Едва ли не лучший пример такой чистоты и 'прозрач-
ности — все вступление, проникнутое наивной и свет-
лой пасторальностью (этот хор был издан и отдель-
но— как романс «Женщины Магдалы»—в первом
томе собрания романсов Массне, напечатанного Гарт-
маном и Эжелем). Дуэту Магдалины и Иисуса, над
которым Чайковский проливал слезы, действительно
нельзя отказать в чертах оригинальной, сладостной
мечтательности, которая шла вразрез с тогдашними
традиционными представлениями о религиозных об-
разах. Местами есть в «Марии Магдалине» и драма-
тизм (в хоре женщин, фарисеев и писцов, оскорбляю-
щих Магдалину,—№ 4, в хоре толпы на Голгофе —
№ 12). Но вместе с тем музыка «Марии Магдалины»
вовсе не выражала силы страстей, не отличалась рез-
костью обрисовки характеров.
Обытовленность сюжета затуманивалась тут фле-
ром ретроспективных созерцаний, как бы наброшен-
ным на события и перипетии драмы. Упорно чувство-
вались преднамеренные сдержанность и тусклость
колорита, вялость печали. Но, очевидно, именно это
попало в цель, ответило далеко не всеобъемлющим,
но существенным, показательным потребностям тог-
дашней французской интеллигенции. Достаточно
вспомнить успехи поэзии парнасцев, выдвинувшей за-
стылость, статуарность, «мраморность» эмоций ка*
одну из важнейших задач искусства. Вспомним и
характернейшее творчество Пювиса де Шаванна, на-
чавшего серию фресок «Жизнь святой Женевьевы» в
Пантеоне в 1874 году. Добавим, что под влиянием
«Марии Магдалины» Массне Визе незадолго до смер-
ти задумал ораторию «Святая Женевьева — покрови-
тельница Парижа». Конечно, искусство Визе, вообще
говоря, находилось вне сферы эстетики парнасцев и
соприкасалось с ней лишь некоторыми чертами. Но
кто знает, как бы развилось в дальнейшем творчество
Визе, что сулили его «Сид» и «Женевьева»?
Что же касается эстетических принципов Леконта
де Лиля, Теодора Банвиля, Сюлли-Прюдома, Пювиса
де Шаванна, то присущие им общие черты отвлечен-
60