путешествующий. Концентрация приема достигается в вопросах, обращенных к Воланду
и Иешуа: Вы историк? - говорит Берлиоз Воланду; Вы великий врач? - обращается
Понтий Пилат к Иешуа.
Этот скрытый диалог, обозначавший общую идею неразрывности связи
существования Воланда (зла) и Иисуса Христа (добра), завершается парадоксальным
выводом: добро может существовать только при наличии зла, одно непременно
предполагает другое. Так, Воланд говорит Левию Матвею: Что бы делало твое добро, если
бы не существовало зла? И далее: Если есть вера в Христа, то есть вера и в Сатану.
Идея неразрывности пронизывает всю стилистику романа. Такой спор ведется по
любому поводу, например, по поводу веры в слово, силы убеждения словом: Если бы с
ним поговорить... я уверен, что он резко изменился бы, - говорит Иешуа о Марке
Крысобое. Все теории стоят одна другой, - утверждает силу факта (а не слова) Воланд. И
доказывать, что Христос существовал, не имеет смысла, он был и все. Раз существую я,
Воланд, значит, был и Христос.
Контрастное сочетание параллельных планов - ирреального и реального -
характеризует и творческую манеру Ч. Айтматова (использование мотива легенды). И
именно это его творческое начало воплощается в поэтичности стиля прозы. Например,
легендарная мать-олениха в «Белом пароходе» конкретизируется для мальчика как
реальная олениха; убили реальную олениху - убили и мечту. И убитая мечта,
ирреальность приводит к реальной гибели мальчика. Так по сути в одном существе
проходит единение контрастных начал. И эта идея формирует в целом образ стиля
произведения и его автора. Тот же мотив воплощается в «Буранном полустанке», «Плахе».
И в итоге создается образ поэтического стиля Айтматова - когда реальность (события,
герои) познается через вторжение в нее ирреального начала. Прием сам по себе не новый,
но конкретное воплощение его стилистически значимо.
Идеи противоречивости мира, противопоставленности человека и вселенной были
основополагающим началом в стилистике Ф. Тютчева.
Проиллюстрировать положение «стиль - это воплощение конкретной идеи» можно
не только данными художественной литературы. Возьмем, например, тексты судебных
речей, в которых активно, открыто проявляется авторская индивидуальность. Эта
индивидуальность оказывается прежде всего в идее, ставшей доминирующей для данного
автора. В частности, интересны два разных момента выступлений известных
отечественных юристов - Александра Ивановича Урусова и Федора Никифоровича
Плевако. Разный стиль их выступлений определяется разностью самой идеи выступления.
Что главное - поступки людей или побуждения? Факты, действия или нравственные
начала их? Именно эти начала различно проявляют особенность ораторского труда. Речи
Урусова - логичны, рассудочны, точны. В них нет нравственной или социальной окраски,
система доказательств привязана к голым фактам. Речь стройна, но художественных
образов в ней нет. Он тщательно анатомирует само событие. Анатомия поступка - вот
главная его идея, она и облекается в соответствующую форму.
В речи Плевако преобладала система общих начал - нравственных, правовых.
Тщательность доказательств ему не свойственна. Одушевляясь поэтическими образами
или картинами, Плевако доходил до лиризма. Это и производило впечатление и
заставляло пренебрегать доказательствами. Его анализ нравственных начал поступка
будил гнев, вызывал негодование, причем именно на уровне эмоций, а не разума.
Апелляция к высшим законам нравственности - эта идея воплощалась в такие стилевые
качества, как риторичность, вдохновенность, поэтичность. Обвиняя подсудимую
игуменью Митрофанию, Плевако, в частности, восклицает: Верим, что многое, что
написано в книге закона, вам неведомо. Но ведь в этом же законе есть и такие правила,
которые давным-давно приняты человечеством как основы нравственного и правового
порядка. С вершины дымящегося Синая сказано человечеству: «Не укради...». Вы не
могли не знать этого, а что вы творите? И еще: Путник, идущий мимо высоких стен