В 1917 году, накануне Октябрьской революции, Ленин утверждал, что когда власть попадет в их руки, даже
240000 коммунистов, составлявших тогда ленинскую партию, справятся со всеми вопросами, выдвинутыми
социалистической революцией, сумеют управлять страною. Довольно скоро он убедился, что его расчеты ложны и
для строительства им задуманного нового социально-экономического строя нужных людей крайне мало, почти не
было. Это убеждение, укрепившись у Ленина в 1919 году, не оставляло его вплоть до смерти. О том говорят
последние его статьи, написанные в январе 1923 года. Указывая на повсеместное неумение вести дело, «быть
настоящими организаторами и администраторами», жалуясь на царящее отсутствие культуры, Ленин искал повсюду
нужных ему людей, втом числе среди прежних своих знакомых, особенно тех, кто когда-то принадлежал к
большевистской партии, но потом от нее отошел.
Нужно думать, что по этой причине (Ленин знал меня с 1904г.) он дважды, в 1919 и 1920 годах, осведомлялся,
что я делаю, в каком учреждении служу, а если не служу, каковы тому причины. Оба раза, когда мне передавали
вопросы Ленина, я отвечал, что, будучи больным, не могу брать на себя даже небольшую работу. Хотя я
действительно вто время болел, все-таки не в этом была основная причина моего нежелания служить, работать по-
настоящему, а не заниматься мимикрией, каким-то подобием работы, к которым прибегали мы все, чтобы иметь
право напродовольственную карточку и не числиться паразитами ибуржуями.
В период, названный потом «эпохой военного коммунизма» (1918—1920 годы), я чувствовал, что никак не
могу ужиться с устанавливаемым тогда строем. И главной причиной бегства, уклонения от службы, был все-таки не
террор, а самое существо этого строя. Я считал его нежизненным, искусственным, придуманным, неспособным
длительно существовать, противоречащим всему тому, что я считал элементарными законами социологии,
экономики, психологии. Чтобы жить не служа, я с горечью предпочитал по частям ликвидировать свою
библиотеку— три тысячи с лишком книг, собиравшихся в течение многих лет. Так,вобмен на два пуда муки,
пошли 84 тома «Энциклопедического словаря», изданного Брокгаузом и Эфроном, в нормальное время стоящего
более чем 250 пудов муки. За какую-то ничтожную цену было продано и мое собрание очень ценных и редких книг
по византологии, ивтом числе сочинения «отцов церкви» — Григория Богослова, Василия Великого, Афанасия
Великого, Иоанна Дамаскина и пр. Этулитературу, в руки марксистов обычно не попадающую, нодля меня
необходимую при писании книги о византийском комплексе в русской национальной мысли, купил у меня
Университет народов Востока, учреждение, вкотором уже тогда выращивались будущие коммунистические
правители Китая, Кореи, Монголии, Индокитая. «Отцы церкви», вероятно, там понадобились для доказательства
тезиса «религия — опиум для народа», а этот лозунг был тогда всюду расклеен вМоскве.
В течение первых лет Советской власти я делал все для меня доступное, чтобы этой власти не служить. Что же
побудило меня, освободившись от этой психологии, в 1922 году кинуться в работу? Именно кинуться, отдаться ей с
увлечением, поступить наслужбу в Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ), в его печатный орган «Торгово-
промышленную газету». Если бы такая метаморфоза была бы частным случаем, моим личным казусом, о ней
нестоило бы и говорить. Новтом-то и дело, что это не частный случай, анечто, что одновременно со мною,
правильнее сказать, даже несколько раньше меня, произошло с довольно значительной частью российской
интеллигенции: с беспартийными специалистами, людьми, прежде находившимися врядах кадетской партии,
впартии социал-демократов-меньшевиков ивпартии социалистов-революционеров.
Эволюция этой части русской интеллигенции, окончившаяся для нее великой трагедией, абсолютно не нашла себе
освещения вбольшевистской литературе, в написанной ими истории, а в том, что о ней писали небольшевики, видно и
незнание, и недостаточный учет многих важнейших фактов. Совершенно в тени остался такой важный факт, что в тесной
связи с происшедшей метаморфозой у указанной части российской интеллигенции и с развернутой ею работой находятся
очень большие успехи, достигнутые в 1922—1928 гг. в советском национализированном хозяйстве
.
Внимания заслуживает и другой факт. В 1921 и в 1922 г. Советское правительство производило массовые
высылки за границу нежелательной для него части интеллигенции. Правительство Ленина этим отличалось от
правительства Сталина, предпочитавшего неугодных ему лиц расстреливать или морить в концентрационных
лагерях. Отличие от«эпохи Сталина» было в том, что тогда можно было легко перебраться за границу. Это
делалось через Кавказ, а больше всего через границы Финляндии, Эстонии, Латвии, Польши, через которые и
эмигрировало довольно значительное число интеллигентов. И вот именно в это время, когда происходил усиленный
уход части интеллигенции за границу, вформе как насильственной, так и добровольной высылки, другая часть
этой интеллигенции с большим подъемом принималась за работу в разных областях советского аппарата. Это
происходило не из-под палки, а добровольно, и указываемая мною интеллигенция ни в коей мере не принадлежала
к разряду лиц, «примазавшихся» к коммунистической партии, о которых с такой ненавистью говорил Ленин в
статье о «Чистке партии», помещенной в сентябре 1921 г. в «Правде». Например, втом слое социал-демократов-
меньшевиков, о котором я буду говорить, ни один человек в коммунистическую партию не вступил, тем не менее
взгляды этих меньшевиков и их психология разошлись в значительном числе пунктов со взглядами и психологией
тех, оказавшихся за рубежом, в эмиграции, меньшевиков, которые с 1921г. начали издавать «Социалистический
Вестник». Произошло некое политико-психологическое расщепление интеллигенции, отчасти нашедшее себе место
и среди социалистов-революционеров, и даже кадетов.
Какие же мотивы, какого рода идеи, взгляды, выводя из состояния охватывавшего ее анабиоза, толкнули
интеллигенцию принять самое активнейшее участие в советском строительстве? Еще раз скажу — вобширной
литературе всего мира, посвященной этому периоду советской истории, в сущности нет анализа этого факта.
Поведение значительной общественной группы так и не нашло себе освещения внаписанной истории 1917—1928
гг. Делая опыт устранения этого пробела, я буду ссылаться на один документ, сведения о котором никогда не
появлялись в печати, хотя он мне представляется очень важным, потому что в нем ясно отражены идеологические
мотивы, психология, ошибки, иллюзии и оптимистическая вера именно той части интеллигенции, которая, как я
сказал, бросилась принимать самое активное участие всоветском строительстве. Происхождение его таково. В
Москве, с декабря 1922года, существовал кружок интеллигентов из восьми человек, ккоторым иногда