с коллегами более выразительно по вопросам пространства, рассматривая
только структуры и подготовку подручных данных, необходимых для
объяснения пространственных явлений. Подобно тому, как биологи
используют латинские и греческие слова для биологических видов с тем,
чтобы более быстро и более точно выражать нередко трудноуловимые
различия, также и географы используют свою терминологию для описания,
объяснения и анализа пространственных отношения с такой же точностью.
Пространственный язык, как и любой язык, становится
интеллектуальным фильтром, через который проходит только определенная
информация [Witthuhn et al,
1974].
Он влияет на то, как мы мыслим, что
считаем важным и как принимаем решения. Когда ребенок только начинает
говорить, ему трудно точно объяснить, чего он хочет. Когда же слов не
хватает, он доходит до крика в надежде, что кто-то потратит время на то,
чтобы выяснить, что этому ребенку нужно. Вследствие слабой развитости
языка, сложность мыслей также пропорционально ограничена. А
с
языковым
ростом развивается и понимание мира, и способность сообщать это
понимание другим.
Детские переживания научили нас не только вербальному общению. В
значительной степени мы начали экспериментировать со своим
пространственным окружением. Волнение родителей по поводу того, что
их дитя впервые обнаружило большой палец своей ноги, есть отчасти
признание того, что процесс пространственных открытий начался
[Piaget
et
al,
1960].
В дальнейшем эти изыскания включают выработку понятий
движения и скорости
[Piaget,
1970] - через ползание по полу, обнаружение
стульев, карабканье по предметам мебели, попытки достать до горячей
плиты, открывание шкафов и т.п. - часто к озабоченности и ужасу
окружающих. Еще позже мы начинаем залезать на деревья, под мосты,
перебираться через ручьи и пруды, бродить по лесу, искать новых друзей,
гулять по паркам и
т.п.
Многие из этих путешествий требовали от нас умения
отыскивать маршрут с тем, чтобы вернуться в исходную точку. Чаще всего
эти ранние упражнения давали весьма одномерные маршруты. Пройдя в одну
сторону, мы просто возвращались по тому же пути
[Muehrcke
and
Muehrcke,
1992].
Постепенно мы становились более искушенными в пространстве и
начинали понимать, что иногда маршрут можно сократить. Другими
словами, наш мир приобретал двухмерность. Мы начинали понимать, что
предметы и места могут быть близко или далеко, прямо впереди или в
стороне. И мы начинали принимать во внимание препятствия, которые
приходится обходить, холмы, которые замедляли езду на велосипеде или
позволяли скатываться с них. Короче, мы начинали мыслить географически.
Мы все являемся географическими существами. В течение всей своей
жизни мы расширяем наши знания о разных местах: ездим в новые города,