признаки утомления. Осаждаемая схизмами и выступлениями в защиту абортов и
гомосексуалистов, раздираемая внутренними скандалами (женщины-проповедницы,
священники-педофилы и пр.), церковь сегодня значительно отличается от той, какой она
была вчера. Подобно мышцам, моральный авторитет без регулярных «тренировок»
атрофируется. Тот факт, что сенаторы-католики, не получив санкции своих епископов,
поддержали вето Билла Клинтона на закон о запрете абортов на поздних стадиях
беременности - это «откровенное убийство», по словам сенатора Мойнигана,- показывает,
насколько низко пали церковь и вера с благословенных времен Пия Двенадцатого.
Постоянные обвинения в расизме, шовинизме, гомофобии и фанатизме не могли не
подорвать боевой дух традиционалистов. Цена продолжения борьбы не могла не
показаться чрезмерно высокой. Многие впали в пораженческое настроение и в отчаяние,
подобно голливудским звездам и звездочкам, которые грозят покинуть страну, поскольку
не желают жить в Америке Джорджа Буша. Христиане сегодня выражают свои чувства
только на выборах, но те, кого они выбирают, оказываются не в состоянии сражаться.
Судья Кларенс Томас рассуждал о цене сопротивления на торжественном обеде в
Американском институте предпринимательства в 2001 году: «Политически активные
граждане часто подвергаются злобным нападкам, их называют расистами, гомофобами,
шовинистами, дают другие, не менее неблагозвучные прозвища»20. Под шквалом
нападок, прибавил судья, «мы приучаемся сдерживать себя. Но это отнюдь не проявление
вежливости, это обыкновенная трусость»21. В качестве члена Верховного суда Томас
сделал официальный запрос о целесообразности «позитивной политики» и создания
преимуществ по расовому признаку. Лидеры этнических организаций незамедлительно
обвинили его в измене своему народу; их целью, по словам Томаса, было запугивание22.
Кларенса Томаса запугать не удалось, зато его последователи оказались людьми менее
стойкими. Они всего лишь хотели, чтобы их оставили в покое. Но в условиях культурной
войны покой - непозволительная роскошь, нужно непрерывно делать выбор и принимать
решения, хуже того, постоянно пятиться и отступать...
В-пятых, народ «Божьей страны» привык уважать своих лидеров и подчиняться им.
Революционеры вроде Уоррена, Дугласа или Бреннана опирались на «врожденный
консерватизм» молчаливого большинства, внося свои радикальные предложения. У
многих американцев эти предложения вызвали негодование, однако они все же
подчинились решениям Верховного суда, уступив авторитету властного органа. До тех
пор пока американцы верят, что правительство действует в строгом соответствии с
конституцией, они будут подчиняться. Консерваторы по определению не мятежники.
Впрочем, таковыми не были и отцы-основатели - пока их, что называется, не приперли к
стене.
Наконец, выросло новое поколение, для которого культурная революция вовсе и не
революция, а культура, с каковой они родились и взрослели. Гомосексуализм,
порнография, грубая брань с телеэкранов и в кинофильмах, матерщина в текстах песен -
все это окружало их с колыбелей. Неудивительно, что многие представители этого
поколения пребывают в полной уверенности: прежняя Америка была средоточием зла.
Традиционная культура им попросту непонятна. Они окончили школы и колледжи,
усвоили все, что им внушали, и поверили в теории, опошляющие и оскверняющие наше
прошлое. «Мы похитим ваших детей!» - кричали экстремисты шестидесятых. Так и
случилось.
А при нетерпимости нынешней культурной элиты главный недостаток консерваторов
состоит именно в том, что они - консерваторы. В 1770-х годах люди консервативных
убеждений, наподобие Вашингтона и Джона Хэнкока, осознали, что они должны стать
мятежниками, как Патрик Генри или Сэм Адаме. В разгар Французской революции, когда
к власти пришли Робеспьеры и Бонапарты, оппозицию им составил не только Эдмунд
Берк, но и Нельсон с Железным Герцогом*.
* Прозвище герцога Веллингтона.- Прим.. перев.