эссе о Новалисе Лукач упрекает романтиков в пассивном,

чрезмерно созерцательном и субъективистском отношении к жизни и к художе-

ственному идеалу, в эстетической и метафизической «всеядности» их жизненных

принципов. В этом смысле романтический идеал, по Лукачу, противостоит траги-

ческому идеалу, сглаживая острые углы трагических противоречий.

¹¹

Метафизика трагедии. С.



¹²

Ziegler L. Zur Metaphysik des Tragischen. Eine philosophische Studie. Leipzig: Dürr’sche

Verlagsbuchhandlung,



. Поскольку «Метафизика трагедии» была (не полностью)

2009-5_Logos.indb 1882009-5_Logos.indb 188 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

Лqxq{ 4–5 (72) 2009 189

уже ретроспективно оглядываясь на быстро ставший ему чуждым текст,

разъясняет, что Циглер исходит из классических (то есть вместе с тем

и гегельянских) эстетических понятий вины и конфликта, он же

—

из понятий сущности и границы. Конфликт, а вместе с ним вина, воз-

даяние и смерть

—

лишь формы проявления трагического как станов-

ления существенным

¹³

. Да и в целом высший метафизический смысл

трагедии выходит за пределы проблематики конфликта и этики долга

—

трагического героя эти понятия не затрагивают

¹⁴

Метафизическая проблематика здесь обсуждается в самой что

ни на есть канонической форме. Лукач заново, теперь уже на примере

трагедии, ставит вопрос о существовании мира идей, о статусе идеаль-

ной существенности и

—

самое главное

—

о ее чувственном бытии. Жиз-

ненность существенности

—

вот главный философский и эстетический

парадокс трагедии, парадокс «великих мгновений»

¹⁵

. Метафизика тра-

гедии дает ответ «на самый деликатный вопрос платонизма: могут ли

отдельные вещи также иметь идеи, существенности». Ответ таков: лишь

«доведенное до своих крайних границ отдельное соответствует своей

идее, является действительно сущим»

¹⁶

. Мир трагедии

—

это не мир все-

общностей (они слишком совершенны, чтобы жить действительной

жизнью) и не спинозовский мир, он гораздо интереснее, в нем слу-

чай не отсутствует

¹⁷

, не выступает как внешний фактор, а интегриро-

ван в трагедию, он там, как пишет Лукач, везде и нигде. Иными слова-

ми, мир существенной жизни выше противопоставления необходимо-

сти и случайности.

Он возникает в единое мгновение, которое есть начало и конец, и здесь

Лукач усматривает метафизическую основу единства времени

¹⁸

. Автор

трагедии, поскольку она существует в языке, тщетно стремится выра-

напечатана в журнале «Логос» (Lukács G. von. Metaphysik der Tragödie: Paul Ernst

Logos.



. Bd.



. S.



–



; русский перевод см.: Метафизика трагедии. Статья Геор-

га Лукача

Логос. Международный ежегодник по философии культуры.



–



Кн.



–



. Репр. изд. М.: Территория будущего,



. С.



–



), текст не могли не заме-

тить, и в



–



годах он вызвал гораздо больше дискуссий, чем остальные рабо-

ты, собранные в «Душе и формах». Лукач посылал статью, а затем и книгу мно-

гим выдающимся интеллектуалам того времени, среди которых были Л. Циглер,

М. Бубер, Г. Зиммель и Э. Р. Курциус.

¹³

Lukács G. Briefwechsel. S.



¹⁴

Feher F. Lukács, Benjamin, Theatre

Theatre Journal. Vol.





. No.



(Dec.). P.



¹⁵

Метафизика трагедии. С.



¹⁶

Метафизика трагедии. С.



¹⁷

Комментируя это положение Лукача, Блох пишет, что если из трагедии просто исклю-

чить случайность, то в результате останется лишь «самая пошлая и приземленней-

шая жизнь» (Bloch E. Geist der Utopie

Gesamtausgabe. Bd. . Fr. a. M.: Suhrkamp.

S. ).

¹⁸

Концепция мгновения была заимствована Лукачем у Керкегора, эссе о котором также

вошло в книгу «Душа и формы» (см.: Feher F. The Pan-Tragic Vision: The Metaphys-

ics of Tragedy

New Literary History. Vol.





. No.



. Literature / History / Social

Action (Winter). P.



–

)

2009-5_Logos.indb 1892009-5_Logos.indb 189 18.03.2010 15:21:5618.03.2010 15:21:56

190

Иван Болдырев

зить мистическое переживание самости путем последовательного раз-

вертывания событий во времени. Мгновение как нечто вневремен-

ное может быть представлено в трагедии лишь неадекватным образом.

Понятно, что нормативные требования классицистов Лукачем отвер-

гаются как плоская пародия на мистическую вневременность, стрем-

ление протащить единство и целостность мгновения внутрь времени,

тогда как в подлинной существенности временные отношения целиком

изменены и перевернуты, а последовательность времен не имеет ника-

кого значения. Именно поэтому Лукач пишет, что герои трагедии, иду-

щие на смерть, уже давно мертвы, ибо мгновению неведомы отноше-

ния «прежде» и «после».

Очень интересное отражение (на это обращает внимание Бенья-

мин) мысли Лукача получили в замечательном труде немецко-еврейско-

го философа Франца Розенцвейга (



–



) «Звезда искупления» (



Розенцвейг описывает фундаментальную метафизическую настроен-

ность трагического героя как упорство молчания, позволяющее ему

утверждать свою самость. Именно эта самость и есть главный и един-

ственный герой трагедии, встречающий в молчании свою смерть как

свое величайшее одиночество и торжество. Розенцвейг подчеркива-

ет: герой и умирает, и не умирает, поскольку характер как героическая

самость бессмертен

¹⁹

Есть ли здесь место мистике? Лукач противопоставляет трагический

и мистический опыт. Если первый

—

это путь борьбы и торжества само-

сти в момент ее наивысшего проявления, то второй

—

путь самоотверже-

ния, растворения самости в Абсолюте. В трагическом мироощущении

самость сохраняет себя, но только чтобы

—

парадоксальным образом

—

стать свидетелем собственной гибели. Трагическое сознание интерио-

ризирует смерть, для трагедии смерть «есть всегда имманентная дей-

ствительность, с которой она неразрывно связана с каждым из своих

событий»

²⁰

, тогда как мистик упраздняет реальную (в том числе и эсте-

тическую) значимость смерти, тем самым упраздняя, делая избыточной

и саму художественную форму трагедии. Продолжая эти мысли и соот-

нося их с «метаэтикой» Розенцвейга, Беньямин показывает, что мол-

чаливое упорство трагического героя сменяется в истории развития

драмы речью Сократа и готовностью к смерти, характерной для него

в той же мере, что и для христианского мученика. Для Сократа смерть

точно так же лишена смысла. Впрочем, сам дух диалога Беньямин ставит

выше рациональной сократической пропедевтики. «Чистая драматич-

ность (диалога.

—

И. Б.) восстанавливает мистерию, постепенно утратив-

¹⁹

Rosenzweig F. Stern der Erlösung. Fr. a. M.: Suhrkamp,



. S.



–



²⁰

Метафизика трагедии. С.



. Ср. также: Lukács G. Heidelberger Philosophie der

Kunst

Werke. Bd.

XVI

. Darmstadt / Neuwied: Luchterhand,



. S.



–



, где смерть

сама по себе описывается как высшая точка трагедии, независимо от того, что после-

дует за ней.

2009-5_Logos.indb 1902009-5_Logos.indb 190 18.03.2010 15:21:5718.03.2010 15:21:57