Курилович Е. Очерки по лингвистике

Подождите немного. Документ загружается.

Курилович Е. Очерки по лингвистике. — Биробиджан: ИП

"ТРИВИУМ", 2000.

Книга выдающегося польского языковеда Ежи Куриловича представляет

собой сборник статей, опубликованных в самых различных и в большинстве

своем труднодоступных изданиях. Основная часть включенных в сборник работ

посвящена общим вопросам лингвистики: проблеме изоморфизма, сравнению

словосочетаний и предложений соотношению алломорфов и аллофонов и т. д.;

остальные затрагивают более частные проблемы — проблему слога, соотношения

литературного и разговорного языка и др. Ряд работ посвящен диахронической

лингвистике.

Книга рассчитана на языковедов всех специальностей, интересующихся

проблемами общего языкознания.

ТОО ИП ТРИВИУМ', 682200, г. Биробиджан, уя. Калинина. 25. Лицензия

ЛР 089105 от 24 12.98 г. Формат 60x88/16. Бумага "Офсет №1". Печ. л. 30,5

Отпечатано в тип. комлексе «М-Текстура», г, Биробиджан, ул. Маяковского, 13.

15В1М 5-1251-0188-5 © ИП ТРИВИУМ", 2000

ДЕРИВАЦИЯ ЛЕКСИЧЕСКАЯ И ДЕРИВАЦИЯ СИНТАКСИЧЕСКАЯ

К теории частей речи

(1936)

Между лексическим значением части речи и ее синтаксическими

функциями существует определенное отношение. Оно отражается на

направлении процессов деривации и, по-видимому, не зависит от

индивидуальных особенностей языковых систем.

Совсем недавно Слотти

обрисовал двойственный характер частей речи. По

его мнению, они представляют собой категории (слов), обладающие, с одной

стороны, некоторым очень общим лексическим (или семантическим); значением,

а с другой стороны,— определенной синтаксической функцией. Так, например,

существительное обозначает предмет и в то же время выполняет функцию

подлежащего и дополнения, прилагательное обозначает качество предмета и

одновременно выполняет функцию определения, глагол обозначает изменение,

состояние (временное) или действие и функционирует как сказуемое

_____________

Сообщение, представленное на Копенгагенский лингвистический конгресс. J.

Kurylowicz Derivation lexicale et derivation syntaxique (Contribution a la theorie des parties du

discours), BSL, 37, 1936, стр. 79—92.

Сегодня вместо лексическая: синтаксическая автор предпочел бы употребить термины

семантическая: синтаксическая, сохранив термин лексическая для соотнесения с термином

грамматическая. Флексия может включать и семантические и синтаксические черты, ср. число

и падеж в склонении существительных.

Что касается отношения между членами предложения и частями Речи, то их иерархия

зависит в каждый данный момент от точки-

Рения говорящего. В акте кодирования

синтаксическая функция заставляет нас выбрать наиболее подходящую для нее часть речи. В

акте декодирования часть речи позволяет нам правильно воспринять синтаксическую

структуру высказывания.

См. Slotty, Problem der Wortarten, «Forschungen und Fortschritte», VIII, 1932, стр. 329—

330.

и т. д. С другой стороны, существуют, например, формы, обозначающие действие

и функционирующие как подлежащее или дополнение (отглагольные

существительные); существуют «анафорические» прилагательные, которые

являются настоящими прилагательными с точки зрения их лексического

значения, но с синтаксической точки зрения функционируют как

существительные; существуют причастия, лексическое значение которых

эквивалентно лексическому значению соответствующего личного глагола, но

которые с точки зрения их синтаксической функции могли бы рассматриваться

как прилагательные, и т. д. Попытка Слотти установить соотношение между

лексическим значением и синтаксической функцией кажется с первого взгляда

одним из тех философских построений, которые претендуют на почетное место в

общей грамматике, но, будучи неприменимы ни к одному реальному языку,

остаются бесплодными и не имеют практического значения для собственно

лингвистики. В самом деле, может показаться, будто возможность сочетания

данного лексического значения с любой синтаксической функцией является

блестящим подтверждением независимости двух рядов значений или

грамматических функций (значений лексических или семантических, с одной сто-

роны, и значений синтаксических — с другой). Если это так и независимость

данных классов функций действительно имеет место, можно устанавливать части

речи, исходя либо из одной, либо из другой функции, то есть либо с лексической,

либо с синтаксической точки зрения. В зависимости от того, какая точка зрения

будет принята, слово roi в примерах Lе гоi (est mort) «Король (умер)» и (Louis

XIV) lе гоi (dе Frаnсе) «(Людовик XIV) король (Франции)» будет принадлежать к

одной и той же или к разным частям речи. Из этого можно было бы сделать сле-

дующие выводы: 1) различие между существительным, прилагательным,

глаголом, наречием может быть установлено только с одной точки зрения —

лексической, как мы увидим, наиболее важной; 2) отношения между лексическим

значением и синтаксической функцией не существует. Первый вывод верен, но

против второго справедливо восстанут как традиционная грамматика, так и

лингвисты-практики. Из того факта, что слово, обозначающее качество (то есть

прилагательное), может выполнять функции и определения, и сказуемого, и

самостоятельного определяемого (анафорическое прилагательное), отнюдь не

следует, что все эти синтаксические функции в равной степени присущи

рассматриваемой части речи. Иначе говоря, лингвист-практик выступит за

понятие п е р в и ч н о й с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и и ( и

в т о р и ч н ы х с и н т а к с и ч е с к и х ф у н к ц и й ) , которое мы

находим уже в упомянутом труде Слотти.

Само собой разумеется, что объективное обоснование различия между

первичной и вторичной функцией следует искать прежде всего в самом языке, то

есть в формальных моментах, а не во внеязыковых явлениях, какими являются,

например, общие условия действительности или психический склад. Общий

закон, касающийся отношения первичной синтаксической функции к вторичным

синтаксическим функциям, состоит в следующем:

Е с л и и з м е н е н и е с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и и

н е к о т о р о й ф о р м ы ( н е к о т о р о г о с л о в а ) А в л е ч е т з а

с о б о й ф о р м а л ь н о е и з м е н е н и е А в В (при той же лексической

функции), п е р в и ч н о й с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и е й

я в л я е т с я т а , ч т о с о о т в е т с т в у е т и с х о д н о й ф о р м е , а

в т о р и ч н о й — т а , ч т о с о о т в е т с т в у е т п р о и з в о д н о й

ф о р м е . Примеры: лат. amat «он любит» и amans «любящий» различаются

только по синтаксической функции. Лексическое значение (действие) в обоих

случаях одинаково; но, поскольку именно причастие образовано от личного

глагола, а не наоборот, можно считать, что у слов с лексическим значением

действия (то есть у глаголов) первичной является функция сказуемого, а

вторичной — функция определения. Соответственно, факт образования,

например, в германских языках слабого прилагательного от сильного

свидетельствует о том, что Функция определения является первичной функцией

прилагательного, а функция анафорическая — вторичной. Формальные различия

между первичной и вторичными Функциями могут быть присущи не словам, а

словосочетаниям, частью которых является рассматриваемое слово. Вместо того

чтобы говорить о формальном различии», удобнее пользоваться термином

«различие синтаксического окружения, или синтаксических условий». Так, в

большинстве современных индоевропейских языков предикативное

прилагательное образовано от прилагательного определения посредством глагола

«быть», например rouger est rouge «красный : красен» (букв, «есть красный»). В

русском языке, где сохраняется простая (=несоставная) форма славянского

прилагательного в предикативном, употреблении, эта простая (краткая) форма

образуете» от составной (полной), употребляемой в качестве определения.

Направление процесса деривации изменилось вследствие изменения

синтаксической функции форм. Современное направление деривации

определяется сопоставлением таких пар, как белый — бел, с одной стороны,

маленький — маленький — с другой. Сосуществование подобных пар

предполагает отношение белый (исходная» форма) → бел (производная форма).

В достаточно распространенных случаях фонетического совпадения

номинатива и аккузатива существует отношение деривации между двумя

синтаксическими употреблениями этих форм существительного, которое можно

сформулировать так: именно аккузатив образуется от номинатива, поскольку

аккузативу отводится определенное место по отношению к глаголу (например,

вообще после глагола или непосредственно после глагола). Место аккузатива

о т м е ч е н о , или м о т и в и р о в а н о , а место номинатива — н е

о т м е ч е н о , или н е м о т и в и р о в а н о . Известно, что в процессе синтак-

сической деривации (в отличие от лексической) используются не только

суффиксы, окончания и т. д., но также морфемы, присущие словосочетанию, а не

слову («Gestalt-qualitaten»).

Из сказанного следует, что слова обладают первичной синтаксической

функцией в зависимости от их лексического значения (с у щ е с т в и т е л ь н о е

п о д л е ж а щ е е , п р и л а г а т е л ь н о е : о п р е д е л е н и е к

с у щ е с т в и т е л ь н о м у , г л а г о л : с к а з у е м о е , н а р е ч и е :

о п р е д е л е н и е к г л а г о л у ) и что всякое употребление их в другой

синтаксической функции, отличной от первичной, является с формальной точки

зрения мотивированным и отмеченным употреблением. Структурный анализ

языка доказывает, что «устаревшая» теория, устанавливающая соотношения

между частями речи и их синтаксическими функциями, не лишена основания.

Возражение, состоящее в том, что части речи могут играть любую роль в

синтаксической структуре словосочетания или предложения, не учитывает того

факта, что между различными синтаксическими функциями одной части речи

существует иерархия и для каждой части речи имеется основная (исходная), иди

первичная, синтаксическая функция. Хотя мы и согласны с В. Брёндалем, когда

настаиваем на строгом различении лексических и синтаксических функций слов,

подчеркивая лексический характер частей речи

, мы утверждаем, с другой

стороны, что первичные синтаксические функции вытекают из лексических

значений частей речи и представляют собой своего рода транспозицию этих

значений. Мы употребляем термин «деривация» в широком смысле слова,

понимая под деривацией не только факт образования одних слов от других с

целью передачи синтаксических функций, отличных от синтаксических функций

исходных слов, но также и тот факт, что одно и то же слово может выступать в

разных вторичных синтаксических значениях, будучи в отмеченном

синтаксическом окружении. Мы допускаем, что Слотти прав, приписывая каждой

части речи свое лексическое (семантическое) значение и свою синтаксическую

функцию, однако он не подчеркивает, что вторая функция просто вытекает из

первой. Вводя термин «первичная синтаксическая функция», Слотти не дает ему

удовлетворительного объяснения. Л. Ельмслев в «Principes de grammaire generale»

(стр. 331) говорит об обычной (ordinaire) функции частей речи. Очевидно, это

понятие идентично понятию первичной функции у Слотти, однако Ельмслев тоже

не определяет его.

Итак, понятие синтаксической деривации кажется «сным. Синтаксический

дериват — это форма с тем же лексическим содержанием, что и у исходной

формы, но с Другой синтаксической функцией; она обладает синтакси-

___________

L'autonomie de la syntaxe, JP, XXX, 1933, стр. 217 и cл.; Ordklasserne, стр. 234—235.

ческой морфемой («Feldzeichen» у Карла Бюлера, «Sprachtheorie», стр. 35).

Например: флексия у германского» прилагательного, фиксированное место

дополнения по отношению к глаголу; артикль, служащий для субстантивации,—

то «нынешнее время», das Hier und Jetzt «здесь и теперь, здешнее и теперешнее» и

т. д. (выше мы видели, что Feldzeichen может быть присущ слову или: большей

синтаксической единице). Отсюда наличие форм, которые трудно поместить в

какой-либо из традиционных классов. Анафорическое прилагательное (например,

слав. *dobrъ-jь) обычно относят к прилагательным, а приглагольный падеж типа

лат. ferro «железом» считают особой формой существительного на основании

лексического значения; в то же время такое слово, как фр. franchement

«откровенно», рассматривается как наречие на основании

синтаксической

функции, а причастия иногда выделяют в особый класс, поскольку они с

лексической точки зрения являются глаголами, а с точки зрения своей первичной

синтаксической функции — прилагательными. Грамматисты справедливо

опираются чаще на лексическую функцию и объединяют причастие с личным

глаголом, а-анафорическое прилагательное с прилагательным-определением. Тем

не менее они не решаются отнести к прилагательному так называемые наречия на

-теп! и аналогичные образования других языков, а рассматривают эгк

образования в главе, посвященной

настоящим (обстоятельственным) наречиям.

Тем не менее очевидно, что морфема -ment является синтаксической морфемой

(«Feldzeichen»), присоединенной к прилагательному не для того, чтобы изменить

его лексическое значение, а чтобы сделать его определением к глаголу.

Аналогично окончание аккузатива придает существительному функцию прямого

дополнения (определения к переходному глаголу): существительное не

становится из-за этого наречием и его основное семантическое значение

сохраняется, так как окончание является только синтаксической морфемой, не

изменяющей семантического значения.

Теперь нетрудно понять, чем отличается синтаксическая деривация от того,

что называют лексической деривацией, или короче — деривацией. В то время как

синтаксическая деривация происходит внутри одного и того же лексического

значения (например, прилагательное-определение → анафорическое

прилагательное, без изменения лексического значения), деривация лексическая

предполагает, что исходное и производное слова идентичны друг другу по

первичной синтаксической функции. Уменьшительная форма от данного

существительного, так же как и существительное, имеет ту же синтаксическую

функцию, что и исходное существительное. То же и в случае образования глагола

несовершенного вида от глагола совершенного вида. Но не всегда положение

бывает столь же ясным. В примере фр. rouge «красный» (прилагательное) : (1е)

rouge («красный карандаш») можно отметить как изменение первичной

синтаксической функции (поскольку в этих случаях имеют место разные части

речи), так и изменение лексического-содержания (поскольку лексическое

содержание слова 1е rouge, являющегося названием предмета, включает в

себя, кроме качества красного цвета, еще и другие качества). Можно разложить

процесс деривации на два этапа: 1) этап синтаксической деривации:

прилагательное-определение → анафорическое прилагательное; 2) этап лекси-

ческой деривации

: анафорическое прилагательное → существительное.

Исходным словом для (1е) rouge (=«красный карандаш») является в

действительности анафорическое прилагательное 1е rouge (которое может

относиться к любому предмету), а не прилагательное-определение rouge.

Анализ этого французского примера кажется на первый взгляд преувеличением

потому, что во французском языке форма прилагательного не зависит от того, как

она употребляется — как определение или как анафорическое прилагательное;

поэтому нам кажется, что (1е) rouge образовано просто от прилагательного, а не

от прилагательного, употребленного в той или иной синтаксической

функции. Однако уже в немецком, где частично сохранилось древнее

германское различие между прилагательным-определением и анафорическим

прилагательным (ein junger Mann, der junge Mann «молодой человек», но в

анафорической функции только der junge),

_____________

Ср. термины «синтаксическая субстантивация» и семантическая (то есть

лексическая) субстантивация» у Jellinek, РВВ, XXXIV, стр. 582.

такие существительные, как der Junge и ein Junger «юноша»

связаны по своему

происхождению с анафорической формой, которая имеет всегда основу на -n-, в

то время как определение может иметь как сильную, так и слабую основу (в

зависимости от предшествующего местоименного элемента). Тот факт, что

существительное образовано от анафорического прилагательного, а не от

прилагательного-определения, имеет основополагающее значение, хотя это

выражается формально только там, где язык различает прилагательное-

определение и анафорическое прилагательное. Другой поучительный пример —

абстрактные существительные, образованные от прилагательных, такие, как фр.

hauteur, нем, Нohe «высота» и т. д. Существенно то, что эти существительные

образованы не от прилагательных-определений, а от прилагательных в роли

сказуемого («Pradikatsadjektiv»). В работе В. Порцига

указывается, что

абстрактные существительные как бы резюмируют целое предложение, опираясь

на его сказуемое. Это значит, что они основаны на синтаксической

субстантивации сказуемого, которое может быть выражено глаголом или

прилагательным. Когда говорят «высота этой горы», речь идет не о качестве

«быть высоким», а о вертикальном измерении, и мы еще раз встречаемся здесь с

деривацией в два этапа: 1) etre haut → hauteur «быть высоким → высота» (=

качество быть высоким) — синтаксическая деривация; 2) hauteur (= качество быть

высоким) → hauteur ( = размер по вертикали) —лексическая деривация. Здесь

могут возразить, что если прилагательное в роли определения haut и

прилагательное в роли сказуемого (est) haut формально тождественны, не пред-

ставляется возможным решить, от какого из двух образовано абстрактное

существительное. Однако имеются языки, где прилагательные в рассматриваемых

синтаксических функциях различаются; кроме того, сам французский язык

позволяет нам установить истину: чтобы выразить смысл абстрактного качества,

во французском надо прибегнуть к аналитическому выражению, которое

включает связку; например, 1е fait d'etre haut, la qualite d'etre

____________

Пример Слотти, см. выше.

V. Porzig, Die Leistung der Abstrakta in der Sprache, BdPh, IV, 1930 стр. 66—77.

и т. д. образованы от etre haut (ill est haut) «быть высоким» («он высокий»), а не

от haut «высокий».

Теперь мы видим, что, расширяя область деривации, можно обойтись без

понятия флексии. Если же мы хотим сохранить это понятие любой ценой и

обеспечить ему право на существование, следует различать основные понятия —

лексической и синтаксической функции, — разграничивать сначала эти функции

в форме флексии и затем устанавливать их иерархию. Например, лексическая

функция показателя множественного числа состоит в том, что эта флексия

указывает на множественность объектов; синтаксическая функция этого элемента

состоит в том, что он указывает на согласование, то есть на атрибутивное или

предикативное определение.

Возвращаясь к синтаксической деривации, мы еще раз отметим связь между

лексическим значением и синтаксической функцией; всякое отклонение от этого

«естественного порядка» сигнализируется или синтаксическими морфемами или

синтаксическим окружением (в последнем случае мы будем говорить о вторичной

функции рассматриваемой формы). Теперь остается перейти к рассмотрению

различных частей речи и указать для них соответствующие первичные

синтаксические функции. Существительное является как бы опорой для

определяющего — либо «атрибутивного», либо предикативного. Прилагательное

является «атрибутивным» определяющим к существительному, то есть

определением существительного. Глагол является предикативным определяющим

к существительному. Наречие — это определяющее глагола. Синтаксическая

связь наречия с глаголом похожа на синтаксическую связь прилагательного и

существительного; но с лексической точки зрения прилагательное обозначает

качество, а наречие — отношение. Это можно доказать, применив grosso modo к

этим двум частям речи наш критерий деривации. Существует деривация,

направленная от прилагательного к наречию, и обратная деривация, где прила-

гательное образуется от наречия. С одной стороны, от прилагательных можно

образовать наречия качества, c другой — от наречий места и времени можно

образовать прилагательные (например, нем. hiesing «здешний», dortig

«тамошний», heutig «сегодняшний», gestig «вчерашний» и т. д.; польск. tutejszy

«здешний», tamtejszy «тамошний», dzisiejszy «сегодняшний», wczorajszy

«вчерашний» и т. д.). Продуктивные процессы деривации показывают, что и для

прилагательных и для наречий имеется своя особая семантическая область. Ср.

также сложные глагольные, образования, которые, как правило, состоят из

глагола и предшествующего наречия, выражающего пространственное

отношение, а не качество. Только что названные четыре части речи имеют две

общие особенности: 1) их основная лексическая функция является

символической; 2) они являются словами в смысле известного определения

Мейе

. Будем ли мы называть следующие элементы частями речи или нет,

они не могут быть поставлены на, одну доску с указанными четырьмя классами,

поскольку для них отсутствует одно из двух условий:

1. М е ж д о м е т и я . Их функция состоит в том, чтобы выражать, а не

представлять (нечто).

2. М е с т о и м е н и я . Эти элементы представляют указывая, а не

символизируя (К. Бюлер).

Оба класса не удовлетворяют первому критерию. Так как местоимение

отличается от указанных частей речи только способом представления (а не

предметом представления), оно уподобляется с синтаксической точки зрения

существительному, или прилагательному, или наречию как только перестает быть

лишь сопровождением некоторого жеста.

3. Предлоги. Предложный оборот типа sur la table «на столе» является

одним словом, а не группой слов. Если бы он был словосочетанием, управляющее

слово оборота должно было бы иметь то же синтаксическое употребление, что и

все словосочетание. Однако sur не имеет такого синтаксического употребления.

Предлог — это не слово, а морфема (а иногда «субморфема», образующая

единство с падежным окончанием). В таком примере, как au-dessus de la table«над

столом», мы имеем дело со

__________

«Слово определяется ассоциацией данного смысла с данным звуковым комплексом,

характеризующимся данным грамматическим употреблением» (А. Meillet, Linguistique

historique et linguistique generale, 1921, стр. 30). Термин «смысл» эквивалентен здесь термину

«лексическое значение», термин «грамматическое употребление» — термину «синтаксическое

значение (функция)».

словосочетанием (au-dessus может играть ту же синтаксическую роль, что и

словосочетание в целом), но тогда речь идет о наречии, определяемом

существительным, а не о предложном обороте.

4. С о ю з ы . Их место в словосочетаниях и предложениях аналогично

месту предлогов в предложных оборотах. Они являются словами с

самостоятельной синтаксической функцией только в той мере, в какой они сохра-

няют наречное значение (то есть в той мере, в какой они являются не настоящими

союзами).

5. Ч и с л и т е л ь н ы е (количественные). Настоящее количественное

числительное (не собирательное существительное) образует семантическое

единство с окончанием множественного числа того существительного, которое

оно определяет. Комплекс типа centum equites «сто всадников» анализируется как

centum (equit)-es, то есть centum является лишь определением к морфеме и,

следовательно, морфемой. Сложную морфему centum + -еs можно сравнить со

сложной морфемой in (urb)-em, хотя последняя морфема — синтаксического

порядка, а первая — лексического.

Здесь может быть найдено объяснение тенденции собирательных

существительных к потере флексии при переходе в количественные

числительные.

6. А р т и к л ь (определенный). Он выполняет местоименные функции

(анафорическую, анамнестическую) или служит для синтаксической

субстантивации. В первом случае он не имеет символического значения, во

втором — является не самостоятельным словом, а просто синтаксической

морфемой.

Мы не утверждаем, что только четыре класса: существительные,

прилагательные, глаголы, наречия — заслуживают названия частей речи. Такое

утверждение повлекло бы за собой бесплодные споры. Мы хотим лишь сказать,

что среди классов, до сих пор называемых частями речи, имеется более тесная

группа классов, отвечающих указанным выше условиям; члены этой группы

различайся между собой только в одном отношении — лексическим

содержанием. Существование ее доказывает, что имеющиеся классификации не

учитывают скрещивания факторов, которое делает невозможным деление по

одному признаку. Однако второе из упомянутых выше условий сохраняет свое

значение, поскольку части речи — это классы слов, а не любых языковых форм

(морфем, словосочетаний, предложений). Самое большее, что можно

сделать,— это попытаться заменить определение Мейе, которое мы и до сих пор

считаем лучшим, другим, более гибким определением (ср., например, К.

B u h l e r , Sprachtheorie, стр. 297).

Перейдем к диахроническому, аспекту проблемы, а именно к

отношению между изменениями синтаксической функции и формальными

изменениями, то есть к процессу создания новых синтаксических дериватов.

Когда форма А принимает вторичное синтаксическое значение, зависящее от

синтаксического окружения, она заменяется формой В (словом или

словосочетанием), для которой это значение является первичной функцией.

Замена А формой В эквивалентна замене окружения формой. Вместо того чтобы

выразить некоторую синтаксическую функцию с помощью порядка слов,

акцентуации словосочетания, ритма (пауз) и т. д., можно использовать форму,

лексическое значение которой уже предполагает рассматриваемую

синтаксическую функцию. Так, прилагательное в функции определяемого

заменяется существительным, родственным ему с этимологической точки зрения,

откуда возникает анафорическое прилагательное; см. герм. *blindan- «слепой

человек» из *blinda- «слепой»; во французском и древнегреческом

используется артикль (определенный), который первоначально мог относиться

только к существительному. Индоевропейское прилагательное в функции

сказуемого почти во всех новых индоевропейских языках заменяется оборотом с

глагольным значением («быть» + прилагательное). Прилагательное в функции

определения к глаголу заменяется формой с наречным значением (например,

конкретным падежом или предложным оборотом), ср. славянские наречия на -e,

которые восходят к формам инструменталя (абстрактных существительных), или

романские наречия на -mente, которые также являются древними

инструментальными формами. Существительное в функции определения к

глаголу заменяется наречием или наречным оборотом, ср. аналитические

падежи современных языков. Глагол, определяющий другой глагол, заменяется

словом или оборотом с наречным значением (например, конкретным падежом

или предложным оборотом), откуда возникает инфинитив и т. д.

Как отмечено в «Etudes indo-europeennes», I, стр. 271 и cл.» частичная

замена формы A формой В приводит к установлению отношения деривации

между A и В, если эти формы родственные (с этимологической точки зрения). Тот

факт, что В получает новую базу деривации, приводит к установлению

пропорциональных отношений между рядом А и рядом В, что может повлечь за

собой частичную трансформацию серии В в В'. Приобретя новую базу деривации

(А), форма В получает новую функцию. Так, *blindan- перестает быть

существительным и становится анафорическим прилагательным, образованным

от прилагательного-определения. Формы типа ст.-сл. ргаve или фр. franchement

«откровенно» перестают быть формами косвенных падежей и становятся «качест-

венными наречиями», образованными от соответствующих прилагательных

(определений). Инфинитив перестает быть косвенным падежом имени действия и

становится непосредственным дериватом личного глагола. Старая функция этих

слов проявляется только в особых синтаксических условиях. Ср. пример pour

junger les bons et les mauvais «чтобы судить хороших и плохих» со значением

существительного, а не анафорического прилагательного.

Здесь более всего важен факт замены, который доказывает еще раз, что

каждая часть речи имеет неотмеченную синтаксическую функцию, присущую

только ей, не нуждающуюся в специальной примете. Возникает вопрос, почему

это так? Каково внутреннее отношение между лексическим (общим) значением и

синтаксической функцией? Проще всего допустить, что, например, атрибутивная

детерминация (через определение) является только языковой транспозицией

психического процесса, заключающегося в выделении качеств объектов

(реальных или воображаемых). Поскольку нам представляется, что объекты

определяются своими качествами, слова, которые обозначают объекты

(существительные), определяются «естественным образом» словами,

обозначающими качества (прилагательными). То же — для отношения между

действием и обстоятельствами, которые его характеризуют (глаголы и наречия), и

т. д. Однако, развивая эту мысль, мы перейдем границы чисто лингвистического

исследования и окажемся в области общей теории знака.

Если наше рассуждение верно, то в нем заключен общий для всех языков

закон, являющийся одновременно подлинной основой общего синтаксиса.

Научное описание структуры любого языка — французского, китайского и т. д.—

сведется в таком случае к ответу на простой и ясный (поскольку он имеет

отношение к форме) вопрос: каким путем идет образование вторичных

синтаксических функций от первичных функций частей речи? Ответ на этот

вопрос будет включать: 1) описание форм с первичной синтаксической функцией

и 2) описание формальных способов, характеризующих слово или его

синтаксическое окружение и придающих слову вторичную синтаксическую

функцию. Видимо, степень самостоятельности слова, связанная с тем, что имеет

больший вес,— синтаксические морфемы, присущие слову, или синтаксические

морфемы, присущие большим единицам, обуславливает всякое существенное

различие между человеческими языками. Однако то обстоятельство, что,

например, в английском различия между частями речи в большой мере

обусловлены синтаксическим контекстом (а doubt : to doubt «сомнение» :

«сомневаться»), нисколько не затрагивает проблемы взаимного отношения

синтаксических функций внутри одного и того же лексического значения

(например, отношение (doubt: «сомнение» в роли подлежащего и doubt

«сомнение» в роли дополнения).

ПРОБЛЕМА КЛАССИФИКАЦИИ ПАДЕЖЕЙ