445
раздельности. На совсем ином уровне любовь возвращается к простоте сексуальных отношений.
Но любовное взаимопроникновение двух существ, в отличие от сексуального, может длиться
нескончаемо, захватывая те же области, где происходит эротическая игра ост-ранения: тело,
одежда, слова, книга, интересы, пристрастия, раздельное прошлое, неопределенность будущего.
Любовь не разряжается краткой судорогой, это непрестанная со-бытийность двух миров: что бы
мы ни делали, между тобою и мною постоянно что-то происходит. Даже разлука, нечувствие,
забвение становятся знаками этого любовного языка, как пробелы между словами. Возлюбленная
— это весь мир как система знаков, указывающих на нее: система метафор, символов, аллюзий,
гипербол— энциклопедия поэтических образов, антология «ее» или «о ней», всеохватная «Еле-
ниана» (если ее зовут Елена), или «Наталиана», или «Ириниана»_ А для женщин — «Петриада»,
«Алекси-ада», «Александриада»_ Любовь — сплошной семиозис, смыслотворение; по выражению
Барта, это пылающий костер смысла, где нет тел и вещей, есть только желание и взаимность,
вопрос и ответ, тревога не — и надежда на. Любовь— это система уравнений между «ты» и
«весь мир», область постепенных замещений, метафорических расширений, которая начинается с
узкого «ты» и круто, как воронка, распахивается, чтобы вобрать все, что есть и что может быть
вообще. По словам Новалиса, «что любишь, то повсюду находишь. Возлюбленная — сокращение
вселенной; вселенная — продление возлюбленной»». Любовь — это простота и обыкновенность
сопребывания двоих всегда и везде, готовность провести вместе вечность — или то, что
446
отсюда, из времени, нам представляется вечностью. Конечно, мы понятия не имеем, что такое
вечность в себе как таковая; но, поскольку нам дано испытывать и претерпевать время, мы по
контрасту можем знать и вечность. Больше того, если бы нам не было дано некоторое чувство
вечности, мы бы не имели понятия и о том, что такое время, поскольку только соотносительность
этих понятий придает им смысл.
Абсолютное обычно противопоставляется релятивному, но в действительности возникает только
на его основе. Любовь абсолютна именно как соотносительность двух индивидуальностей. Это
соразмерность, со-члененность, сцепленность, сплетенность, свитость каждой ткани, мышцы,
телесного сгиба, извива, косточки, жилки и волоконца. Женщина и мужчина так созданы, чтобы
бесконечно впускать другого в себя, погружаться и окружать собой, свиваться, как свиваются
нити в ткани. Любовь— это непрерывно снующий челнок, ткущий из объятий, переплетений,
смыканий, размыканий, сжатий плотнейшую ткань нового, двойного существования. Как веревка
несравненно крепче порознь составляющих ее нитей, так и любовь создает это несравненное
чувство крепости. Кажется невероятным, чтобы в одном теле могло заключаться столько
источников силы и радости для другого. Но ведь каждый обладает только одним, ограниченным
телом, и в этой со-ограниченности двух тел— источник их неисчерпаемой способности к
слиянию. Бесконечна сама соотносительность двух конечных существ, их созданность друг
для друга.
Здесь, конечно, не избежать вопроса: а как быть с раздвоением любовного чувства, с тем, что
Герцен на-
447
звал «кружением сердца»? Можно ли одновременно любить двоих? Троих? Иногда долгая любовь
вдруг раздваивается, чтобы, потеряв начальный стержень, вскоре рке растроиться, расчетвериться,
рассыпаться на череду все более мельчающих увлечений- — после чего, пережив период
ускоренного распада и ткнувшись в тупик равнолюбия, близкого равнодушию, вернуться к
единственности первого чувства
Возможны разные варианты любовного раздвоения. Иногда желание отступает от одной женщины
и полностью переносится на другую, как, например, в «Дьяволе» А Толстого: Евгений так
воспален внезапной страстью к крестьянке Степаниде, что собственная жена Лиза, которую он
продолжает любить, «особенно показалась ему бледной, желтой и длинной, слабой». Иногда
любови столь различны, что могут развиваться параллельно, не вытесняя друг друга и вместе с
тем делаясь все более несовместимыми. Герой бунинского рассказа «Натали» ужасается: «..за что
наказал меня Бог, за что дал сразу две любви, такие разные и такие страстные, такую мучительную
красоту обожания Натали и такое телесное упоение Соней». Наконец, две любви могут чувственно
заострять друг друга, благодаря той игре сближения-отчуждения, которая присуща эротике как
таковой. Сближение с одной женщиной делает еще желаннее другую, так что образы их