Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки

Подождите немного. Документ загружается.

Как

указывалось, мышление функционирует на основе

понятийного

аппарата. И это накладывает на него

неко-

торый отпечаток. Прежде всего эти понятия

ведут

процесс

мышления

по пути, определенному их содержанием.

Мышление

идет в рамках этих понятий. Это придает ему

некоторую стабильность, целеустремленность в поисках

новых свойств и отношений в вещах. Мысль осваивает

новое путем включения его в известное — в ранее создан-

ные

понятия. И это как бы гарантирует верность ее дви-

жения.

Так сохраняется преемственность в процессе пе-

рехода

от одного результата к

другому.

Но

рамки прежних понятий

могут

быть узкими для

нового содержания, к которому приводит движение мыш-

ления.

Прежние понятия

могут

стать тормозом для овла-

дения

новыми свойствами и закономерностями. Поэтому-

то и необходимо изменение понятийного аппарата мышле-

ния,

пополнение его новыми элементами.

Философия,

давно понявшая, что процесс мышления

происходит на понятийной основе, решала несколько вы-

текающих из этого факта задач: 1) выявляла наиболее

общие понятия, необходимые для мышления, не о каком-

то отдельном объекте, а об объективной реальности вооб-

ще;

2) вскрывала природу этих понятий как в отношении

объективной реальности, так и в отношении к практиче-

ской

деятельности человека; 3) показывала их функцио-

нирование

в процессе мышления, их роль в движении к

объективно истинным результатам.

Надо

сказать, что не все философы сразу и с одинако-

вым успехом занимались всеми этими проблемами, одна-

ко

в той или иной мере их касались все, поскольку

пони-

мание

законов и форм движения человеческого мышле-

ния

к истине всегда относилось к предмету философии.

Определим вкратце, каким путем шла и к каким ре-

зультатам пришла философия в разрешении этих про-

блем.

Одним из первых философов, поставившим в качестве

специальной

задачи для исследования анализ наиболее

общих понятий, на основе которых происходит процесс

мышления,

был Аристотель. Опираясь на предшествую-

щий

опыт философской мысли, он выделил эти наиболее

общие понятия и назвал их категориями. Он понимал, что

мышление реально

существует

в форме языка, поэтому

язык,

или, если так можно выразиться, речение, служил

322

для него эмпирическим фактом, который он сделал исход-

ным

для анализа категорий. Аристотель писал: «Из

слов, высказываемых без какой-либо связи, каждое озна-

чает или сущность, или качество, или количество, или от-

ношение,

или место, или время, или положение, или обла-

дание,

или действие, или страдание» '.

Таким

образом, категории у Аристотеля—самые об-

щие

роды высказывания, это то, о чем может быть наша

речь, т. е. самое общее предметное содержание мышления.

Философия

по своей сути представляется Аристотелю как

анализ

категорий, и «Метафизика» Аристотеля пример

тому.

Она содержит философский анализ таких катего-

рий,

как сущность, материя, форма, возможность, дейст-

вительность, движение, количество, противоречие и т. п.

Эти категории свидетельствуют о том, как глубоко про-

никла

античная мысль в понимание всеобщих понятий,

характеризующих предметный мир.

Иногда

логику Аристотеля видят только в его

«Орга-

ноне». Нет слов, учение о силлогистике и доказательстве

вообще — величайшее достижение в логическом анализе

мышления.

Но когда Ф. Энгельс говорит, что «исследова-

ние

форм

мышления, логических категорий, очень благо-

дарная и необходимая задача, и за систематическое раз-

решение этой задачи взялся после Аристотеля только

Гегель»

то здесь он имеет в виду главным образом «Ме-

тафизику» Аристотеля. Это отмечал и В. И. Ленин, кон-

спектируя «Метафизику»: «Логика Аристотеля есть за-

прос,

искание,

подход

к логике Гегеля, — а из нее, из ло-

гики

Аристотеля (который

всюду,

на каждом шагу ставит

вопрос

именно

диалектике)..

.»

Аристотель не ставил вопроса о числе категорий и

четко не выдвигал

задачу

их систематизации. В трак-

тате

«О категориях» перечисляется 10 наиболее общих

понятий.

Но в «Метафизике» и

других

произведениях он

подробно анализирует не все эти категории и не только

их; например, большое место в работах Аристотеля за-

нимают понятия материи, формы, движения, не вошедшие

число 10 категорий. Это свидетельствует о том, что, ви-

димо,

для Аристотеля проблема числа категорий не была

Аристотель.

Категории. М., 1939, стр. 6.

К.

Маркс

и Ф.

Энгельс.

Соч., т. 20, стр. 555.

В. И.

Ленин.

Поли. собр. соч., т. 29, стр. 326.

323

существенной, а также об ограниченности принятого им

принципа

выведения категорий из форм высказывания.

Другой

подход

был у Канта, взявшего в качестве ис-

ходного момента для вычленения категорий не речь, а

суждение. Логика к тому времени уже классифицировала

суждение, определив 12 их видов. По мнению Канта, в

основе каждого из них лежит своя категория: единство,

множество, всеобщность, реальность, отрицание, ограни-

чение,

субстанция и акциденция, причина и действие,

взаимодействие, возможность и невозможность, сущест-

вование и несуществование, необходимость и случайность.

Мысль Канта, что при выделении категорий надо исхо-

дить из мышления и его форм, верна и является шагом

вперед в логике, но у него категории выступают в виде

замкнутой системы (таблицы), определяющей формы су-

ждений и не подлежащей развитию и обогащению. Полу-

чается, что мышление затерто этими категориями и не

способно

перейти к

другому,

не определяемому ими со-

держанию.

Гегель сделал существенный шаг вперед, взяв за ос-

нову не формы суждений, а всю сферу мышления со сто-

роны

его предметного содержания. Категории выступают

не

формой застывшего

знания,

а ступенями в движении

мышления,

способами раскрытия его объективного со-

держания. Поэтому, хотя гегелевская логика и является

замкнутой системой, но, во-первых, она не таблица кате-

горий,

а система, в которой одна категория

следует

за

другой; во-вторых, она не замыкает мышление в неболь-

шое число категорий, а через многообразие их выявляет

богатство содержания процесса мышления.

Сложной

для философии была проблема самой при-

роды категорий, их отношение к объективной реальности

практической деятельности человека. Философы обна-

руживали категории, анализируя мышление с той или

другой

его стороны: выражения в языке, формы

сужде-

ния,

предметного содержания мысли. Отсюда сама со-

бой возникла иллюзия, что категории — орудия мысли,

ее формы, что они связаны только с мышлением и его

деятельностью,

берут

из них свое содержание. Например,

Кант

считал их априорными формами мысли, существую-

щими

до всякого опыта и независимо от него и кореня-

щимися

в формальной организации человеческого рас-

судка Он не знал, как связать категории, обладающие

324

всеобщностью, с объективной реальностью, данной

чувственном опыте, нацеленном на единичный предмет,

явление.

Результатом этой неспособности и явилась

ПРО

пасть, которую Кант вырыл

между

категориями и веща-

ми

в себе, что и послужило теоретической базой его агно-

стицизма.

Аристотель понимал связь категорий с существую-

щей

вне их реальностью: он считал их формами бытия и

мышления.

Но как, в

результате

чего формы мысли ста-

новятся

формами бытия-—этот вопрос остался открытым

его философии. Гегель по

существу

снял его, считая

мысль и ее формы самой объективной реальностью. В та-

ком

случае

отпадает необходимость выяснять отношение

категорий к находящейся вне мышления действительно-

сти,

но это не решение проблемы. Подобная идеалистиче-

ская

мистификация не может удовлетворять ученого,

имеющего, с одной стороны, объект исследования, а с дру-

гой — постигающее его мышление.

Проблема отношения категорий мышления к объек-

тивной

реальности не может быть решена без вскрытия

их генезиса и роли в нем материальной практической де-

ятельности. Категории, как и все

другие

понятия, не су-

ществуют в самой действительности и не даны изначаль-

но

в разуме как его вечные формы. Они возникли в про-

цессе овладения человеком явлениями, силами природы

общества, они являются результатом обобщения всего

познания

мира и его практического преобразования.

Объективность их содержания доказывается в

ходе

во-

площения

в жизнь результатов теоретического мышле-

ния,

функционирующего на основе категорий Когда мир,

созданный

человеческой головой, превращается в реаль-

ный

мир воспроизведенных в практике новых вещей и

явлений,

мышление и его категории находят подтвержде-

ние

своей объективности и всеобщности.

Таким

образом, практическая деятельность выступает

основой

движения мышления по пути улавливания объ-

ективной

природы вещей, процессов и критерием истин-

ности

его результатов: понятий, категорий и т. п. Именно

силу того, что категории обладают содержанием, взяты

из

объективной реальности, они

ведут

мышление по

пути обогащения его новыми определениями, точнее и

глубже

постигающими объект.

Теперь, наконец, остановимся на функции категорий

325

в познании. Они являются формами, определяющими

движение от ранее

достигнутого

знания к новому. Здесь

роль категорий двояка. Прежде всего с ними связана

форма вывода одного знания из

другого.

Эта сторона в

процессе мышления была давно подмечена, в частности

Аристотелем

в его силлогистике, Ф. Бэконом в

методах

индукции, современной логикой в многочисленных логи-

ческих исчислениях, каждое из которых строится на опре-

деленном содержании знания (аксиоме), определяющем

форму движения выводного

знания.

В. И. Ленин тонко

это подметил, когда писал: «Самые обычные логические

„фигуры"... самые обычные отношения

вещей»

Принцип

здесь такой. Содержание категорий, отража-

ющее свойства и отношения объективной реальности, ста-

новится правилом движения мысли, формой

перехода

знания

от одного

результата

другому.

Богатство знания означает многообразие понятийного

аппарата, на базе которого возникает множество форм

умозаключений. Мышление в античности опиралось на

очень ограниченный

круг

выработанных и осознанных ка-

тегорий,

отсюда

и сравнительно бедный аппарат для по-

лучения знания

путем

вывода (силлогистика). Иное

дело

сейчас, когда мы располагаем развитым категориальным

аппаратом, на базе которого возможна очень разветвлен-

ная

сеть форм получения знания

путем

логического вы-

вода.

Но

роль категорий не ограничивается тем, что их со-

держание превращается в правило логического вывода.

Это только одна, можно сказать, их аналитическая функ-

ция.

Кроме того, категориям принадлежит огромная роль'

в создании новых понятий и принципов, в синтезе, приво-

дящем к новому знанию.

Синтезирующая функция категорий в процессе мыш-

ления

стала предметом серьезного философского анализа

у Канта, который отчетливо сознавал, что новые понятия

возникают в

результате

синтеза опытных данных с кате-

гориями мышления: «.. .все категории основываются на

логических функциях в суждениях, а в них уже мыслит-

ся

связь, стало быть, единство данных понятий. Следова-

тельно, категория уже предполагает

связь»

Однако, несмотря на верную тенденцию — исследо-

Там же, стр. 159.

И. Кант. Соч., т. 3. М, 1964, стр. 191.

326

вать роль категорий в синтезе

знания,

содержащуюся й

гносеологии Канта, изображение им этого процесса стра-

дает

существенными пороками, вытекающими из непра-

вильного понимания природы самих категорий, их отно-

шения

к объективной реальности. У Канта знание в сво-

ем синтезе никогда не выйдет за пределы априорных, раз

навсегда данных категорий, содержание которых не име-

ет никакого отношения к объективной реальности. Поэто-

му синтез знания у него ограничен, а познанию вообще

положены пределы. Гегелевская постановка вопроса о

системе развивающихся категорий создала условия для

более полного и всестороннего выявления функций кате-

горий в синтезе

знания.

На

основе категорий образуются новые научные

поня-

тия,

теоретически осмысливаются, экстраполируются дан-

ные опыта, соединяются

результаты

познания, достигну-

тые в разное время, различными способами и, казалось

бы, не имеющие отношения

друг

другу.

Творческая спо-

собность разума покоится на синтезе, а в основе послед-

него

лежат

категории мышления. Но категории способны

не только направить мысль на образование новых

поня-

тий и теорий в науке, но и, осваивая их, менять свое соб-

ственное содержание, образовывать

другие

категории.

Только таким

путем

мышление способно переходить гра-

ницы

в познании, постигать такие объективные его свой-

ства, которые ранее казались непостижимыми.

Рациональное и иррациональное

Категориальный характер человеческого мышления яв-

ляется установленным и общепринятым фактом, однако

направление в современной философии, называемое ин-

туитивизмом, или иррационализмом, полагает, что имен-

но

эта его природа и не

дает

возможности интеллекту по-

стигнуть истинную сущность действительности.

Иррационализм

является одним из распространенных

направлений в современной буржуазной философии. Мы

не

будем

сейчас касаться вопроса, какие социальные ус-

ловия породили и сделали возможным его признание ши-

рокими

кругами интеллигенции в капиталистических

странах. Рассмотрим аргументацию и те гносеологиче-

ские предпосылки, которые толкают теорию знания в сто-

рону иррационализма.

327

В качестве образца йррационалистической критики

интеллекта с его категориями возьмем ход рассуждения

А. Бергсона, у которого, как представляется, она

высту-

пает наиболее четко. Сущность интеллекта А. Бергсон ви-

дит в том, что он

«является

способностью

фабриковать

искусственные

предметы,

частности

ив

орудий

создавать

орудия,

бесконечно

разнообразить

их

выделку»

В этом

отношении

интеллект мало отличается от инстинкта,

который

тоже фабрикует орудия, но, правда, уже и ! орга-

низованной

материи. Посредством мышления человек со-

здает их из неорганизованной материи, а поэтому оно мо-

жет принимать любого форму, служить

«для

какого

угод-

но

употребления, выводить живое существо из всякого

вновь

возникающего, затруднения и увеличивать... его

власть»

И интеллект, и инстинкт — оба пленники мате-

рии,

«два

расходящихся,

одинаково

красивых

решения

од-

ной и той же

проблемы»,

но только в инстинкте «познание

скорее бессознательно и

разыгрывается,

в интеллекте же

оно

сознательно и

мыслится»

Как

некоторая форма знания интеллект, по Бергсону,

имеет пороки, которые ограничивают сферу его примене-

ния.

К ним относятся: 1) интеллект, выходящий из рук

природы и нацеленный на неорганизованное твердое тело,

он

исходит из того, что каждый предмет может делиться

практически

до бесконечности; 2) интеллект способен

представить себе только прерывное, заменяя движение

рядоположенными неподвижностями, а потому фактиче-

ски

фиксирует только неподвижное. В этом отношении

формы

мысли подобны ленте кинематографа; 3) интел-

лекту присуще бесконечное стремление к разложению по

любому принципу и к воссоединению в

любую

новую си- '

стему

знания,

а потому он «совсем не создан для того,

чтобы мыслить

эволюцию,

в собственном смысле этого

слова, т. е. непрерывность изменения, которое должно

быть чистой подвижностью»

Общий

вывод, к которому

ведет

бергсоновская крити-

ка

интеллекта, можно сформулировать словами самого

Бергсона:

мышление воспроизводит «не реальность, а

125.

А.

Бергсон.

Творческая эволюция. М.—СПб., 1914, стр. 124—

Там же, стр. 126

Там же, стр. 128, 130.

Там же, стр. 146.

328

только подражание реального, или, вернее, символиче-

ский

образ; сущность вещей от нас ускользает и

будет

ускользать всегда; мы движемся среди отношений, абсо-

лютное нам недоступно, мы должны остановиться перед

непознаваемым»

Отсюда вытекает и отношение иррационализма к со-

временной

науке. Нет, он не отбрасывает ее вообще, на-

оборот, подчеркивает ее силу в познании объекта, однако

устанавливает ей жесткие границы, за которые она со

своими

категориями мышления ни в коем

случае

выйти

не

может. Позитивная наука — создание чистого интел-

лекта, поэтому она себя

чувствует

свободно только в сфе-

ре неорганизованной материи и, несмотря на свое бурное

развитие сейчас, осталась в принципе такой же, как и

античное время, — действующей по кинематографиче-

скому

методу.

«Сущность науки, — пишет А. Бергсон, —

действительно, заключается в том, чтобы изготовлять

знаки, которыми она заменяет сами предметы. Эти зна-

ки,

конечно, отличаются от знаков языка их большей

точностью и более высокой действенностью, но тем не

менее они не свободны от общих свойств знака, заклю-

чающихся в том, чтобы отмечать в закрепленной форме

неподвижный аспект реальности»

Что можно сказать по поводу выдвинутых А. Бергсо-

ном

утверждений об особенностях познания путем мыш-

ления? Бесспорно, многие из них верно фиксируют сущ-

ность процесса мышления. В иной связи, в

другой

системе

они

входят

и в нашу теорию

знания.

Да, мышление свя-

зано

с задачами практики и является порождением при-

роды. Действительно, посредством практики и мышления

человек в отличие от животного с его инстинктами спосо-

бен производить универсально. Как писал К. Маркс, «жи-

вотное формирует материю только сообразно мерке и по-

требности того вида, к которому оно принадлежит,

тогда

как

человек

умеет

производить по меркам любого ви-

да. ..»

. И не один А. Бергсон говорит, что мышление и

его категории, фиксируя объект, останавливают его, пре-

рывают непрерывное.

Ведь

В. И. Ленин, конспектируя

Гегеля, писал: «Мы не можем представить, выразить, сме-

Там же, стр. V.

Там же, стр. 294.

К-

Маркс

и Ф.

Энгельс.

Из ранних произведений, стр. 566.

329

рить, изобразить движения, не прервав непрерывного,

не упростив,

угрубив,

не разделив, не омертвив живого.

Изображение движения мыслью есть всегда огрубле-

ние,

омертвление, — и не только мыслью, но и ощуще-

нием.

. .»

В чем же

тогда

неправ А. Бергсон и иррационализм

вообще, где тот пункт, с которого начинается его грехо-

падение? Он таится в исходной предпосылке и конечных

выводах. Хотя А. Бергсон и критиковал Канта, но факти-

чески не з'своил уроков его гносеологии, ставя теоретико-

познавательные проблемы в

духе

докантовской филосо-

фии.

В самом деле, он, как эмпирики и рационалисты

XVII—XVIII

вв., исходит из того, что на одной стороне

находится человек с его познавательными способностями,

а на

другой

— объект (для Бергсона им является чистая

подвижность). Он согласен с тем, что ни

чувства,

как та-

ковые, ни мышление не способны ее уловить; как говорит

Л. Бергсон, «ни одна из категорий нашей мысли — един-

ство, множественность, механическая причинность, разум-

ная

целесообразность и т. д. — не может быть точно при-

ложена к жизненным вещам»

Где же

выход

из положения? Для Бергсона — в по-

исках какой-то особой, находящейся вне опыта и мышле-

ния

с их категориями, способности вроде интуиции, по-

средством которой знание непосредственно сливалось бы

с жизнью, соприкасаясь с творческим усилием.

Ни

постановка вопроса, ни тем более решение его не

блещут

оригинальностью. Рационалисты

XVII—XVIII

вв.

считали, что такое непосредственное совпадение осущест-

вляется путем интеллектуальной интуиции, в силу какой-

то предустановленной гармонии. Во второй половине

XIX и первой половине XX столетия в

кругах

буржуазии

разум вышел из моды, тем более что он способен при-

вести к пагубным идеям о бренности существующих об-

щественных порядков. Поэтому прибегли к неразумной

интуиции, еще более мистифицировав процесс совпаде-

ния

знания с объектом. Один из глашатаев интуитивизма

в России, Н. Лосский, писал: «Философское направление,

обосновываемое нами, можно назвать

мистическим.

Это

название оправдывается прежде всего следующим сооб-

В. И.

Ленин.

Поли. собр. соч., т. 29, стр. 233.

Бергсон.

Творческая эволюция, стр. IV.

330

ражением. Философский мистицизм, имевший до сих пор

обыкновенно религиозную окраску, всегда характери-

зуется учением о том, что Бог и человеческое сознание

не отделены

друг

от

друга

непроходимою пропастью, что

возможны по крайней мере минуты полного слияния че-

ловеческого существа с Богом, минуты экстаза, когда че-

ловек

чувствует

и переживает Бога так же непосред-

ственно, как свое я. Наша теория знания заключает в

себе родственную этому учению мысль, именно утвер-

ждение, что мир не-я (весь мир не-я, включая и Бога,

если Он есть) познается так же непосредственно, как

мир я»

Кант

был

куда

проницательнее, чем современные ин-

туитивисты. Он прямо говорил, что мистическую интуи-

цию надо оставить

богу,

и показал, что преодоление огра-

и^ченностеи и опыта и мышления идет через деятель-

ность, которая отлична от них. но отнюдь не мистична и

не иррациональна. Марксизм, учитывая опыт всей пред-

шествующей философии, в том числе и кантианства, на-

шел эту деятельность — чувственно-материальную целе-

направленную практику. Но интуитивизм (А. Бергсон, в

частности) поставил своей целью освободить теорию зна-

ния

от связи с практикой. По мнению Бергсона, основная

задача — «исследовать живое без задней мысли о прак-

тическом пользовании, освободившись от форм и при-

вычек, в собственном смысле слова, интеллектуальных.

Цель философии — умозрение, т. е. видение»

. Отсюда

отрыв философии от науки и безысходный мистицизм.

Иррационализм,

его отрицательный опыт имеет опре-

деленное значение для теории

знания,

и не только в том

смысле, что нам теперь ясна порочность подобного реше-

ния

гносеологических проблем. Он вскрыл некоторые сто-

роны в теории

знания,

на которые не обращали должного

внимания,

поставил вопрос об их истолковании.

Концеп-

ция

знания,

которая развивалась до иррационализма и

существует

по сей день, носит название рационализма.

В философии очень давно возникло представление о ра-

зумности мира. Древнегреческие философы выдвинули

учение о логосе, который царит в природе. Само это по-

100.

Н.

Лосский.

Обоснование интуитивизма. СПб., 1906, стр. 99—

А.

Бергсон.

Творческая эволюция, стр. 176.

331

пятие

интерпретировали по-разному, приравнивали его

богу,

судьбе,

вечности, мудрости, закономерности, необ-

ходимости, всеобщности, в том числе и разумности. Но в

действительности

коуоо

Гераклита был логосом, несводи-

мым ни к одному из этих понятий более поздней филосо-

фии,

хотя и имеющим с каждым из них что-то общее.

даже

ум

хохс,

Анаксагора, приводящий в движение ча-

стички

материи (гомеомерии), нельзя отождествлять с

понятиями

ума или разума, сформулированными в позд-

нейшей

философии. Поэтому древние греки не создали

рационалистической

концепции, которая является плодом

философии

нового времени, хотя какой-то ее прообраз

у них можно найти.

Рационализм

сформировался в

XVII

XVIII

вв. и

стал одной из характерных особенностей буржуазной фи-

лософии

этого времени, причем

следует

строго различать

рационализм

в узком и широком смысле. В первом

случае

под рационализмом имеется в виду определенное реше-

ние

вопроса об источнике знания и он противопоставляет-

ся

иному его решению — сенсуализму; во втором — ра-

ционализм—

это концепция, касающаяся общего понима-

ния

бытия, сущности и места человека в нем. В таком

случае

это не узкогносеологическая, а в широком смысле

философская

теория, идеи которой разделяли и многие

сторонники

сенсуализма того времени. Здесь рациональ-

ное—

не мышление, противопоставленное чувственному

(опыту), а разумное, противостоящее иррациональному

началу в жизни. Изложим в кратких

чертах

рационали-

стическую концепцию, как она сложилась к

XVIII

в.

Согласно рационализму, природа — это разумно по-

строенная

машина, подобная часовому механизму. Поэто-

му она может быть полностью и окончательно познана.

Законы

механики — ключ к ее постижению. Гносеологи-

ческий

оптимизм, характерный для философии

XVII

XVIII

вв. как в рационалистической, так и сенсуалисти-

ческой версиях, покоился на

подходе

к природе как ра-

зумной машине. В ней нет хаоса, тайн и загадок, в своей

сути она подобна формам человеческого разума.

Сам

человек — свет божественного разума на земле;

:} щность его составляет мышление, порождающее идеи,

а основе которых необходимо перестроить человеческую

жизнь.

Просвещение возникло как движение мысли, ста-

вящее своей задачей создание общества на принципах

332

разума. Характеризуя французское просвещение, Ф. Эн-

гельс писал: «Мыслящий рассудок стал единственным ме-

рилом всего существующего. Это было время, когда, по

выражению Гегеля, мир был поставлен на

голову,

снача-

ла в том смысле, что человеческая голова и те положения,

которые она открыла посредством своего мышления, вы-

ступили с требованием, чтобы их признали основой

всех

человеческих действий и общественных отношений, а за-

тем и в том более широком смысле, что действительность,

противоречившая этим положениям, была фактически пе-

ревернута

сверху

донизу»

Искусство этого периода также было пронизано иде-

ями

рационализма: оно изображало природу и человека

одухотворенными разумом, оно было прозрачным, зову-

щим

добру

и благородным поступкам.

Но

уже в начале XIX в. были обнаружены слабости

рационализма,

уподобляющего природу человеческому

рассудку и видящего

всюду

целесообразность. Рациона-

лизм Гегеля основывался уже не на рассудке, а на разу-

ме,

включающем в себя и такое явление, как хитрость.

хитрости Гегель прибегает не от хорошей жизни, ибо

иначе он

никак

не мог справиться с иррациональным

остатком. Чтобы включить его в разум, последний дол-

жен быть наделен хитростью.

Понятие

спекулятивного мышления у Гегеля призвано,

с одной стороны, оградить знание от иррационального,

а с

другой

— освободиться от пошлостей того рационализ-

ма, согласно которому в мире все так разумно и целесо-

образно,

что, как говорил Г. Гейне, деревья «зелены от

того, что зеленый цвет полезен для глаз... бог также со-

творил рогатый скот потому, что мясные супы подкрепля-

ют человека, ослов сотворил затем, чтобы они служили

людям для сравнения, а самого человека — чтобы он ел

мясные

супы и не был ослом».

Спекулятивное мышление, по Гегелю, одновременно и

рационально

и мистично, вернее, это — рациональная ми-

стика, или мистический разум. «Относительно спекуля-

тивного мышления мы должны еще заметить, — пишет

Гегель, — что

следует

понимать под этим выражением то

же самое, что раньше называлось

мистикой»

К-

Маркс

и Ф.

Энгельс.

Соч., т. 20, стр.

16—17.

Гегель.

Соч., т. I, стр. 141.

333

Но

в силу того, что Гегель был убежденным рациона-

листом, он не мог оставить хитрость (даже разума) на

произвол судьбы. В

духе

рационалистов

XVII

в. он нахо-

дит ей основания, полагая,

«что

божественное провидение

ведет

себя по отношению к миру и его процессу как абсо-

лютная хитрость. Бог

дает

людям действовать, как...

угодно, не стесняет игру их страстей и интересов, а полу-

чается из этого осуществление его целей»

. Итак,

всюду

ищи

божественное провидение — этого рецепта в конце

концов

не мог избежать и Гегель со своей хитростью ра-

зума.

В настоящее время в буржуазной философии имеются

попытки

сблизить Гегеля с иррационализмом. Основа-

нием

для этого служит критика Гегелем рационализма

XVII—XVIII

вв. и философии Просвещения, а также его

замечания,

сближающие разумное с мистическим. Это

стремление характерно для того крыла современного эк-

зистенциализма, возглавляемого Ж. Ипполитом, которое

связывает себя со своеобразно истолкованным гегельян-

ством, в частности с иррационалистическим пониманием

«Феноменологии

духа».

Но

сущность гегелевской постановки вопроса состоит

поднятии самого рационализма на такой уровень, при

котором само иррациональное и мистическое принимает

формы

движения мышления. В этом, с одной стороны,

сила Гегеля, а с

другой

— его слабость, поскольку он все-

таки

сторонник уподобления мира божественному

разуму,

которое у него принимает форму панлогизма. И здесь сле-

дует

присоединиться к словам Ю. Бородая, что гегелев-

ская

система «явилась классическим выражением тенден-

ции

«снять»

все «иррациональные остатки», объявить их

принципиально

иллюзорными и до конца растворить в

логических

формах. Естественно, эта тенденция в той или

иной

степени характеризует весь буржуазный рациона-

лизм с его принципами «предустановленной гармонии»,

надиндивидуального «я» и т.

д.»

Гегель замыкает действительность в движении кате-

горий,

составляющих его логику. Тут рационализм дово-

дится до своего крайнего предела. Мир не просто машина,

подобная логической конструкции, он сам и есть не что

Там же, стр. 319.

Ю.

Бородай.

Воображение

теория познания,

стр.

110—117.

334

иное,

как развертывание категорий мышления. Вот по-

этому последующая иррационалистическая философия,

начиная

с Кьеркегора, строилась как прямой антипод ге-

гелевскому панлогизму.

Практическое

осуществление идей Просвещения при-

вело к действительности, далекой от идеалов рациона-

лизма. «Мы знаем теперь, — пишет Ф. Энгельс, — что это

царство разума было не чем иным, как идеализирован-

ным

царством

буржуазии...»

Последующая научная и

общественная практика, несомненно, подрывала ту наив-

ную веру в разум и/целесообразность, которая якобы гос-

подствует во всем, в том числе и в истории человечества.

Человеку XX в. очень трудно понять тезис, что все идет

наилучшим образом, соответственно

разуму.

Наоборот,

на

поверхности эта действительность выступает с самой

неразумной стороны. Не выдержал рационализм и испы-

тания

опытом познания, в частности естественнонауч-

ного.

До некоторого времени рационалистическое представ-

ление о природе, нашедшее свое классическое выражение

лапласовском детерминизме, казалось несокрушимым.

М.

Планк

говорил в одной из своих речей: «Когда я при-

ступил к изучению физики и обратился за советом к мо-

ему уважаемому учителю Филиппу фон Иолли относи-

тельно условий и перспектив моих занятий, тот обрисовал

мне

физику как высокоразвитую, почти полностью созрев-

шую науку, которая теперь, после того как она благодаря

открытию закона сохранения энергии, так сказать, увен-

чана короной, наверное, скоро приобретет свою оконча-

тельную стабильную форму. Конечно, в том или ином

уголке еще остается, возможно, проверить и добавить пы-

линку

или капельку, но система в целом установлена до-

статочно надежно, и теоретическая физика явно прибли-

жается к той степени завершенности, которую, скажем,

геометрия, приобрела уже столетия назад»

. Но бук-

вально в течение

двух

десятилетий была поколеблена

картина

природы, созданная физиками в течение

двух

веков.

Механизм, изображавший природу действующей

по

незыблемым законам, предопределившим движение

К-

Маркс

и Ф.

Энгельс.

Соч., т. 20, стр. 17.

Цит. по: Ф.

Гернек.

Альберт

Эйнштейн. Жизнь во имя исти-

ны,

гуманизма и мира. М., 1966, стр. 56.

335

каждой отдельной материальной точки на вечные вре-

мена, потерпел крушение. Физики стали изображать при-

роду

в виде бога, играющего в кости и таким образом

определяющего вероятность того или иного процесса.

Рационализм и такие его представители, как Декарт,

Спиноза,

Лейбниц, Гегель, сыграли большую позитивную

роль в развитии философской мысли. Они доказали су-

веренность человеческого разума. Но возникает вопрос:

продолжая лучшие традиции рационализма

XVII—

XIX вв., осталась ли марксистская философия в его пре-

делах

или пошла дальше, создала более

глубокую

фило-

софскую концепцию?

Укоренилось представление, что в сущности мар-

ксизм

— это рационализм, но освобожденный от некото-

рой присущей ему наивности и идеализма. Представить

марксизм в виде обновленного, усовершенствованного ра-

ционализма очень соблазнительно. Тогда упрощается и

борьба с иррационализмом, не надо

думать

над его

аргу-

ментами, достаточно просто отвергнуть их исходя из

рационализма. Гегель не нашел способа и средств под-

нять

рационализм на необходимый уровень. Марксизм

же, не прибегая к хитрости и панлогизму, сделал рацио-.

нализм всеобщей приемлемой философской концепцией.

надо сказать, одно время в нашей литературе так дело

и'представлялось. Общепринятым было, что иррациона-

лизм может быть снят новым, более совершенным рацио-

нализмом. Основные его посылки можно сформулиро-

вать так: природа хотя и не часовой или какой-либо иной

механизм, подверженный принципулапласовского детер-

минизма, но тем не менее механизм с более сложным

детерминизмом. Часовые, паровые и

другие

механизмы

устарели, возникают более сложные машины — электрон-

но-вычислительные. Вот они-то и воплощают настоящий

высший разум.

Модернизированный рационализм применялся и в

объяснении социальной жизни. Он исходил из положений:

в буржуазной революции разум не мог воплотиться в пол-

ном

виде и во всеобщности. Но это осуществилось в про-

летарской революции. Где эта революция совершилась,

там само собой идет все разумным путем. А если так, то

надо искать всеобщий разум в какой-то исторической лич-

ности,

впитавшей в себя все лучшее, ставшей универсаль-

ным

умом. Отсюда начинается логическая, дедуктивная

336

конструкция: зачем нам

думать,

что всеобщий разум во-

площен в известной исторической личности, нам необхо-

димо только прославлять мощь и величие этого разума.

Но

жизнь отвергла такое наивное в научном и вредное

в политическом отношении представление. Пролетарская

революция, как показывает опыт Великой Октябрьской

социалистической революции, действительно открывает

новую эпоху в истории человечества, она создает необхо-

димые социальные предпосылки для разумного переуст-

ройства общественной жизни. Да, человеческий разум по-

лучает

широкий простор для своей деятельности во

всех

сферах: экономической, политической и культурной. Од-

нако

история от этого не превращается в простое вопло-

щение человеческого ума, тем более какого-то одного; она

остается сложным процессом развития по объективным

законам через противоречия и борьбу, рождая новое, ко-

торое

требует

своего осмысления, новых категорий и по-

нятий

теоретического мышления.

Обновленная рационалистическая концепция рисует

упрощенную картину развития общества, науки и искус-

ства. Старые пророки изжили себя — это верно, но вме-

сто того, чтобы отказаться от пророчества вообще и пе-

рейти к иному пониманию исторического развития, конст-

руируются новые пророки, способные на особого рода

пророчества. В отношении науки здесь нет никаких слож-

ностей, кибернетика сама просится быть воплощением

высшего разума нашего времени. Находятся пророки, ко-

торые с помощью математических формул

могут

опреде-

лить историю Вселенной на сколько угодно времени впе-

ред и назад, создать с помощью кибернетики

любую

ра-

циональную систему. И если мы хотим быть логичными

последовательными в пашем мышлении, то

тогда

неиз-

бежно должны признать, что всеобщий разум находит

свое воплощение в творцах гениальных кибернетических

машин,

которые скоро доберутся до всего и установят

всюду

порядок. Но сколь бы великими ни были заслуги

рационалистов в развитии философии, как бы много

позитивного они ни вносили в нее, как бы тесно истори-

чески ни был связан с ними марксизм, рационалистиче-

ская

концепция изжила себя, и марксизм, восприняв ее

лучшие черты, преодолев односторонность рационализма

пороки иррационализма, использующего слабости ра-

ционалистов, создал новое понимание мира.

337

Марксизм

снимает вопрос, разумны или не разумны

мир,

природа, вопрос, на который рационализм и ирраци-

онализм

давали диаметрально противоположные ответы.

В XX в. представлять мир в виде разумно устроенной ма-

шины

или организма означает идти назад к телеологии.

Если

бы природа действительно была создана каким-то

разумным высшим существом по его плану,

тогда,

ко-

нечно,

можно спрашивать, насколько разумен мир, в ка-

кой

мере он соответствует идеям этого существа. Однако

развитие философии и специальных наук окончательно

развенчало такое рационалистическое представление.

Но

отрицание разумности природы не означает утвер-

ждения ее неразумности. К ее оценке неприменимы ни

понятие

разумности, ни понятие неразумности, поскольку

разум — это предикат человеческой деятельности, а не

природы, как таковой. Человек стремится вынести свой

разум за пределы самого себя, в объективную реальность.

Философия

сначала представляла себе это чисто созерца-

тельно — наделяла разумом все явления. При этом разум-

ность природы она изображала в зависимости от того,

какой степени она сама была разумна, в какой сфере

представляла себе идеал рационального. Например, в

XVII—XVIII

вв. идеалом разумности считался человече-

ский

рассудок, который практически осуществлялся в ме-

ханике.

А потому и природа представлялась в виде

заведенного богом часового механизма. И уже поскольку

наука достигла в тот период знания законов механиче-

ского движения, то все тайны природы представлялись

легко раскрываемыми. В

XVIII

в. сам человек уподоб-

лялся

очень сложной машине, а в наше время некоторые

люди представляют его в виде очень сложной электрон-

но-вычислительной машины.

Буржуазная философия решает дилемму: рациона-

лизм или иррационализм. Но преодоление пороков бур-

жуазной философии связано со снятием этой дилеммы.

Марксистская

теория знания исходит из того, что бес-

смысленно спрашивать, какова сама объективная реаль-

ность—

разумна или неразумна. Все доводы о ее ра-

зумности

могут

быть легко опровергнуты аргументами

иррационалистов,

и, наоборот, нетрудно видеть, что рас-

суждения последних весьма и весьма уязвимы. Объек-

тивная

реальность — это нечто, что дано человеку в фор-

ме природы, которая ни разумна, ни красива, ни добра,

338

но

и пи безумна, ни безобразна и пи зла, а такая, какая

есть. Если бы она была разумна, то человеку не было бы

необходимости ее переделывать и подчинять своей воле и

сознанию.

Исходить из того, что она сплошной

хаос

и про-

извол,—

значит признать, что с ней ничего нельзя сде-

лать, а придется только отдать себя па милость победи-

теля, приспособиться к этой реальности или

убежать

от

нее в мир своего «я», мышления, грез, как рекомендуют

иррационалисты

и романтики.

Нередко разумность отождествляется с закономер-

ностью. Раз в мире

существуют

объективные законы, то,

следовательно, в нсм'господствует разум. Но

тогда

не-

минуемо возникает вопрос, чей разум и кто его

туда

внес.

Нет

иного способа избежать этого вопроса, как только

покончить

с рационалистическим отождествлением разум-

ности

и закономерности. В природе и обществе сущест-

вует

много закономерностей, которые человек считает

неразумными, поэтому он переделывает природу на свой

человеческий лад.

Объективная реальность не создана нами, поэтому мы,

находя ее такой, какова она есть, со всеми объективны-

ми

законами, создаем свою очеловеченную природу. Как

писал В. И. Ленин, «.. .мир не удовлетворяет человека, и

человек своим действием решает изменить

его»

В этом смысле человек вносит в мир свой разум, од-

нако

только в форме целесообразного, направленного от-

ражения

природы и практического действия, воплощаю-

щего разумное в жизнь. Человеческая деятельность мо-

жет быть разумной, красивой и доброй, а значит, она же

может быть и неразумной, безобразной и злой. Иными

словами, рациональное и иррациональное — атрибуты че-

ловеческой деятельности, и прежде всего его мышления.

Следовательно, их источник кроется в практической дея-

тельности человека, в развитии этой деятельности.

Разумное, рациональное имеет исторический характер,

развивается вместе с человеческой практикой и свиде-

тельствует

о степени овладения явлениями, процессами

объективной реальности, о способности человека управ-

лять ее процессами.

Знание

рационально в нескольких отношениях. Пре-

жде всего оно всегда связано с мышлением человека. Вне

В. И.

Ленин.

Поли. собр. соч., т. 29, стр. 195.

339

категорий мышления оно не может пи овладеть действи-

тельностью, ни указать пути создания необходимого мира

вещей. Чувственность становится знанием, только

будучи

включенной в мышление в качестве момента, необходи-

мого для его связи с внешним миром. И в этом смысле

в самом знании можно выделить и противопоставить два

момента — чувственное и рациональное, но, взятые в изо-

ляции

друг

от

друга,

они не

могут

образовать

знания,

это было четко осознано уже в философии Канта.

Далее, знание рационально, поскольку создает особый

мир идей, практическое осуществление которых является

шагом на пути создания мира, наиболее полно удовлетво-

ряющего сущности и соответствующего потребностям че-

ловеческого бытия. В данном

случае

мера разумности на-

ших идей определяется степенью господства над явления-

ми

и процессами объективной реальности.

Но

одновременно знание не укладывается в рацио-

нальные рамки, во-первых, потому, что всегда связано с

чувственностью, в которой объект является некоторой

данностью. Не от нас зависит, что листья дерева воспри-

нимаются нами такими, а не иными. Во-вторых, оно в

каждый исторический период ограничено в возможности

создать такие идеи, практическое воплощение которых

создало бы мир, полностью удовлетворяющий человека.

Действие в соответствии с идеями разума приводит и к

результатам, противоположным нашим желаниям и стре-

млениям;

мы воспринимаем эти результаты как нечто не-

разумное, иррациональное.

Таким образом, рациональное и иррациональное —

моменты единого процесса развития человеческого зна-

ния.

С иррациональным нельзя разделаться одним махом,

оно

преодолевается по мере развития человечества и его

мышления.

Этот исторический процесс превращения ирра-

ционального в рациональное никогда не заканчивается в

движении самого познания и человеческой практики.

Иррациональный

остаток имеется всегда, и если одно ир-

рациональное перестало быть таковым, то обязательно

возникает

другое,

человеческая мысль сталкивается с но-

вым непонятным, чем еще не овладел наш разум. Поэтому

меняется само разумное, а разум порождает и свою про-

тивоположность.

Итак,

марксизм-ленинизм не отрицает существования

иррационального. Природа и общественная жизнь не

340

укладываются в рамки пи одной рационально созданной

картины,

и всякий разум исторически ограничен.

Безликий

«машинный ум» тем более является только

тусклой копией человеческого разумения. Мы рациона-

листы, поскольку ориентируемся в конечном счете на ра-

зум, но мы признаем существование иррационального; ра-

стущий разум постигает не только самого себя, но и свою

противоположность, которая дана в реальной жизни. Ра-

зум свою силу показывает в преодолении данности, про-

тивостоящей ему. Наша практика и Антгавывающийся на

пей разум, включающий интуицию, способны выразить ее

в рациональной форме, только нельзя пи одну форму

разума, ни одно его конкретно-историческое воплощение

представлять абсолютным. К. Маркс в «Капитале» при

характеристике сущности человеческого

труда

приводит

слова Гегеля:

«Разум

столь же хитер, сколь могуществен. Хитрость

состоит вообще в опосредствующей деятельности, кото-

рая,

обусловливая взаимное воздействие и взаимную об-

работку предметов соответственно их природе, без непо-

средственного вмешательства в этот процесс, осуществля-

ет свою цель»

. Именно в ней, в практике, в формах

мысли, возникающих для ее целей, иррациональное при-

обретает рациональное, человеческие формы.

Понятие

логического

Раскрытие взаимоотношения рационального и иррацио-

нального в знании связано с понятием логического. Под

логическим мы здесь

будем

понимать способ теоретиче-

ского овладения объектом посредством создания системы

абстракций

Ограниченность логического, служащая иррациона-

лизму аргументом для поисков какого-то иного способа

овладения объективной реальностью, преодолевается

только в

ходе

развития познания на основе общественно-

исторической практики человека. Иного пути овладения

явлениями

и процессами действительности, иного сред-

ства создания идей для их преобразования не

существует,

Цит.

по: К.

Маркс

и Ф.

Энгельс. Соч.,

т. 23, стр. 190.

В соответствии с целями исследования автор не затрагивает

здесь

других

сторон логического (Ред. колл).

341