Барфилд Т. Дж. Опасная граница: кочевые империи и Китай (221 г. до н. э.

Подождите немного. Документ загружается.

возникновения кочевого государства в Монголии, такие государства возникали редко, так как ки-

тайские династии иноземного происхождения проводили на границе политику, совершенно

отличную от той, которой придерживались национальные китайские династии. Маньчжуры

подрывали политическое и военное могущество степных племен и активно подавляли все попытки

объединения кочевников. Кочевники из центральных степей, за исключением монголов эпохи

Чингис-хана, никогда не основывали могущественные империи в тот период, когда их

маньчжурские «кузены» правили в Китае. Лишь тогда, когда династии иноземного происхождения

отказывались от агрессивной политики на границе, чтобы усмирить восстания внутри Китая,

кочевники оказывались способны к объединению. К тому моменту, когда китайские повстанцы

изгоняли иноземцев и основывали новую национальную династию, степь также объединялась и

начинала вымогательские действия.

Эти взаимоотношения имели циклический характер, причем на протяжении 2000 лет каждый

цикл повторялся трижды. Ледьярд, рассматривавший данную проблему в несколько отличном от

нашего направлении, обнаружил в международных отношениях Маньчжурии, Кореи и Китая

сходную трехчленную циклическую модель, которую он подразделял на фазы «инь» и «ян» в

зависимости от того, выступал Китай в роли агрессора (ян) или обороняющейся стороны (инь). Его

ян-фазы соответствуют периодам власти национальных династий в Китае, а инь-фазы — периодам

правления династий иноземного происхождения. Интересно, что он также рассматривал

монгольскую династию Юань как аномальный случай, хотя его анализ и не включал в себя

исследование роли других кочевых империй в Монголии

. Однако наблюдения Ледьярда не разъяс-

няют того, каким образом и почему развивались подобные отношения.

Чтобы разобраться в том, как могла возникнуть подобная циклическая модель, мы должны

сосредоточиться на исследовании изменчивой природы политического ландшафта в районе

северной границы. Там сложился тип политической экологии, при котором династии одного типа

сменялись династиями другого в достаточно предсказуемом порядке, поскольку при известном

наборе условий определенная социально-политическая организация обладала значительными

преимуществами перед теми, структуры которых основывались на других принципах. Когда

условия менялись, то именно те преимущества, которые некогда привели к политическому

успеху династии, становились причинами ее крушения. Этот процесс напоминает

последовательность смены экосистем после пожара в старом климаксовом лесу. В многолетнем

лесу небольшое количество крупных старых деревьев доминирует над ландшафтом, не допуская

появления других видов, которые не выносят естественных гербицидов и тени от старожилов.

После того как лес уничтожается пожаром или другим бедствием, на смену мертвым деревьям

быстро приходят более разнообразные, но менее стабильные виды растительности, которые

осваивают выжженный участок. Сначала утверждаются быстрорастущие однолетние виды трав и

кустарников, обладающие высокими репродуктивными показателями и образующие новый

растительный покров. Они в свою очередь заменяются более стабильными видами

быстрорастущих деревьев. В конце концов эти деревья образуют смешанный лес, который

существует в течение многих десятилетий, пока один или два вида деревьев вновь не станут в

нем доминирующими, не вытеснят остальные виды с данной территории и не возвратят лес в

прежнее стабильное, климаксовое состояние, завершив тем самым полный экологический

цикл.

Биполярный мир объединенного Китая и объединенной степи, деливший пограничные

области пополам, был стабильным климаксовым состоянием. Пока оно существовало, не могли

возникнуть никакие альтернативные политические структуры. Обоюдное разрушение порядка в

степи и Китае приводило к крайне нестабильному состоянию. Возникавшие в этот период

династии были многочисленны, плохо организованы, нестабильны и недолговечны; они были

хорошей мишенью для атаки любого набирающего силу военачальника или племенного

вождя, которому было под силу собрать войско. Им на смену приходили более организованные

династии, которые восстанавливали порядок и успешно управляли обширными территориями.

Династии китайского происхождения на юге и династии иноземного происхождения на северо-

востоке и северо-западе делили территорию Китая между собой. В ходе войн за объединение,

которые уничтожали иноземные династии и отдавали всю территорию Китая во власть на-

циональной династии, беспрепятственно объединялась и степь, завершая тем самым очередной цикл.

Временной интервал между падением крупной национальной династии и восстановлением порядка

под властью стабильной иноземной династии с каждым циклом все более сокращался: столетия

нестабильности следовали за падением Хань, десятилетия — после падения Тан и почти не было

перерыва после свержения Мин. Продолжительность существования иноземных династий подчи-

Ledyard. Yin and Yang in the China-Manchuria-Korea Triangle.

нялась сходной закономерности: она была наиболее короткой в первом цикле и наиболее длинной

в третьем.

В сущности, я отстаиваю точку зрения, что степные племена Монголии играли ключевую

роль в пограничной политике, не становясь завоевателями Китая, а Маньчжурия, ввиду ряда

политических и природных условий, выступала в роли питомника иноземных династий в то

время, когда национальные династии рушились под напором внутренних восстаний. Эта схема

значительно отличается от ряда предшествующих теорий, которые были предложены для

объяснения взаимоотношений между Китаем и его северными соседями.

Виттфогель в своем широко известном исследовании «династий-завоевателей» в Китае

упустил из виду важность для китайской истории степных империй сюнну, тюрков и уйгуров,

подразделяя китайские иноземные династии на основанные кочевыми скотоводами и оседлыми

земледельческими племенами, причем и те и другие, по его мнению, противостояли типично

китайским династиям. Акцент более на экономической, чем на политической, организации в данном

случае затушевывает тот примечательный факт, что, за исключением монгольской династии Юань, все

«династии-завоеватели», исследованные Виттфогелем, имели маньчжурское происхождение.

Виттфогелю также не удалось провести различие между кочевниками Монголии, которые

основывали степные империи и совместно с китайцами долго и успешно властвовали над

пограничьем, и кочевниками Маньчжурии, которые основывали династии внутри Китая, но никогда не

создавали могущественных империй в степи

Быть может, наиболее значительной работой о проблеме взаимоотношений Китая и

племенных народов севера является классический труд Лэттимора «Внутриазиатские границы Китая».

Личное знакомство автора с Монголией, Маньчжурией и Туркестаном придало его исследованию

такие яркость и силу, как ни в одной другой работе, и спустя 50 лет оно по-прежнему остается

величайшим научным трудом в данной области. Особенно большую популярность приобрел

«географический подход» Лэттимора (который мы назвали бы ныне культурной экологией), в соот-

ветствии с которым вся Внутренняя Азия подразделяется на несколько крупных областей со своей

собственной динамикой культурного развития. Основной интерес для Лэттимора представляло

возникновение на китайских границах степного скотоводства, а развитию пограничных отношений в

имперский период он посвятил лишь небольшой раздел. Хотя мой настоящий анализ прочно укоренен

в традиции Лэттимора, я все же хочу оспорить некоторые лэттиморовские гипотезы относительно

циклов власти кочевников и происхождения династий-завоевателей.

Лэттимор описал цикл власти кочевников, согласно которому, как он считал,

продолжительность существования кочевых государств составляла лишь три или четыре

поколения, и ссылался при этом на пример сюнну. На первой стадии новое государство включало в

себя только кочевников, на второй стадии кочевники учреждали государство смешанного типа,

взимающее дань со своих оседлых подданных. Государство смешанного типа переходило в

третью стадию, на которой гарнизонные войска, состоявшие из перешедших к оседлости

кочевников, в конце концов получали львиную долю доходов за счет своих менее цивилизованных

соплеменников, остававшихся в степи. Такие условия создавали четвертую, и последнюю, стадию, на

которой происходило падение государства, потому что «различия между реальным

благосостоянием и номинальной властью, с одной стороны, и реальной или потенциальной

властью и относительной бедностью — с другой, становились невыносимыми, [открывая

дорогу] к развалу государства смешанного типа и “возврату к кочевничеству” — в политическом

отношении — у отдаленных и обособленных групп кочевников»

. На деле империя сюнну не

обнаруживает подобной закономерности. Сюннуские лидеры утвердили и удерживали свою власть

над кочевниками безо всякого завоевания оседлых регионов, которое требовало создания

гарнизонных войск. Это было государство, чья правящая династия существовала непрерывно в

течение не четырех поколений, а 400 лет. Когда же, после падения Ханьской династии, один из

правителей сюнну основал недолговечную династию на границах Китая, отдаленные группы

кочевников не вернулись в степь, а наоборот, захватили государство этого правителя, решив, что он

обделяет их доходами от дани.

Говоря о династиях-завоевателях, Лэттимор признавал, что существовало различие между

кочевыми народами открытых степей и народами смешанного культурного облика, населявшими

окраинные зоны пограничья. Он отметил, что именно эти окраинные территории, а не открытые

степи, были родиной династий-завоевателей

. Однако, подобно Виттфогелю, ему не удалось

показать, что абсолютное большинство успешных династий-завоевателей происходило именно с

маньчжурской окраины, а не откуда-нибудь еще. Так, полагая Чингис-хана выдающимся

Wittfogel and Feng Chia-sheng. The History of Chinese Society: Liao. P. 1–26.

Lattimore. Inner Asian Frontiers of China. P. 521–523.

Ibid. С. 542–552.

примером пограничного лидера, он проигнорировал свое собственное различие между обществами

открытых степей и смешанными пограничными обществами, так как Чингис-хан был так же далек

от пограничья, как и любой предшествующий ему сюннуский или тюркский лидер в Монголии.

Причина этого кажущегося географического противоречия состоит в том, что само определение

пограничья радикально изменялось в зависимости от того, управляла Северным Китаем

национальная или иноземная династия. Южная Монголия становилась «переходной пограничной

зоной» только тогда, когда иноземные династии проводили политику, рассчитанную на разрушение

политической организации в степи. Но когда национальные династии и степные империи делили

пограничье между собой, для политически автономных обществ смешанного типа не оставалось

места.

Эти критические замечания указывают на сложность исторических процессов во

Внутренней Азии и на необходимость исследовать их как результат меняющихся со временем

отношений между народами. Монгольскую степь, Северный Китай и Маньчжурию следует анализи-

ровать как части единой исторической системы. Хронологическое сопоставление основных

национальных и иноземных династий в Китае и империй в степи послужит отправной точкой для

создания подобной модели (табл. 1.1). Оно даст нам самое общее представление о процессе

«ротации» династий, состоящем из трех циклов (лишь монголы выпадают из фазового деления) и

очерчивающем параметры пограничных отношений. Здесь мы дадим лишь краткое описание

развития пограничных отношений, а проблемы отдельных исторических периодов будут более

подробно рассмотрены в следующих главах книги.

Хань и сюнну были тесно связаны между собой как части биполярной пограничной

структуры, сформировавшейся в конце III в. до н. э. Когда империя сюнну утратила свою

гегемонию в степи около 150 г. н. э., ей на смену пришли племена сяньби, основавшие

слабоструктурированную империю, жившую за счет набегов на Китай и распавшуюся после смерти

ее лидера в 180 г. н. э. В том же году в Китае произошло крупное восстание. В течение последующих

20 лет династия Поздняя Хань существовала лишь номинально, население Китая стремительно

беднело, а его экономика приходила в упадок. Следует подчеркнуть, что не кочевники, а

китайские повстанцы уничтожили империю Хань. На протяжении последующих полутора

столетий, пока военачальники всех мастей сражались друг с другом за власть в Китае,

маньчжурские преемники сяньби основывали свои маленькие государства. Из последних наиболее

жизнеспособным оказалось муюнское государство Янь, которое установило контроль над северо-

востоком Китая в середине IV в. Оно создало структуру, целиком унаследованную тоба

(тобасцами), другим сяньбийским племенем, свергнувшим власть Янь и подчинившим себе весь

Северный Китай. Лишь после объединения Северного Китая кочевники Монголии вновь

образовали централизованное государство, возглавляемое племенем жуаньжуаней. Жуаньжуани,

однако, никогда реально не контролировали степь, потому что тоба учредили в пограничной зоне

крупные гарнизоны и вторгались на территорию Монголии, чтобы захватывать максимально

возможное число скота и пленников. Эти вторжения были столь успешны, что жуаньжуани не

представляли опасности для Китая вплоть до последних лет существования тобасской династии,

когда тоба китаизировались и начали проводить политику умиротворения, сходную с ханьской.

Таблица 1.1. Циклы власти:

основные династии в Китае и степные империи в Монголии

Китайские династии Степные империи

Национальные Иноземные

1-й цикл

(1)

Цинь и Хань

(221 г. до н. э.

– 220 г. н. э.)

СЮННУ

(209 г. до н. э. – 155 г. н. э.)

(2)

Китайские

династии

периода

раздробленности

(220–581 гг.)

Сяньби

(130–180 гг.)

(3)

Тоба Вэй

(385–556 гг.)

и другие династии

о и после нее

Жуаньжуани

2-й цикл

(4)

Суй и Тан

(581–907 гг.)

1-Я ТЮРКСКАЯ

ИМПЕРИЯ

(552–630 гг.)

2-Я ТЮРКСКАЯ

ИМПЕРИЯ

(683–734 гг.)

УЙГУРСКАЯ

ИМПЕРИЯ

(745–840 гг.)

(5)

Сун

(960–1279 гг.)

(6)

Ляо (кидани)

(907–1125 гг.)

(7)

Цзинь (чжурчжэни)

(1115–1234 гг.)

(8)

Юань (монголы)

(1206–1368 гг.)

МОНГОЛЫ

3-й цикл

(9)

Мин

(1368–1644гг.)

(10)

Цин (маньчжуры)

(1616–1912 гг.)

Ойраты

Восточные монголы

Джунгары

П р и м е ч а н и е. Официальные даты, традиционно указывающие на год создания и падения династий, часто

ошибочны. Для национальных династий даты их основания обычно правильны, а даты падения указаны более

поздние, так как имена этих династиий в течение десятилетий после их падения использовались в качестве

вывески правящими военачальниками. Для большинства иноземных династий верно обратное. Даты их основания

отодвигались в глубь прошлого и возводились к основателям маленьких пограничных государств, позднее ставших

могущественными, но даты их падения — правильные (Wittfogel K., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society:

Liao. P. 24–25). Прописными буквами обозначены сильные степные империи.

Внутреннее восстание уничтожило династию Вэй и положило начало новому объединению

Китая под властью династий Западная Вэй и Суй в конце VI в. Жуаньжуаней сокрушили их

прежние вассалы, тюрки, которые так напугали правителей Китая, что последние выплачивали

им огромную дань шелком, чтобы сохранить мир. Пограничье опять стало биполярным, и

тюрки начали политику вымогательства, сходную с той, которую практиковали сюнну. Во время

падения Суй и возвышения Тан тюрки не предпринимали попыток захвата Китая, а, напротив,

поддерживали различных китайских претендентов на имперский престол. Когда Танская

династия начала клониться к упадку, она не могла справиться с внутренними восстаниями и стала

призывать на помощь кочевников, чтобы подавлять бунты. Например, уйгуры в середине VIII в.

подавили восстание Ань Лу-шаня, продлив существование Тан еще на столетие. После того как

уйгуры пали жертвами атаки кыргызов в 840 г., в центральных степях начался период анархии.

Династия Тан была уничтожена следующим большим восстанием в Китае.

Падение Тан дало возможность развиваться государствам смешанного типа в

Маньчжурии. Наиболее важным из них было государство Ляо, созданное кочевниками-

киданями. Кидани собрали осколки, оставшиеся после падения целого ряда недолговечных

династий, образовавшихся на руинах Тан в середине X в. В Ганьсу возникло Тангутское

государство, а остальной Китай оказался в руках национальной династии Сун. Подобно

существовавшему задолго до Ляо муюнскому государству Янь, кидани практиковали дуальную

систему управления, соединяя китайскую и племенную модели организации. Так же, как и Янь,

Ляо пало жертвой еще одной группы маньчжурского происхождения — лесных племен

чжурчжэней, которые свергли господство киданей в начале XII в., провозгласили династию

Цзинь и приступили к завоеванию всего Северного Китая, оттеснив Сун на юг страны. До

этого момента первые два цикла были в целом сходными по структуре, однако возвышение

монголов разрушило эту модель и породило важные последствия не только для Китая, но и для

всего мира.

Никогда ни одно кочевое государство не возникало в Монголии в тот период, когда в Северном

Китае происходили междоусобицы, следовавшие за падением многовековой национальной династии.

Восстановление порядка иноземными династиями из Маньчжурии стабилизировало границу и

было тем единственным стимулом, который вызывал к жизни формирование централизованных

государств в степи. Эти иноземные династии осознавали опасность, исходившую из Монголии, и

вмешивались в политическую жизнь степи с целью ослабления кочевников. Они использовали

стратегию «разделяй и властвуй», организовывали массовые вторжения в степь, которые

заканчивались угоном значительного количества людей и скота, устанавливали систему брачных

союзов, чтобы привязать к себе часть племен. Эта стратегия хорошо работала: жуаньжуаням

никогда не удавалось эффективно противостоять Тоба Вэй, а при династиях Ляо и Цзинь племена

Монголии и вовсе не могли объединиться, пока не появился Чингис-хан. Позднейший успех

Чингис-хана не должен затмевать те трудности, с которыми он столкнулся в деле объединения

степи против чжурчжэней, — это потребовало большей части его взрослой жизни, и в ряде

случаев он был близок к поражению. Его государство было весьма своеобразным по своей

природе. Высокоцентрализованное, с дисциплинированной армией, оно покончило с властью

автономных племенных вождей. Однако, подобно предшествующим объединителям Монголии,

целью Чингис-хана первоначально было вымогательство у Китая, а не захват его. Чжурчжэньский

двор, хотя и был сильно китаизирован в культурном отношении, отвергал политику

умиротворения и отказывался договариваться с монголами. Войны, длившиеся на протяжении

следующих трех десятилетий, опустошили бóльшую часть Северного Китая и отдали его во

власть монголов. Отсутствие у последних заинтересованности и готовности управлять Китаем (а

не вымогать у него) выразилось в том, что они не объявляли имя новой династии и не учреждали

регулярной администрации вплоть до правления внука Чингис-хана, Хубилай-хана.

Победа Чингис-хана демонстрирует, что та модель, которую мы представили, является

вероятностной, а не детерминистской. В периоды беспорядка всегда выдвигались племенные

вожди, подобные Чингис-хану, однако их шансы объединить степь несмотря на решительное

сопротивление существовавших маньчжурских государств, опиравшихся на богатства Китая, были

невелики. Таким образом, хотя жуаньжуани и были явными неудачниками, сменившие их тюрки

создали огромную империю, более великую, чем империя сюнну, не потому, что были столь уж

талантливы, а потому, что имели возможность эксплуатировать новые китайские государства,

которые щедро оплачивали мир на своих границах. Чингис-хан вынужден был перебороть

огромные трудности: чжурчжэни были могущественны, Монголия не знала единства с момента

падения уйгуров (более трех столетий тому назад), сами монголы были сравнительно слабым

степным племенем. Столкновение могущественного кочевого государства и сильной иноземной

династии в Китае было уникальным и крайне разрушительным событием. Монголы использовали

традиционную стратегию беспощадных атак, чтобы добиться заключения выгодного перемирия, но

эта стратегия не сработала, так как чжурчжэни отвергли предложение о мире и вынудили

монголов наращивать военное давление до тех пор, пока сами не пали его жертвой.

Монголы были единственными кочевниками из центральных степей, захватившими Китай,

но это завоевание изменило отношение китайцев к номадам на все последующие эпохи.

Описанный выше порядок смены циклов власти как будто предсказывал возвышение степной

империи после свержения китайскими повстанцами чжурчжэней и объединения Китая под

властью династии типа Мин. При Минах такие империи, возглавляемые сначала ойратами, а

затем восточными монголами, возникали, но они были нестабильны, потому что до середины

XVI в. кочевники были не способны организовать систему регулярной торговли и получения

субсидий из Китая. Так как память о монгольском вторжении была еще свежа, Мин

игнорировала ханьский и танский опыт и проводила политику изоляционизма, опасаясь, что

кочевники могут свергнуть ее власть. Номады отвечали постоянными набегами на границу,

атакуя Мин больше, чем какую-либо другую китайскую династию. Когда Мин в конце концов

перешла к политике задабривания кочевников, атаки в основном прекратились и на границе был

восстановлен мир. Когда же в середине XVII в. Мин была уничтожена китайскими

повстанцами, именно маньчжуры, а не монголы завоевали Китай и провозгласили династию Цин.

Подобно прежним правителям из Маньчжурии, Цины использовали дуальную структуру

управления и успешно предотвращали политическое объединение степи, кооптируя монгольских

вождей в состав империи и разделяя племена на небольшие административные единицы под

имперским контролем. Период традиционных взаимоотношений между Китаем и Внутренней

Азией закончился, когда современное вооружение, транспортные системы и новые формы

международных политических отношений разрушили китаецентричный мировой порядок в

Восточной Азии

Культурная экология

Внутренняя Азия и Китай взаимодействовали в пограничной области, которую можно

разделить на четыре основные экологические и культурные зоны: Монголию, Северный Китай,

Маньчжурию и Туркестан

. Монголия была родиной кочевников, разводивших скот в степях и на

склонах гор. Кочевники, с сезонными миграциями, экстенсивной экономикой, низкой плотностью

населения и племенной политической организацией, были почти во всех отношениях противо-

положны китайцам, чье общество зиждилось на интенсивном орошаемом земледелии на землях

с высокой плотностью населения и управлялось централизованным бюрократическим аппаратом.

Пропасть между этими двумя обществами была выражена также географически, так как граница

между ними была линейной и проходила вдоль Великой Китайской стены — чрезвычайно

величественного сооружения, первоначально построенного при династии Цинь в конце III в. до н.

э., чтобы отграничить и отделить Китай от мира кочевников. Китай и Монголию можно легко

выделить в отдельные категории, а географические ареалы к востоку и западу от них имеют более

сложный характер. И Маньчжурия, и Туркестан включали в себя несколько экологических зон,

населенных различными народами, — как кочевыми, так и оседлыми. Эти регионы находились

под властью Китая и Монголии, когда те были могущественны, но когда Китай и степь

периодически погружались в анархию, в пограничных регионах возникали собственные

независимые государства, которые инкорпорировали элементы как китайской, так и кочевой

культур.

Монголия занимает плато площадью 2 700 000 км

в центральной части Евразии. Для нее

характерен континентальный климат с очень суровыми зимами, жарким летом и относительно

небольшим количеством осадков. Монголия в основном покрыта степями, так как представляет

собой восточную часть великой Евразийской степи, всхолмленные травянистые равнины и

лесистые участки которой пересекаются горными кряжами, тянущимися от границ Маньчжурии

на востоке до Черного моря и равнин Венгрии на западе. Монгольская степь расположена на

большей высоте, чем тюркские степи к западу от нее, лежащие примерно на уровне моря, и

достигает высоты 1500 м. над уровнем моря и более. Этот перепад высот очерчивает экологическую

границу Монголии на западе и традиционно совпадает с границей ее политического и культурного

влияния.

Пустыня Гоби занимает 2/3 площади Монголии. Как отмечали многие географы, Гоби в

действительности не пустыня, а очень сухая степь. Она отделяет друг от друга северную и

южную пастбищные зоны, обычно называемые Внешней и Внутренней Монголией на основании

их географической близости к Китаю. Гоби имеет наиболее засушливый характер в центральной

части, где обитает сравнительно небольшое количество людей и скота, а основная часть

монгольского кочевого населения проживает на границах плато. Лучшие пастбища расположены

на северной окраине, в бассейнах рек, впадающих в озеро Байкал, и притоков реки Амур, а

также по склонам Алтайских гор. Пограничные с Китаем степи, в особенности плато Ордос,

плато Жэхэ и Западная Монголия традиционно были местом обитания большого числа

кочевников, хотя сегодня китайские земледельческие поселения значительно потеснили их

Названия типа «Хань», «Тан», «Мин» в тексте книги употребляются в женском роде, за исключением случаев,

когда перед ними стоит слово «государство». Династии Мин и Цин периодически обозначаются в форме

множественного числа («Мины», «Цины»). — Примеч. науч. ред.

Эти названия применяются для обозначения географических регионов, но не подразумевают постоянного

проживания современных этнических или лингвистических групп на территории последних. Ведь неясно,

скажем, как были исторически взаимосвязаны монголы Средневековья и Нового времени с сюнну, обитавшими в

тех же краях тысячелетием ранее. Можно также вспомнить, что Туркестан на протяжении первой половины

своей истории был ирански

м по языку и культуре регионом, а термин «Маньчжурия» вообще предложен

западными географами.

Murzaev. Die mongolische Volksrepublik, physisch-geographische.

Монгольское плато разделяет зоны, чрезвычайно различные в экологическом отношении. На

севере и северо-востоке оно примыкает к сибирским лесам. Эта территория была населена

малочисленными племенами охотников и оленеводов. Кочевники, лучше организованные и более

могущественные в военном отношении, чем лесные племена, стремились установить свой

контроль над Сибирью, чтобы получать оттуда меха и другие лесные богатства. Их

взаимодействие, однако, не было односторонним, так как лесные племена, познакомившись с

образом жизни кочевых скотоводов, переселялись на юг и становились частью степного мира.

Однако сибирские леса были неподходящим местом для экстенсивного овцеводства или

коневодства, а олени не могли питаться травой, поэтому эти регионы оставались различными в

культурном отношении. История взаимоотношений народов и культур монгольско-сибирского

пограничья по-прежнему остается темной из-за недостатка письменных источников и

археологических изысканий по этому вопросу

Южный край монгольского плато, возвышающийся над Китаем, был очерчен Великой стеной.

Линия границы здесь была твердо зафиксирована, так как она пересекала переходную зону,

одинаково пригодную и для кочевников, и для земледельцев. Но не пастбища притягивали сюда

кочевников, а богатства Китая, делавшие эту границу лакомым кусочком для всех степных племен.

Для кочевников Китай был кладезем материальных благ, страной оживленных приграничных

рынков и объектом набегов — за зерном, тканями и рабами, а также источником предметов

роскоши, таких как шелк и вино, которые вымогались под видом подарков у китайского

правительства. На протяжении всей истории Китая эта граница оставалась поразительно

устойчивой, так как Китай стремился изолировать свое пограничное население от неподчинявших-

ся ему кочевников севера.

Граница, проходящая по монгольскому плато, представляла собой центральный отрезок

северных рубежей Китая. Хотя с точки зрения Монголии сельскохозяйственный Китай казался

единым целым, занимающим бассейн могучей реки Хуанхэ и ее притоков, с точки зрения

китайцев в нем выделялись по меньшей мере четыре различных региона. На востоке лежала

гладкая, низменная пойма Хуанхэ, где располагалось большинство имперских столиц, таких как

Лоян, Кайфын и Пекин. Холмы и горы плато Жэхэ отделяли ее от Монголии, а на северо-западе,

в долине нижнего течения реки Ляохэ, она соединялась узким коридором с Маньчжурской равниной.

Ввиду того что восточная часть равнины была очень плоской, потенциальный агрессор, который

смог прорваться в этом месте через границу, в дальнейшем уже не встречал на своем пути

никаких естественных преград. Далее к западу располагались лессовые возвышенности —

области сложной системы стока и глубокой эрозии, которые тем не менее были довольно

плодородными. Здесь в периоды династий Ранняя Хань и Тан находилась имперская столица

Чанъань (современный город Сиань). Непосредственно к северу от лессовых возвышенностей

подковообразная излучина Хуанхэ прорезывала степи и пустыни Ордоса. Это был опасный и

вечно неспокойный участок, так как Китай определял как свою естественную политическую

границу излучину реки, невзирая на то, что она проходила прямо по степной территории и

становилась объектом агрессии кочевников. Засушливый Ганьсуйский коридор был северо-

западным продолжением Китая. Его население и культура были преимущественно китайскими,

хотя здесь чувствовалось и мощное культурное влияние Туркестана. Область Ганьсу граничила с

землями кочевников Монголии на севере и Кукунора на юго-западе, а в горах юго-востока

смыкалась с территорией тибетских народов

Другим важным регионом Китая, оказывавшим заметное, хотя и косвенное влияние на

северную границу, был бассейн нижнего течения реки Янцзы, за которой начинался Южный

Китай. В Северном Китае выращивали пшеницу и просо, там было холодно зимой и жарко летом,

пехота и конница беспрепятственно двигались из одной области в другую. К югу от реки Фэй, в

бассейне Янцзы, Китай становился совершенно другой страной — краем озер, рек и болот с

теплым влажным климатом, способствующим возделыванию риса. Иноземным династиям было

нелегко завоевать Южный Китай, потому что их лошади вязли в грязи, а военачальники не

разбирались в методах ведения речных и морских сражений, что было необходимо для контроля

над стратегическими водными путями региона. При династии Хань район Янцзы был южной

окраиной империи, часто служил местом ссылки. Но после распада Поздней Хань политическая и

экономическая значимость этого региона возросла. К эпохе Тан юг стал самым густонаселенным и

производительным районом Китая, но в связи с тем, что север был колыбелью китайской

цивилизации, там оставался центр государственной власти. Китайские династии никогда не

покидали север по доброй воле, даже тогда, когда он утратил свою экономическую

самостоятельность. Защита северных рубежей всегда была в большей степени общеимперским,

Vainshtein. Nomads of South Siberia.

Ср.: Lattimore. Inner Asian Frontiers. P. 21–25.

нежели местным делом. Когда другие, более поздние, династии размещали на севере свои столицы

и сосредоточивали вдоль границы с Монголией крупные регулярные армии, бóльшая часть

продовольствия и финансовых средств поступала на их поддержание с юга.

На востоке и западе Северный Китай и Монголия соседствовали с Маньчжурией и

Туркестаном — двумя регионами, не входившими ни в один лагерь, так как они опирались на

экономику смешанного типа. Когда Китай и степь объединялись в сильные империи, Маньчжурия и

Туркестан становились пешками в большой борьбе на границе, но когда централизованная

власть рушилась, они образовывали свои собственные государства, имевшие большую

историческую значимость, так как большинство успешных иноземных правителей Китая

происходили не из монгольских степей, а из пограничных земель Маньчжурии.

Монгольская степь была отделена от Маньчжурии Хинганским хребтом на севере и

нагорьем Жэхэ на юге. Кочевые народы Монголии занимали западные склоны Хинганского

хребта, которые были продолжением степной экологической зоны, но сравнительно мало

использовали гораздо более обрывистые восточные склоны хребта, спускавшиеся в

Маньчжурскую котловину. Большое пространство между Хинганским хребтом и нагорьем Жэхэ

занимала всхолмленная травянистая равнина, выходившая за пределы плато в Маньчжурию, образуя

степь Ляоси. В этом районе проживало значительное число кочевников, близких по культуре

кочевникам монгольского плато, но отличавшихся от них политической историей и традициями.

Собственно Маньчжурия подразделялась на четыре большие зоны. Первая охватывала

равнину нижнего течения реки Ляохэ и Ляодунский полуостров — область, пригодную для

земледелия, население которой было по своей культуре китайским по крайней мере с эпохи

Борющихся царств. Она соединялась с северокитайской равниной узким коридором, который

проходил между горами и морем в местности Шаньхайгуань. Ляодунский полуостров весьма

напоминал Шаньдун, с которым он был разделен коротким морским заливом. Так как Мань-

чжурская равнина и Ляодунский полуостров были физически изолированы от Китая, они

становились уязвимыми для атак кочевников-скотоводов или лесных племен и в эпохи

раздробленности в Китае попадали под их контроль. Второй экологической зоной в Маньчжурии

были западная степь Ляоси и нагорье Жэхэ, район обитания кочевников-скотоводов. Несколько

отдаленные от собственно Монголии, они провозглашали свою политическую независимость, когда

это было возможно, а тесное соседство с земледельцами маньчжурской равнины обеспечивало им

доступ к экономической базе оседлых народов, которая была богаче и проще в использовании,

чем другие районы пограничья. Самая крупная экологическая зона Маньчжурии состояла из

густых лесов, разделявших Сибирь и Корею. Эти леса были населены племенами, экономика

которых имела смешанный характер — животноводческий и земледельческий. В отличие от

степных племен на западе они разводили свиней — животных, не встречавшихся у кочевников-

скотоводов. Тихоокеанское течение сформировало условия для образования четвертой, прибрежной

морской зоны, расположенной далеко на севере. Эту зону населяли охотники и рыболовы,

отрезанные от остальной части региона и игравшие незначительную роль в его истории. Богатая

земля с суровыми зимами, Маньчжурия была родиной целого ряда разнообразных культур на

сравнительно ограниченной территории.

Туркестан представлял собой обширный засушливый регион, состоящий из пустынь,

оазисов и сухих степей, протянувшихся от Ганьсуйского коридора до Аральского моря, и

ограниченный на юге горами Тибета, Памира и Гиндукуша, а на севере — Тянь-Шанем и великой

Евразийской степью. Восточная граница Туркестана с Монголией не была отчетливо выражена,

так как равнины Монголии постепенно переходили в сухие степи Туркестана, которые

становились все более и более засушливыми и в итоге превращались в области, непригодные для

кочевого скотоводства. Собственно Туркестан делился на западную и восточную части,

отделенные друг от друга Памирскими горами. Поселения в Восточном Туркестане были

сосредоточены в оазисах, нанизанных, как бусины на ожерелье, по периметру Таримской котло-

вины. Каждый оазис использовал для орошения своих сельскохозяйственных угодий воду какой-

нибудь небольшой горной речушки, и производство продовольствия в нем ограничивалось

удовлетворением нужд местного населения. Обширная внутренняя часть котловины была почти

необитаемой. Западный Туркестан занимал области стока Амударьи и Сырдарьи (называвшихся

также Окс и Яксарт), образовывавших область, традиционно известную как Трансоксания. Эти

реки были гораздо полноводнее тех, что текли в Восточном Туркестане, и здешний климат был

менее суровым. Следовательно, запад был населен более густо, чем восток, и там могли

существовать такие крупные города, как Бухара и Самарканд. Огромный по территории, но

незначительный по населению, Туркестан традиционно связывал между собой восточную и

западную части Азии караванными дорогами, по которым везли предметы роскоши. Это

разделение восточной и западной частей Туркестана вдоль линии, проходящей по горам Алтая,

Тянь-Шаня и Памира, было не только физико-географическим, но и культурным. Оно знаменовало

собой великую евразийскую культурную границу между теми кочевниками, которые

ориентировались на Восток (Китай), и теми, которые ориентировались на Запад (Иран и Европу).

Кочевое скотоводство во Внутренней Азии

Кочевое скотоводство было господствующим образом жизни во Внутренней Азии на

протяжении большей части ее известной истории. Хотя сторонние наблюдатели часто

уничижительно называли это скотоводство примитивным, в действительности оно было

совершенным экономическим инструментом для эксплуатации ресурсов степи. Однако такой образ

жизни был столь чужд соседним оседлым цивилизациям, что недопонимание и неверное

истолкование его были неизбежны. История кочевников и их взаимоотношения с окружающим

миром определялись «врожденными особенностями» кочевого социума: циклами кочевок,

потребностями скотоводческого хозяйства, экономической нестабильностью и структурой

базовой политической организации.

Термином «кочевое скотоводство» обычно обозначают форму подвижного скотоводства,

при которой семьи мигрируют вместе со своим скотом от одного сезонного пастбища к другому в

течение годового цикла. Наиболее характерной культурной чертой этого типа экономической

адаптации является высокая мобильность кочевых скотоводческих обществ, адаптированных к

нуждам стада. Следует сразу же заметить, однако, что не существует взаимно однозначного

соответствия между кочевничеством (номадизмом), скотоводством и определенным типом

культуры. Существуют скотоводы, не являющиеся кочевниками (например, современные фермеры-

животноводы), и кочевники, которые не являются скотоводами (например, охотничьи народы). Есть

также общества, в которых мобильные формы скотоводства являются лишь разновидностью

экономической специализации, при которой индивидуальные пастухи пасут скот за деньги (как,

например, в овцеводческих хозяйствах Западной Европы и Австралии и на фермах по разведению

крупного рогатого скота в Северной Америке). Когда разведение скота представляет собой

специализированное занятие, прочно укорененное в оседлой культуре, не возникает обособ-

ленного скотоводческого общества.

Скотоводство во Внутренней Азии традиционно зависело от эксплуатации обширных, но

доступных лишь в определенные сезоны степных и горных пастбищ. Поскольку люди не могут

питаться травой, разведение скота, который ее усваивал, было эффективным способом

эксплуатации энергии степной экосистемы. Стада состояли из нескольких видов травоядных

животных, включая овец, коз, лошадей, крупный рогатый скот, верблюдов и иногда яков. Не было

специализированного разведения определенного вида животных, как, например, у бедуинов-

верблюдоводов на Ближнем Востоке и оленеводов в Сибири. Идеал кочевников Внутренней Азии

— иметь все виды животных, необходимые для пропитания и транспорта, чтобы семья или

племя могли самостоятельно обеспечивать себя продукцией скотоводческого хозяйства. Кон-

кретное распределение животных внутри стад отражало как экологические различия, так и

культурные предпочтения, но в целом их состав был сходным вне зависимости от того, занимали

кочевники степные или горные пастбища. Вариации в составе стада чаще всего встречались у

кочевников, занимавших периферийные зоны, где, например, козы выживали лучше, чем овцы,

или засушливость климата более располагала к верблюдоводству, чем коневодству.

Овцы, без сомнения, были самыми важными животными из тех, которых разводили ради

пищи, и составляли основу скотоводства во Внутренней Азии. Они обеспечивали молоко и мясо

для питания, шерсть и шкуры для одежды и жилища и навоз, который высушивался и исполь-

зовался в качестве топлива. Овцы быстро размножались и кормились самыми разнообразными

видами степных растений. На монгольском плато они составляли от 50 до 60 % поголовья всех

стад, хотя их численность уменьшалась в тех частях Монголии, где пастбища были бедны

травой, например в безводных пустынях, на больших высотах или на границах с лесными

массивами. Процент овец в стаде достигал максимального уровня у кочевников, которые

разводили их ради торговли овчиной или поставляли мясо на городские рынки. Например, в

одних и тех же экологических условиях в районе Кульджи (долина реки Или, XIX в.) овцы

составляли 76 % поголовья у тюркоязычных казахов, вовлеченных в торговлю овчиной, и лишь

около 54 % — в стадах монголоязычных калмыков, ориентированных в основном на производство

продуктов питания

Хотя овцы играли более важную роль в экономическом отношении, самое почетное место у

Krader. The ecology of central Asian pastoralism. P. 313.

степных кочевников занимала, бесспорно, лошадь. В традиционном скотоводстве Внутренней

Азии использование лошади изначально получило очень большое значение. Лошади были

жизненно необходимы для обеспечения благополучия кочевых обществ Внутренней Азии, так как

они позволяли быстро перемещаться на большие расстояния и осуществлять коммуникацию и

взаимодействие между племенами и народами, вынужденными жить вдалеке друг от друга.

Степные лошади были низкорослы и выносливы, паслись на открытых пастбищах в течение всей

зимы, обычно без фуража. Они обеспечивали дополнительный источник мяса, а сброженное

кобылье молоко (кумыс) было излюбленным напитком в степи. Роль лошади наиболее ярко

проявлялась в военных мероприятиях кочевников: лошади придавали их небольшим отрядам

подвижность и боевую силу, которая позволяла сокрушать гораздо более крупных противников.

Устные сказания Внутренней Азии воспевали лошадь, а принесение ее в жертву было важным

ритуалом в традиционных религиях

. Человек на коне стал символом степных кочевников и как

метафорическое обозначение непобедимой мощи проник в культуры соседних оседлых обществ.

Однако, хотя некоторые антропологи определяют кочевые культуры как культуры лошади, ее ис-

пользование никогда не было приоритетным степных племен, несмотря на всю культурную и

военную важность этого животного. Хотя об овцах и не было великих сказаний, мелкий рогатый

скот всегда был основой степной экономики, а разведение лошадей служило лишь важным

дополнением к труду овцеводов

Для успешного разведения крупного рогатого скота и лошадей требовались регионы с

более влажным климатом. По этой причине их численность была выше в тех частях степи, где

имелись реки и хорошие пастбища. Лошадей и коров следовало выпасать отдельно от мелкого

рогатого скота, учитывая особенности их питания. Овцы и козы съедали траву почти без остатка, и

крупные животные не могли пастись вслед за ними. Нужно было либо отводить специализи-

рованные пастбища для крупного скота, либо выпасать его перед овцами и козами (если

использовалось одно и то же пастбище). В засушливых областях, где разводить лошадей и

крупный рогатый скот было очень трудно, увеличивалось поголовье верблюдов. Верблюды

Внутренней Азии в основном двугорбые и относятся к виду, известному под названием «бактриан».

В отличие от ближневосточных родственников у верблюдов-бактрианов густой шерстяной покров,

который позволяет им переносить холодные зимы. На протяжении более 2000 лет верблюды были

основным средством передвижения на сухопутных караванных дорогах, а их шерсть до сих пор

является ценным экспортным продуктом, так как идет на изготовление тканей. Яки встречались во

Внутренней Азии сравнительно редко, в основном близ границы с Тибетом. Они хорошо

чувствовали себя на больших высотах, но их можно было скрестить с коровой и получить помесь

(по-тибетски дзо, по-монгольски хайнак), которая неплохо переносила и низкие высоты, была

более послушной и давала молоко лучшего качества.

Кочевой образ жизни основывался на сезонной миграции людей и скота. Жилище и

предметы домашнего обихода должны были быть разборными и транспортабельными. В этом

отношении нет ничего более удивительного, чем юрта, которой пользовались на территории

всей евразийской степи. Ее основу составляет набор складных деревянных решеток которые

устанавливаются по кругу, обрамляя дверную коробку. Изогнутые или прямые деревянные планки

укрепляются по верху деревянной решетки и присоединяются к круглому деревянному венцу

таким образом, что образуют полукруглый или конический купол (в зависимости от угла, под

которым крепятся). Полученная конструкция весит совсем немного, но исключительно крепка и

обладает большой устойчивостью. Зимой юрту покрывают толстыми кусками шерстяного

войлока, который обеспечивает ей герметичность и тепло даже в лютые морозы. Летом верхний

слой войлока убирают и заменяют его тростниковыми циновками, которые не препятствуют

циркуляции воздуха. В древности

юрты устанавливались на больших повозках и передвигались

вместе с ними как единое целое, но к средневековью такой способ почти перестал применяться.

Использование для перевозки грузов колесных повозок, запряженных быками или лошадьми,

всегда было характерной чертой кочевничества во Внутренней Азии, тогда как на Ближнем

Востоке кочевники не использовали колесных видов транспорта

В большинстве скотоводческих обществ пастбища находились в общем пользовании

крупных родственных групп, а скот находился в частной собственности. Сезонные миграции

Имеются в виду домонотеистические верования номадов. — Примеч. науч. ред.

См. о культурных зонах: Bacon. Types of pastoral nomadism in Central and Southwest Asia. Эберхардт (Eberhardt)

в Сonquerors and Rulers предлагает образец типологии, основанный на небольшом количестве примеров, слабо

подтвержденных этнографическим материалом.

Т. е. в период, именуемый в отечественной литературе «эпохой ранних кочевников». — Примеч. науч. ред.

Более подробно см.: Andrews. The white house of Khurasan: The felt tents of the Iranian Yomut and Goklen; Bulliet.

The Camel and the Wheel.

Барфилд Т. Дж. Опасная граница: кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. - 1757 г. н. э.)

Подождите немного. Документ загружается.