Геллер М. История Российской империи. В 3 томах
Подождите немного. Документ загружается.
давно мечтали в Ватикане: ревностный католик, сторонник унии, предан святому
престолу и враг ислама. Павел V призывает Мнишеков, короля Сигизмунда, иезуитов
оказывать всяческую поддержку царю.
Мечты польского короля подробно изложены в инструкции послам, которые должны
были сопровождать Марину в Москву, и помечены 6 февраля 1606 г. Сигизмунд III
планировал раздел Московского государства. Послам предлагалось получить согласие
Дмитрия на присоединение к Речи Посполитой не только Северска и Смоленска, на
которые король претендовал уже в 1600 г., то также Новгорода, Пскова, Вязьмы,
Дорогобужа и других городов. Требования аргументировались тем, что в свое время эти
земли принадлежали Литве. Кроме того, Дмитрий должен был согласиться на пропуск
польских войск через русскую территорию до Финляндии и снабжение их деньгами,
провиантом и амуницией, необходимых для войны со Швецией. После завоевания
шведского престола могучая Польша предлагала заключить наступательный и
оборонительный союз с Москвой.
[289/290]
Планы Сигизмунда III были персональными королевскими мечтаниями, которые не имели
поддержки большинства шляхты. В апреле 1606 г. противники короля подняли бунт —
рокош, считавшийся в монархической республике законной формой протеста. Рокош
возглавлял Николай Збжидовский, один из покровителей самозванца в пору его
пребывания в Самборе, Ходили слухи, что «рокошане», законные мятежники, вели тайные
переговоры с Дмитрием и предлагали ему корону Речи Посполитой.
Источником фантастических планов, имевших целью изменить ход русской и
европейской истории, были мечты, планы, обещания самозванца. В Самборе, где
безумный замысел объявить себя сыном Ивана Грозного нашел первую поддержку, во
время аудиенции в королевском дворце в Кракове, в разговорах с папским нунцием
Рангони, Лжедмитрий обещает то, что хотят получить его собеседники: Мнишекам —
неслыханные богатства, польскому королю — русские земли, римскому папе —
объединение церквей, крестовый поход
против ислама. Вступив в Москву, одев царскую
корону, «Дмитрий» начинает маневрировать. Сигизмунд III, пишет Пирлинг,
«рассчитывал на безграничную благодарность Дмитрия и настойчиво напоминал о
благодеяниях, которыми он осыпал когда-то царевича... С апломбом и самонадеянностью
выскочки Дмитрий забывал обещания, данные в тяжелые дни, и медлил привести их в
исполнение»198. Уклончивость царя
, забывшего обещания претендента, можно объяснять
«самонадеянностью выскочки», но можно видеть в нежелании удовлетворять требования
короля и Ватикана трезвый расчет политика, учитывающего изменение в соотношении
сил и возможные последствия для него в случае чрезмерных уступок, не отвечающих
интересам Московского государства.
Значительный интерес представляют реформаторские замыслы царя Дмитрия. О них
также больше всего известно по письмам и воспоминаниям собеседников царя. Биограф
Лжедмитрия признает: «Составить сколь-нибудь точное представление о его правлении
весьма трудно. После его смерти власти приказали сжечь все его грамоты и прочие
документы»199. Сохранившиеся (все документы уничтожить необычайно трудно)
грамоты свидетельствуют о широких замыслах, о направлениях задуманных реформ,
которые не были реализованы из-за сопротивления близкого окружения и
незначительности времени,
--------------------------------------------------------------------------------
198 Пирлинг П. Указ. соч. С. 296.
199 Скрынников Р.Г. Самозванцы в России... С. 158.
--------------------------------------------------------------------------------
[290/291]
отведенного «Дмитрию». Различная, нередко взаимоисключающая оценка планов и
деятельности самозванца на троне отражает взгляды историков и господствующую в
данный момент моду на прошлое.
Василий Ключевский, ссылаясь на свидетельства иностранцев, приводит слова Петра
Басманова: царь — не сын Ивана Грозного, но его признают царем потому, что присягали
ему, и потому еще, что лучшего царя теперь нет200. Можно думать, что Петр Басманов
верил в то, что говорил, ибо умер, защищая «Дмитрия». Современный историк, цитируя
тот же источник, что и Ключевский201, обрывает его посредине: «Хотя он и не сын царя
Ивана Васильевича, все же теперь он нам государь...». Аргумент «лучшего царя теперь
нет» может вызывать споры, хотя, несомненно, Петр Басманов хорошо знал претендентов
на московский трон. Слова и дела «Дмитрия» свидетельствуют, что он был царем,
непохожим на своих предшественников202.
Многие современники передают его взгляды на власть: у меня два способа удержать
царство: один способ — быть тираном, а другой — всех жаловать; лучше жаловать, а не
тиранить. А.Н. Островский (1823—1886) в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий
Шуйский» представляет новизну политической концепции «Дмитрия» в диалоге царя и
Басманова. Воевода излагает традиционную точку зрения: «Привыкли мы царевы грозны
очи, Как божие всевидящее око, Над головой своей поклонной видеть И выполнять лишь
грозные приказы, Грозящие неумолимой карой. Ты милостью себя навек прославишь, Но
без грозы ты царством не управишь». Дмитрий отвечает: «Не диво мне такие речи
править! Вы знаете одно лишь средство — страх! Везде, во всем вы властвуете страхом;
Вы жен своих любить вас
приучали Побоями и страхом; ваши дети От страха глаз поднять
на вас не смеют; От страха пахарь пашет ваше поле; Идет от страха воин на войну; Ведет
его под страхом воевода; Со страхом ваш посол посольство правит; От страха вы молчите
в думе царской! Отцы мои и деды, государи, В
орде татарской, за широкой Волгой, По
ханским ставкам страха набирались, И страхом править у татар учились. Другое средство
лучше и надежней — щедротами и милостью царить».
Сценическая карьера этой пьесы самого популярного русского драматурга XIX в. была
очень коротка. В советское время она не ставилась никогда. Желание отказаться от страха
как
--------------------------------------------------------------------------------
200 Ключевский В. Курс русской истории. Т. 3. С. 34.
201 Буссов К. Московская хроника (1584—1612). М.; Л., 1961. С. 132.
202 Скрынников Р.Г. Самозванцы в России... С. 186.
--------------------------------------------------------------------------------
[291/292]
инструмента власти не вызывало всеобщего одобрения. Многие другие идеи Лжедмитрия
казались неожиданными, чужими, еретическими. В одном он твердо следовал московской
традиции: он твердо верил в необходимость широчайшей самодержавной власти. Титул
императора, на котором он настаивал, не боясь риска поссориться с польским королем,
был для «Дмитрия» важным атрибутом самодержавного русского царя.
Вступив на трон, Лжедмитрий планирует и действует лихорадочно, как если бы понимал,
что времени у него мало. Некоторые историки обвиняют царя в том, что он сделал
слишком мало, признавая в то же время, что сопротивление реформам было огромное.
Сопротивлялось боярство, недовольное тем, что «Дмитрий» приблизил к себе худородных
«родственников» Нагих, тем, что «добрый царь» стремился облегчить положение холопов,
запретил помещикам требовать возвращения крестьян, бежавших в голодные годы. Всем
служилым людям было удвоено жалование и строго-настрого запрещено брать взятки. За
этим должны были следить специально назначенные контролеры.
По приказу царя началась работа по созданию единого кодекса законов — дьяки
составили Сводный судебник, в основу которого был положен Судебник Ивана IV,
включивший закон о праве крестьян уходить от помещика в Юрьев день. Возможно,
Лжедмитрий думал о его восстановлении. Государственный совет, Боярская дума,
получает новое название: Сенат. Он состоит, как и Дума, из четырех разрядов: первый —
духовенство — патриарх, четыре митрополита, шесть архиепископов и два епископа,
второй разряд — 32 боярина, принадлежавших к знатнейшим фамилиям, третий разряд
составили 17 окольничьих, а четвертый
— 6 дворян. Реформа состояла, во-первых, во включении во второй разряд и опальных
Годунова (княжат), и любимцев нового царя (в том числе Нагих); во-вторых, в изменении
названия. Отброшенное после смерти «Дмитрия», оно будет возвращено в
государственную номенклатуру Петром I.
Самозванец, хорошо знавший монастырскую жизнь, питал к монастырям, монахам,
монашеской жизни глубокую неприязнь. На пути к Москве он много говорил о планах
преобразования монастырей. Вступив на трон, он не рискнул коснуться основ
монастырской системы, не решился пойти по стопам «предков» — Ивана III, Ивана IV,
конфисковавших монастырские земли и имущество. Но это не смягчило острой
враждебности православного духовенства, если не считать патриарха Игнатия, к царю.
Монастыри обижались на необходимость платить «Дмитрию» сравнительно небольшие
суммы денег на дворцовые
[292/293]
нужды, обвиняли его в отступничестве от православия, в его веротерпимости
Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицин, активный участник событий
Смуты, много раз менявший покровителей и стороны, оставил один из важнейших
источников по истории своего времени, очень популярное «Сказание». Автор «Сказания»,
который не называет царя Дмитрия иначе как «расстрига Григорий» (воспоминания
писались после 1613 г.), перечисляет множество грехов и преступлений самозванца, в том
числе разрешение «всем жидам и еретикам невозбранно ходити во святые божиа
церкви»203. Для Авраамия Палицина появление «расстриги» — одно из звеньев цепи,
которую со времен святого Владимира, крестившего Русскую землю, плел «змии
всепагубный, возгнездившийся в костеле Италийском», иначе говоря Ватикан. Автор
«Сказания» напоминает историю попыток католической церкви «прельстить» Русь:
Александр Невский, которого искушали католики, потом митрополит Исидор,
«проклятый», подписавший Флорентийскую унию, «Антон Посевус» (Антонио
Поссевино), соблазнявший Ивана Грозного204. А потом очередная попытка: расстрига,
которого, по убеждению Палицина, привели к власти «злые враги — казаки и холопы».
Легко понять ожесточение Авраамия Палицина, свидетеля нарушения всех традиций
православной церкви и московских обычаев царем и окружавших его чужеземцев.
«Дмитрий», тайно перешедший в католицизм, не был противником православия Он,
например, послал деньги Львовскому братству, оплоту православия в Речи Посполитой.
Совершенно индифферентный к спорам христиан, державший при себе духовников-
иезуитов, секретарей-протестантов братьев Бучинских, ходивший в православную
церковь, Лжедмитрий искал себе всюду союзников.
Вступление Дмитрия на престол вызвало заметное оживление торговой деятельности в
России. Купцы приезжают из Польши, из Германии, появляется несколько итальянских
купцов Особый интерес проявляют англичане, хорошо знающие Московию со времен
Ивана Грозного. Николай Костомаров, очень хорошо относящийся к Лжедмитрию, пишет.
«Всем было предоставлено свободно заниматься промыслами и торговлей, всякие
стеснения к выезду из государства, к въезду в государство, переездам внутри государства
уничтожены. «Я не хочу никого стеснять, — говорил Дмитрии, — пусть мои владения
будут во всем свободны. Я
--------------------------------------------------------------------------------
203 Сказание Авраамия Палицина. М.; Л., 1955. С. 112.
204 Там же. С. 115.
--------------------------------------------------------------------------------
[293/294]
обогащу свободной торговлей свое государство. Пусть везде разнесется добрая слава о
моем царствовании и моем государстве»205. Англичане, посещавшие царство Дмитрия,
отмечали, что он сделал свое государство свободным.
Николай Костомаров несколько преувеличивает «свободы», состояние государства не
позволяло без стеснения разъезжать по своим надобностям.
Бесспорно, как
свидетельствуют даже противники «Дмитрия», он планировал введение свободной
торговли, свободного въезда в страну и выезда. Мечтал он также о поощрении
образования. В письмах он составлял планы: «Как только с Божьей помощью стану царем,
сейчас заведу школы, чтобы у меня во всем государстве выучились читать и писать;
заложу университет в Москве, стану посылать русских в чужие края, а к себе буду
приглашать умных и знающих иностранцев»206.
Удивительная история самозванца, ставшего царем, ставит вопрос, на который можно
дать только предположительный ответ: верил Григорий Отрепьев в то, что он — чудом
спасшийся сын Ивана Грозного, или только притворялся, что верит? Играл ли он роль,
сознавая, что играет, либо маска так приросла к лицу, что он сам поверил в свое царское
происхождение? Поведение Лжедмитрия может служить косвенным доказательством его
безграничной веры в себя, в свое право сидеть на московском троне, в свою судьбу.
Крупнейший знаток Смуты С.Ф. Платонов оспаривает «тенденцию некоторых историков
представлять самозванца человеком выдающегося ума и ловкости»207. Главный упрек
историка — обилие иностранцев вокруг царя, что раздражало москвичей. Напротив,
Василий Ключевский говорит о Лжедмитрии: «Богато одаренный, с бойким умом, легко
разрешавший в Боярской думе самые трудные вопросы...»208. Царь Дмитрий вел себя так,
как если бы ни малейшее сомнение никогда не коснулось его. Он нарушал традиции
московских государей, вел себя так, как ему хотелось, как было естественно для него. В
пьесе А.Н. Островского Василий Шуйский говорит о поведении, недостойном царя:
«Москва привыкла видеть, Как царь ее великий, православный, На высоте своей,
недостижимой, Одной святыне молится с народом, Уставы церкви строгие блюдет
, По
праздникам духовно
--------------------------------------------------------------------------------
205 Костомаров Н.И. Герои Смутного времени. С. 73.
206 Там же. С. 68.
207 Платонов С.Ф. Смутное время. С. 112.
208 Ключевский В. Курс русской истории. Т. 3. С. 33.
--------------------------------------------------------------------------------
[294/295]
веселится, А в дни поста, в смиренном одеяньи, С народом вместе каяться идет».
Царя упрекали в том
, что он не спит после обеда, не ходит в баню, ест телятину, которую
русские не ели. С удивлением смотрели, как он, спускаясь с «недостижимой высоты»,
являлся на пушечный двор, где делали новые пушки, мортиры, сам работал вместе с
другими. Не перестававший думать о военных походах, царь очень интересовался
войском, устраивал потешные военные игры, маневры, в которых участвовал лично.
Планы и деятельность «Дмитрия», его поведение, нарушавшее чопорные нравы
московского двора, не могут не напомнить другого русского царя — Петра I, правившего
столетие спустя. Петр I добился международного признания своего императорского
титула и стал первым официальным русским императором, но Лжедмитрий за сто лет до
него потребовал для русского царя это звание. Самозванец на троне и законный русский
царь проявляли одинаковый страстный интерес к Западу, побывали там, окружали себя
чужеземцами, хотели просвещать народ, поощряли торговлю, заботились об армии, вели
себя не так, как полагалось русским царям.
Несомненно, то, что у Лжедмитрия было лишь эскизом, неясным проявлением туманных
идей и неосознанных чувств, было у Петра великой политикой. Но принимая во внимание,
что Лжедмитрий оставался на троне менее года, а Петр правил четыре десятилетия, можно
сказать, что история провела в образе Лжедмитрия репетицию, прежде чем вывела на
сцену Петра Великого. Григорий Отрепьев был самозванцем, завоевавшим трон, Петр I
был законным третьим царем из династии Романовых, но в народе Петра считали
самозванцем, настолько его поведение и деятельность выпадали из нормы «великого
православного царя».
Деятельность царя Дмитрия вызывала недовольство среди высшего боярства, в некоторых
церковных кругах. Народ, т.е. жители Москвы, которых многое в поведении и окружении
царя раздражало, сохранял веру в него. Но объективная реальность царской политики
имела значительно меньшее значение, чем страсть к власти, обуревавшая вечного
претендента Василия Шуйского. Он упорно и неутомимо плел сеть заговора. В начале
1606 г. заговорщики В. Шуйский, В. Голицын передали Сигизмунду III, что в Москве
хотят призвать на трон сына польского короля Владислава. Проект действительно
существовал, но обращение к Сигизмунду имело целью выяснить отношение короля к
планам свержения Лжедмитрия, которого заговорщики считали польским ставленником.
Документов,
[295/296]
свидетельствующих о помощи Сигизмунда III заговорщикам, не найдено. Известно,
однако, что король был недоволен поведением Лжедмитрия, отказавшегося удовлетворить
требования короля. Кроме того, Варшава была полна слухов о подготовке московским
царем похода на Польшу для захвата трона. До короля дошли сведения о том, что
«Дмитрий» поддерживает связи с Николаем Збжидовским и другими противниками
Сигизмунда III.
Представление о существовании серьезной «московской угрозы» выражено современным
польским историком зловещей фразой: «Хмурой весной 1606 г. судьба улыбнулась нам
криво и жестоко»209. Иначе говоря, убийство «Дмитрия» спасло Польшу от московского
нашествия.
Финал начался въездом в Москву свадебного кортежа. 24 апреля невеста, окруженная
многочисленной свитой, явилась к жениху, долго ждавшему ее. Не соглашающиеся ни в
чем, историки спорят также о женских достоинствах Марины. Галантный Проспер
Мериме пишет, что дочь Юрия Мнишека «выделялась своей грацией и красотой среди
женщин своей страны»210. Для доказательства своего тезиса знаменитый французский
писатель цитирует величайшего русского поэта Александра Пушкина, написавшего
однажды: «Нет на свете царицы краше польской девицы»211. Современный русский
историк, отметая поэтическое красноречие, жестоко констатирует: «Марина Мнишек не
обладала ни красотой, ни женским обаянием. Живописцы, щедро оплаченные
самборскими владельцами, немало постарались над тем, чтобы приукрасить ее внешность.
Но и на парадном портрете лицо будущей царицы выглядело не слишком
привлекательным ... тщедушное тело и маленький рост очень мало отвечали тогдашним
представлениям о красоте»212. Историку следовало бы добавить: русским
представлениям о красоте, ибо польские и иностранные современники видели московскую
— на очень короткий срок — царицу иначе.
Москву поразил не внешний облик царской невесты, но ее многочисленный, броско
вооруженный кортеж. Большинство историков пишет о неприятном впечатлении
настоящей чужеземной оккупации, которую производила орда иностранцев, к тому же
ведущих себя как солдаты в завоеванном городе.
--------------------------------------------------------------------------------
209 Jasienica P. Указ. соч. Р. 280.
210 Мептее Р. Указ. соч. Р. 56.
211 Пушкин А.С. Сочинения. М., 1954. Т. 1. С. 322.
212 Скрынников Р.Г. Самозванцы в России... С. 181—182.
--------------------------------------------------------------------------------
[296/297]
Свидетельства современников о пьяных жолнежах, пристававших к женщинам,
разбивавших лавки, единодушны. Они расходятся, когда встает вопрос: кем же были
чужеземцы? Одни пишут: поляки, другие, согласные с первыми, предпочитают говорить
«ляхи», третьи называют гостей царя — «Литва». Николай Костомаров, который в 40-е
годы XIX в. был членом тайного украинского Кирилло-Мефодиевского общества, за что
подвергался репрессиям, пишет: «...Большая часть этих пришельцев только считались
поляками, а были русские, даже православные, потому, что в то время в южных
провинциях Польши не только шляхта и простолюдины, но и многие знатные паны еще не
отошли от предковской веры».
Несколько модернизируя терминологию, можно сказать, что вместе с Лжедмитрием, а
потом в свадебном кортеже, в Москву пришли украинцы, т.е. жители окраинных
провинций Речи Посполитой и Московского государства, в своем большинстве
православные. Но, как замечает Н. Костомаров, «московские люди с трудом могли
признать в приезжих единоверцев и русских по разности обычаев, входивших по
московским понятиям в область религии. Притом же все гости говорили или по-польски,
или по-малорусски»213.
8 мая 1606 г. состоялось бракосочетание «Дмитрия» с Мариной, и подготовка к
перевороту вошла в заключительную стадию. В народе активно распространялись слухи,
что царь — поганый, некрещеный, потакает чужеземцам, но популярность Лжедмитрия
продолжала оставаться очень высокой. Поэтому толпе, которую Василий Шуйский бросил
в ночь с 16 на 17 мая на Кремль, предварительно открыв ворота тюрем, объяснили: поляки
царя убивают! Лжедмитрия многократно предупреждали о готовящемся заговоре, но, как
всегда в подобных случаях, жертва не верит в опасность. Мнишеку, предлагавшему
принять меры безопасности, царь ответил: «Я знаю, где царствую; у меня нет врагов; я же
владычествую над жизнью и смертью»214. Убеждение в неприкосновенности русского
самодержца оставалась у Лжедмитрия до конца его жизни.
«Император Дмитрий Иванович, ничего не подозревавший, был зверски убит в шесть
утра», — с военной лаконичностью пишет капитан Маржерет. Свое отсутствие на посту
командира дворцовой охраны он объясняет болезнью. Ходили слухи, что он отвел охрану
по сговору с заговорщиками. По другим слухам, значительно более правдоподобным,
Василий Шуйский именем
--------------------------------------------------------------------------------
213 Костомаров Н.И. Герои Смутного времени. С. 82.
214 Пирлинг П. Указ. соч. С. 372.
--------------------------------------------------------------------------------
[297/298]
царя значительно сократил охрану. После победы заговорщиков и коронования Василия
Шуйского Жак Маржерет отказался служить новому царю и уехал в родную Бургундию.
Победители надругались над телом законного царя. Труп был разрезан на части, сожжен,
пеплом выстрелили из пушки. Даже память о самозванце должна была исчезнуть. Во
время погрома «латинян» было много жертв с обеих сторон, ибо вооруженные гости
Лжедмитрия сопротивлялись. Маржерет пишет, что было убито 1705 поляков. По другим
сведениям, число жертв составило примерно 500 человек. Погибло около трехсот
москвичей Заговорщики, не желая портить отношений с Речью Посполитой, поставили
охрану вокруг дома, где находились послы Сигизмунда III. Как и другие спасшиеся
поляки, в том числе Марина и ее отец, послы были отправлены в ссылку, где пробыли
более двух лет.
После убийства царя победившие заговорщики заседали три дня, решая, кому достанется
московский трон. Представитель старейшего рода Рюриковичей князь Федор
Мстиславский
, не участвовавший в заговоре, отказался от короны в пользу Василия
Шуйского, второго по старшинству линии Рюриковичей. На трон претендовал также
князь Василий Голицын, лично присутствовавший при убийстве двух царей, Федора
Борисовича и Лжедмитрия, в числе кандидатов были Романовы. Трон достался Василию
Шуйскому.
Цари и самозванцы
На куски разрезали, сожгли,
Пепл
собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут меня тогда же стало много...
Максимилиан Волошин
Блистательный портрет Василия Шуйского, сделанный В. Ключевским, не нуждается ни в
дополнениях, ни в комментариях: «Это был пожилой, 54-летний боярин, небольшого
роста, невзрачный, подслеповатый, человек неглупый, но более хитрый, чем умный,
донельзя изолгавшийся и изинтриганившийся, прошедший огонь и воду, видавший и
[298/299]
плаху и не попробовавший ее только по милости самозванца, против которого он
исподтишка действовал, большой охотник до наушников и сильно побаивавшийся
колдунов»215.
После смерти Федора Ивановича прошло 8 лет, а на московский трон взошел третий царь.
Невиданная в московской истории быстрота ротации государей была очевидным
симптомом тяжелого государственного кризиса. «Дмитрий» не нуждался для коронации в
избрании, как это было с Борисом, он занял трон как законный наследник, как сын Ивана
IV. Василия Шуйского полагалось выбрать царем Земским собором. Но заговорщики
торопились. По описаниям летописцев, Василия привезли из Кремля на Красную площадь
и на Лобном месте «выкрикнули» царем. Даже в Москве не все знали о появлении нового
государя. Другие города и провинции, получив
грамоты, объявившие о московском
выборе и его причинах, в большинстве случаев признать Василия отказывались.
Царь Василий объяснял, что царь Дмитрий оказался самозванцем Гришкой Отрепьевым,
который хотел уничтожить православие и отдать русские земли полякам, а потому был
свергнут и убит, а он, Василий, занимает трон по праву наследства, как представитель
старшей линии
Рюриковичей и по выбору всех людей Московского государства. Первый
акт нового царя — торжественная клятва, целование креста на том, что он не будет
употреблять во зло полученную им власть — не произвел особого впечатления на
современников, но вызвал горячие споры историков.
Для В. Ключевского очевидно. «Воцарение князя Василия составило Эпоху в нашей
политической истории. Вступая на престол, он ограничил свою власть и условия этого
ограничения официально изложил в разосланной по областям записи, на которой он
целовал крест при воцарении». Историк признает, что «подкрестная запись» слишком
сжата, неотчетлива, производит впечатление чернового наброска. Главное ее содержание.
клятвенное обязательство судить «истинным праведным судом», по закону, а
не по
усмотрению.
С. Платонов отказывается видеть в обещании Василия умаления царской власти,
указывая, что «новый царь прямо заявил, что будет «держать государство» так же, как
прежние великие государи. Он только обещал не злоупотреблять самодержавной властью,
как злоупотребляли ею его ближайшие
--------------------------------------------------------------------------------
215 Ключевский В. Курс русской истории. Т. 3.
С. 36.
216 Там же. С. 38-40.
--------------------------------------------------------------------------------
[299/300]
предшественники, Грозный и Борис»217. Для Н. Карамзина, писавшего свою историю
государства Российского почти за век до Платонова и Ключевского, сомнений не было:
«Отрасль древних князей суздальских, угодник царя Бориса, осужденный на казнь и
помилованный Лжедмитрием, свергнув неосторожного самозванца, в награду за то принял
окровавленный его скипетр от Думы Боярской и торжественно изменил самодержавию,
присягнул без ее согласия не казнить никого, не отнимать имений и не объявлять
войны»218.
Для Карамзина не было никаких сомнений: Василий изменил самодержавию, обещая
ограничить свою власть в пользу бояр, «многоглавой гидры аристократии», как он
выражался. Не имело значения, что обещание было формальным жестом, что «крестное
целование»
не мешало Василию Шуйскому своевольничать, важно было посягательство
на идею самодержавной божественной власти. Николай Карамзин, несомненно, прав: царь
Василий был изменником, но эта измена явилась результатом ослабления государства,
потерявшего опору — самодержавную царскую власть: фундамент Московского
государства, который строился на протяжении всего XVI в., зашатался под ногами.
«Крестное целование» Василия Шуйского было результатом и одновременно причиной
подземных толчков.
Избрание Василия открывает семилетний период, в который Смута достигнет своей
высшей точки. Московское государство распадется, а потом начнет восстанавливаться,
открыв в себе неожиданные и могучие жизненные силы. Авраамий Палицин, современник
событий, кратко и выразительно резюмирует положение после восшествия на трон царя
Василия: «И устройся Росиа
вся в двоемыслие: ови убо любяще его, ови же
ненавидяще»219. Проблема нового царя состояла в том, что любили его очень немногие, а
ненавидели очень многие. Любила его первоначально Москва, чернь, которая участвовала
в свержении Лжедмитрия, погроме и грабеже «поляков». Московская «площадь», по
выражению современника, готова была еженедельно менять государя в надежде на
грабеж.
Активно не любила нового царя провинция, «все украины», как выражались в то время,
т.е. все окраины. Перестают подчиняться Москве города, граничащие с Речью
Посполитой, а потом все Поле, за ним Тула, Рязань и окружающие их земли, отпадают
области, лежащие к востоку от Рязани, за Волгой,
--------------------------------------------------------------------------------
217 Платонов С.Ф. Смутное время. С. 122—123
218 Карамзин КМ. Записка о древней и новой России. С. 29.
219 Сказание Авраамия Палицина. М., Л., 1955. С. 116.
--------------------------------------------------------------------------------
[300/301]