преступлений путем запрета неразумных деяний. Законодательство не задается
мыслью об основаниях и правильности классификации преступных деяний, но
Уложение царя Алексея Михайловича, согласно своей классификации, в такой
последовательности (хотя и не без отступлений) излагает уголовные преступления:
преступления против религии (гл. I) и против государства (гл. II), против порядка
управления (гл. IV, V, VI, VII, IX) и суда (гл. X, XIV), против законов о состояниях (гл.
XIX), против прав частных лиц (гл. XXI, XXII).
Как же в Соборном Уложении рассматриваются преступления против религии и
церкви? Несмотря на то, что Московское государство приняло в значительной
степени теократический характер, оно по сравнению с современными ему
католическими и протестантскими странами, отличается меньшим вмешательством
в дело веры. По крайней мере преступления против веры, никак не
рассматриваемое в судебниках, впервые упоминаются лишь в Уложении царя
Алексея Михайловича. Закон не допускает “хулы” на святыню христианскую (Христа,
Святую Богородицу, Святой крест, святых), считая это “богохульством”. Однако
такое преступление могло быть совершено не только христианами, но и людьми
других вероисповеданий (“будет кто иноверцы какия-нибудь веры, или и русской
человек возложит хулу на господа…”), и мера наказания была им очень суровая (“…
того сжечь”; гл. I, ст. 1). “Совращение” (именно в мусульманскую веру — обрезание)
из православия “насильством” или по согласию — “обманом”, безразлично, ведет
совратителя к смертной казни через сожжение (гл. XXII, ст. 24). Закон умолчал о
совращении в другие религии (буддизм, иудаизм), потому что не предполагал
практической возможности подобных случаев, но о совращении в другие
христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика
распространяла применение этой статьи и на последний род деяний.
“Вероотступничество” не подлежало уголовному суду государства: совращенный
отдавался на суд церкви.
“Насильственное обращение в православие” не предусматривается в кодексах, но
определяется в наказах воеводам (астраханским 1628 г.): “Наказати всякими мерами
и накрепко с угрозами, чтобы тайн в неволю не крестили”. В этом выразилась
древняя русская веротерпимость, которая постепенно ослабевала в Московском
государстве, огромная масса подданных исповедовала нехристианские религии.
“Волхвование и чародеяние”, на которые ранее было обращено внимание (в
церковных уставах и в практике), теперь не так интересует государство; впрочем,
постановления Стоглава о них были подтверждены особым указом: “К волхвам бы и
к чародеям, и к звездочетам волхвати не ходили” под угрозой царской великой
опалы и ответственности перед духовным судом. В Уложение это постановление не
вошло. В Московском государстве редко встречались случаи уголовного
преследования волшебства, что объясняется ослаблением языческих верований.
Мысль о волшебстве направляется на успехи научных знаний и изобретений. “Ереси
и расколы” также не входят в круг предметов уголовного законодательства, что
указывается в Уложении.
“Умышленный перерыв литургии”, за который Уложение (ст. 1, 2) полагает
смертную казнь, есть не только преступление против церковного благочиния, но
может быть и проявлением фанатизма неверующих. Этим можно объяснить тяжесть
наказания сравнительно с деянием, определяемым следующей статьей Уложения
(ст. 1, 3), а именно: оскорбление священнодействующих в церкви и произведенный
этим “мятеж” — тот же перерыв богослужения, карается лишь торговой казнью —
наказанием, повторяемым несколько раз на торгу при большом скоплении народа