Бычков В.В. и др. Триалог. Разговор Второй о философии искусства в разных измерениях

Подождите немного. Документ загружается.

Российская Академия Наук

Институт философии

В.В. БЫЧКОВ

Н.Б. МАНЬКОВСКАЯ

В.В. ИВАНОВ

ТРИАЛОГ

Разговор Второй о философии искусства

в разных измерениях

Москва

2009

УДК 18

ББК 87.7

Б 95

В авторской редакции

Рецензенты

доктор филос. наук А. В. Новиков

кандидат филос. наук Д. Б. Голобородько

Б 95 Бычков, В.В. Триалог: Разговор Второй о философии ис-

кусства в разных измерениях [Текст] / В.В. Бычков, Н.Б.

Маньковская, В.В. Иванов ; Рос. акад. наук, Ин-т фило-

софии. – М. : ИФРАН, 2009. – 212 с. ; 20 см. – 500 экз. –

ISBN 978-5-9540-0134-1.

В монографии, написанной в форме академической науч-

ной дискуссии в эпистолярном жанре, между тремя ведущими

специалистами в сфере эстетики, поднимается ряд актуальных

проблем современной философии искусства, начиная с вопро-

са о возможности такой философии сегодня. Основное вни-

мание уделено проблемам взаимодействия классики, нонклас-

сики и постнеклассического эстетического сознания в подхо-

де к таким темам, как метафизика искусства, границы

искусства, эстетическое восприятие и религиозно-мистичес-

кий опыт, «расширение сознания» в художественном опыте,

полное «погружение» в искусство, дискурс художника и вос-

приятие искусства, фазы эстетического восприятия, эстетиче-

ское и эротическое наслаждение, герметизм, эзотерика и гер-

меневтика искусства, избыточность и минимализм в искусст-

ве и некоторым другим. Исследование иллюстрируется

примерами анализа самого современного искусства в сферах

живописи, театра, кино, литературы.

ISBN 978-5-9540-0134-1 © Бычков В.В., 2009

Метафизические основы философии искусства

В.Бычков (10–17.04.07)*

Дорогие друзья,

наш новый Разговор мне хотелось бы ориентировать в про-

странство, сегодня совсем почти забытое, однако, по-моему, со-

вершенно незаслуженно, – в сферу философии искусства, пони-

маемой, конечно, в современном смысле, т.е. не как чисто схо-

ластическая дисциплина, но как более свободные размышления

не только над сущностными основами искусства, но и над его

конкретной эмпирией. Тем более, что последняя дает сильные

импульсы к пересмотру многих положений классической фило-

софии искусства, которую сегодня тоже фактически забыли.

Думаю, что в ходе этого Разговора мы постараемся вспомнить и

ее основные концепты. Я уверен, что настал момент для серьез-

ных размышлений о новом, постнеклассическом этапе филосо-

фии искусства. И начать его мне хотелось бы с краткого допол-

нения и развития последней темы нашего Первого Разговора –

о метафизических основах эстетического опыта и искусства, ибо

тема эта представляется мне крайне важной и значимой для все-

го круга проблем, которые мы обсуждаем, пытаясь разобраться в

них, – ведь они постоянно волнуют нас. Да и Вл. Вл. в прошлом

Разговоре не закончил свои размышления о метафизике искус-

ства. Сегодня я настоятельно призываю его вспомнить об этом.

* В монографии использованы материалы исследовательского проекта

№ 08-04-00068а, поддержанного РГНФ.

В истории эстетики самыми крупными философами искус-

ства были, без сомнения, Шеллинг и Гегель, но их представле-

ния сегодня, конечно, утратили свою актуальность, хотя мно-

гие их идеи могут служить своего рода мифологическими архе-

типами для построения современной философии искусства.

Возьмем хотя бы Шеллинга. Вот его формула философии ис-

кусства. Философия искусства есть «изображение в идеальном

реального, содержащегося в искусстве», или «наука о Всем в

форме или потенции искусства». Под «Всем» имеется в виду

«Универсум», который «построен в Боге как абсолютное про-

изведение искусства и в вечной красоте», а «непосредственная

первопричина всякого искусства есть Бог». Творит же искусст-

во человек, точнее – «гений» – «обитающее в человеке божест-

венное», или «вечное понятие человека в Боге как непосредст-

венная причина его [человеческого] продуцирования». В тво-

римом гением искусстве Шеллинг различает «два единства», два

сущностных взаимосвязанных в процессе становления и вос-

приятия компонента: поэзию и искусство в узком смысле, или

инвенцию – «облечение бесконечного в конечное», которое вос-

принимается в произведении искусства обычно как возвышен-

ное, и созидание формы, своего рода искусность – «облечение

конечного в бесконечное», которое воспринимается в искусст-

ве как прекрасное.

Не буду утомлять вас далее шеллингианством, ибо там об-

ретается, как вы знаете, немало глубоких идей и откровений.

И так понятно, что без опоры на подобную архетипическую

метафизику и сегодня строить философию искусства невозмож-

но. Другой вопрос, что все это обитает ныне именно на уровне

архетипическом, т.е. мифологическом, или символическом.

Однако без этих мифологем, как бы они ни понимались и ни

толковались (сам по себе это большой эстетический вопрос),

говорить о философии искусства вряд ли имеет смысл.

И метафизика составляет ядро любой философии искусст-

ва – это несомненно даже сегодня. Прошлый раз мы немало о

ней наговорили. Не буду повторяться, но хочу напомнить как

бы резюме прошлого разговора. Мы пришли к убеждению, что

собственно под метафизической сферой в эстетике и филосо-

фии искусства следует понимать две большие области:

1. Метафизику как философскую классическую эстетику,

оперирующую наиболее общими, абстрактными законами и

эстетическими категориями типа эстетического, прекрасного,

возвышенного, образа, символа, формы-содержания, т.е. тео-

ретическое ядро эстетики – классическую эстетику, которая и

сегодня никуда не исчезает, но как никогда сохраняет свое зна-

чение, если мы желаем иметь дело с наукой эстетикой, а не с

чем-то аморфным, растекающимся по краям ойкумены. Она

основывается, как и любая философская метафизика, на тра-

диционных ценностях Культуры, диалектике, субъект-объект-

ных отношениях. Понятно, что многое в этой сфере изучено,

но как живое ядро науки она всегда будет нуждаться в уточне-

ниях и модификации в духе современного понимания.

2. Метафизическую реальность, на которую согласно клас-

сической эстетической метафизике (1) ориентирован эстетиче-

ский опыт и вся художественная сфера. Это более проблемная

область эстетики, требующая своего тщательного изучения, ибо

даже если таковой реальности не удается обнаружить эмпири-

кам, на чем настаивает материалистически ориентированная

наука, то весь эстетический опыт Культуры до середины ХХ в.,

по крайней мере, был ориентирован именно на нее, и это нель-

зя оставить без внимания, если мы вообще желаем хоть что-то

понимать в сфере Культуры, а не плясать только бездумно под

дудки масскульта.

Общим для всех типов метафизического опыта является

наличие двух духовных сфер: а) объективно существующей ду-

ховной реальности (собственно метафизической реальности)

или веры в ее бытие и б) духовных (необыденных, неповсед-

невных, т.е. тоже метафизических или параметафизических)

уровней сознания реципиента метафизического опыта, эйде-

тических уровней, настроенных на восприятие первой сферы,

на контакт с ней. Отличаются друг от друга типы метафизичес-

кого опыта формой, способом, методами и даже самим суще-

ством его реализации.

Если говорить об эстетическом опыте, то, как я уже подчер-

кивал, практически вся платоновско-христианская линия в ис-

тории эстетического сознания и эстетической мысли по ХХ век

включительно знала, что эстетический опыт, т.е. опыт созерца-

ния и созидания красоты, который включал и всю сферу ис-

кусства, в своих предельных интенциях является опытом

выражения и постижения метафизической реальности, т.е. осо-

бой формой метафизического опыта. Не углубляясь далеко в

историю, я напомню только некоторые моменты подобного

понимания из русской теургической эстетики.

Владимир Соловьев считал, что красота – это «преображе-

ние материи чрез воплощение в ней другого, сверх-материаль-

ного начала». Для о. Павла Флоренского сущностной основой

прекрасного в мире являлась божественная Красота, которую

он отождествлял с Софией Премудростью Божией, а за истин-

ное (омоусианское в его терминологии) почитал искусство,

выражающее духовную сущность вещей, явлений, бытия в це-

лом; выявляющее лики бытия. Под ликом же он в лучших тра-

дициях христианского неоплатонизма имел в виду «чистейшее

явление духовной формы, освобожденное от всех наслоений и

временных оболочек, ото всякой шелухи, ото всего полуживо-

го и застящего чистые, проработанные линии ее». Главная цель

искусства и есть выявление ликов, чего в наибольшей степени,

в его понимании, достигли в истории искусства античная пла-

стика обнаженной фигуры и русская средневековая икона пе-

риода ее расцвета, в идеале – «Троица» Андрея Рублева. От под-

линного художника Флоренский, как позже и Хайдеггер, тре-

бовал реального явления истины, «художественно воплощенной

истины вещей».

При этом лик, выраженный в искусстве, – это символ, зна-

менующий собой реальное присутствие в изображении самого

изображаемого, по крайней мере, в его энергетическом моду-

се. По известному определению о. Павла, «символ есть такая

сущность, энергия которой, сращенная или, точнее, сраство-

ренная с энергией некоторой другой, более ценной в данном

отношении сущности, несет таким образом в себе эту послед-

нюю». Для изобразительного искусства, для иконописи особен-

но в это определение входит еще и визуализированный облик.

Икона как высшее достижение искусства в понимании Фло-

ренского по сущности своей антиномична, что не поддается

рациональному пониманию: она есть и изображение метафи-

зического архетипа, и сам этот архетип одновременно. У по-

этов, согласно о. Павлу, метафизическая реальность врывается

в душу в моменты особого вдохновения. Тогда «глубинные слои

духовной жизни прорываются сквозь кору чуждого им миро-

воззрения нашей современности, и внятным языком поэт го-

ворит нам о невнятной для нас жизни со всею тварию нашей

собственной души».

Хорошо ощущал метафизические основы искусства и о.

Сергий Булгаков. Он был убежден, что искусство является «на-

иболее религиозным элементом внерелигиозной культуры», и

связывал его «религиозность» не с его религиозными темами и

сюжетами, а «с тем ощущением запредельной глубины мира,

тем трепетом, который им пробуждается в душе». «Всякое на-

стоящее искусство, – писал он, – есть мистика, как проникно-

вение в глубину бытия».

Семен Франк фактически именно метафизическую реаль-

ность называл просто реальностью в отличие от предметной

действительности видимого мира и полагал, что красота, пре-

красное, искусство играют большую роль в коммуникации с

реальностью, в которой далеко не все доступно человеческому

познанию. То, что «выражает прекрасное, – утверждал он, –

есть просто сама реальность в ее отвлеченно-невыразимой кон-

кретности – в ее сущностной непостижимости. Пережить ре-

альность эстетически – хотя в малейшем частном ее проявле-

нии – значит именно иметь живой, наглядно убедительный опыт

ее непостижимости – ее совпадения с непостижимым». Эстети-

ческий опыт более всего раскрывает нам реальность в ее глу-

бинной непостигаемой полноте, в самой ее непостижимости.

Именно в эстетическом опыте, в момент эстетического наслаж-

дения, подчеркивает Франк, устанавливается тесный контакт,

«глубинное единство», «таинственное сродство» между нашим

внутренним миром, нашим самобытием и «первоосновой внеш-

него, предметного мира», т.е. с реальностью – с метафизичес-

кой реальностью.

Эту же реальность усматривали за символами искусства

практически все символисты, ибо символ, в понимании Вяче-

слава Иванова, – это «форма, через которую течет реальность,

то вспыхивая в ней, то угасая, – медиум струящихся через нее

богоявлений». Символы для символистов, здесь Вл. Вл. может

многое дополнить и развить, – «знамения иной действитель-

ности», а подлинное искусство все насквозь символично, осо-

бенно в своих высших достижениях, в творениях гения. Про-

изведение гения всегда говорит нам о чем-то более глубоком,

более прекрасном, чем то, что оно непосредственно изобража-

ет. И то что «оно объемлет своим символом, остается для ума

необъятным, и несказанным для человеческого слова. Чтобы

произведение искусства оказывало полное эстетическое дей-

ствие, должна чувствоваться эта непостижимость и неизмери-

мость его конечного смысла. Отсюда – устремление к неизре-

ченному, составляющему душу и жизнь эстетического наслаж-

дения: и эта воля, этот порыв – музыка». Метафизическая

реальность, символически выражающаяся в произведении под-

линного искусства, звучит для русского символиста как музы-

ка, независимо от вида искусства. Шеллинг, как мы помним,

называл эту сущностную компоненту искусства поэзией. О чем-

то похожем писал в свое время блаженный Августин, размыш-

ляя уже непосредственно о музыкальной юбиляции.

Николай Бердяев хорошо сознавал символический смысл

искусства как отображения «иного мира»: «Искусство никогда

не отражает эмпирической действительности, оно всегда прони-

кает в иной мир, но этот мир доступен искусству лишь в симво-

лическом отображении» и т.п. Ряд близких высказываний мож-

но продолжать до бесконечности, опираясь и на Андрея Белого,

и на Ивана Ильина, и на Владимира Вейдле, и на многих других

и не только русских мыслителей, поэтов, художников совсем

недавнего (и очень далекого) прошлого. Все они знали, чувство-

вали, понимали, что сила и главный смысл подлинного искусст-

ва и, шире, эстетического опыта, заключаются в том, что с его

помощью, через его посредство постигается иррациональным

способом особая надэмпирическая реальность, другими путями

практически не постигаемая. Да и сегодня еще многие эстетиче-

ски чуткие личности хорошо ощущают это.

В эстетической сфере выход в метафизические простран-

ства осуществляется или путем эстетического созерцания, или в

процессе художественного выражения, которое также сопро-

вождается постоянным корректирующим эстетическим созер-

цанием. Врата к этим процессам в искусстве открывает худо-

жественный символ. Та реальность, которая открывается нам (и

не поддается никаким описаниям) в художественном символе

при эстетическом созерцании лучших образцов русской иконо-

писи, многих шедевров искусства Возрождения, отдельных по-

лотен Кандинского, Клее, Миро, в готических храмах или при

исполнении великих музыкальных произведений, – эта реаль-

ность без сомнения может быть обозначена как чисто метафи-

зическая, и она таковой и является по существу. И именно ради

достижения (= постижения) ее и возникло «высокое искусство»,

сложилось историческое пространство эстетического опыта, в

процессе которого стирается различие между эстетическим субъ-

ектом и объектом и возникает некое эстетически данное «срод-

ство», о котором хорошо писал еще Семен Франк:

«При всем бесконечном многообразии объектов и форм

эстетического опыта, “тем” и “стилей” художественного твор-

чества, ему дано открывать нашему взору то измерение или тот

слой реальности, о котором уже нельзя сказать, идет ли дело об

“объективном” или “субъективном”, а можно лишь сказать, ...

что эта реальность сразу и объективна, и субъективна, или что

она ни объективна, ни субъективна. В опыте “красоты” нам от-

крывается по существу непостижимое единство реальности как

таковой – за пределами категорий внешнего и внутреннего,

объективного и субъективного – другими словами, глубокое,

таинственное – “прозаически” необъяснимое, но самоочевид-

ное во всей своей таинственности – сродство между интимным

миром человеческой душевности и основой того, что предсто-

ит нам как внешний мир предметной реальности».

Возможно, именно это «сродство» внутреннего мира реци-

пиента с метафизической реальностью, непостижимое пости-

жение органического единства нашего Я со всем Универсумом

и составляет существо эстетического опыта, эстетического со-

зерцания, стремления человека к созиданию художественных

ценностей и регулярному общению с ними. Понятно, что по-

бочно в процессе и в результате конкретных творческих и ре-

цептивных актов в этой сфере возникло и возникает огромное

множество произведений, событий, состояний, которые не до-

стигают конечной ступени эстетического опыта – эстетическо-

го созерцания = откровения метафизической реальности и

единения с ней. Однако следы этой реальности, ее предвестия,

намеки на нее, предощущения и слабые отблески ее, россыпи ее

блесток имеют место в любом, самом вроде бы незначительном

эстетическом акте, в самом, казалось бы, незаметном произве-

дении искусства (но настоящем все-таки, а не в квазипродукте).

В прошлый раз я затрагивал и вопрос так называемой «хто-

нической метафизической реальности», не будучи уверенным

в ее онтологическом бытии. Да это собственно для эстетики и

не так существенно. Важно, что любой хтонический, демони-

ческий и какой бы то ни было «низовой» опыт в истинном ис-

кусстве преображается в свою противоположность. В этом ве-

ликая преображающая сила искусства. Почти об этом в свое

время писал еще Аристотель, отмечая, что изображение безоб-

разных предметов в искусстве может предстать в противопо-

ложном качестве прекрасного. Об этом знали и многие другие

мыслители, писавшие на протяжении прошедших веков об ис-

кусстве или эстетике. Это интуитивно чувствовали и многие

мастера искусства, изображая в своих произведениях антиэс-

тетические явления типа нечеловеческих страданий людей,

смерти, хтонических феноменов.

Сегодня очевидно, что проблема метафизики эстетическо-

го опыта, искусства, художественного мышления была и оста-

ется одной из главных проблем эстетики и философии искус-

ства. А в эпоху господства пост-культуры, демонстративно от-

казавшейся от традиционных духовных ценностей и не

выработавшей никаких иных, значимость этой проблемы толь-

ко возрастает, хотя, понятно, любое ее решение не приведет

непосредственно к изменению вектора художественно-эстети-

ческой эмпирии, но может стать тем зерном, которое, возмож-

но, даст еще удивительные и неожиданные всходы.

На этом я хотел бы закончить это вводное письмо с призы-

вом начать обдумывать все сферу больших и малый проблем

современной, я назвал ее как-то постнеклассической, филосо-

фии искусства.

Ваш В.Б.