Арлычев А.Н. Априоризм Канта и методология физики

Подождите немного. Документ загружается.

АрлычевА.Н. Априоризм Канта и методология физики // Вопросы

философии. — № 11. — 2001. — С.167–176.

ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ

Априоризм Канта и методология физики

А.Н. АРЛЫЧЕВ

Еще в 30-е годы уходящего столетия беспокойство по поводу

методологического кризиса, в частности в понимании квантового процесса,

высказывал М.Планк, который подверг основательной критике

позитивистскую методологию, к сожалению, до сих пор господствующую в

физической науке

. Некоторые ученые, а также философы предпринимали

попытки создать альтернативною позитивизму методологию, однако

проблема до сего дня остается открытой. Как одну из последних попыток

подобного рода можно рассматривать статью А.Ю.Грязнова

. В ней автор

стремится обосновать в качестве наиболее продуктивной методологии

естественнонаучного познания априоризм Канта (правда, в несколько

обновленном виде), который, как он считает, можно применить к

современной физике. Нам представляется, что эта точка зрения, хотя и

оригинальна, но не бесспорна, требующая дальнейшего обсуждения.

Если присмотреться поближе к позитивизму, основанному на

феноменологизме, с одной стороны, и к априоризму Канта, с другой, то

нетрудно заметить, что это две диаметрально противоположные

гносеологические концепции. Феноменологизм базируется на абсолютизации

непосредственного чувственного знания, в то время как априоризм Канта

исходит из абсолютизации существования неопытного (априорного)

абстрактного знания. Как бы ни говорили о том, что Кант якобы преодолел

односторонность эмпиризма (точнее, феноменологизма) и рационализма, в

действительности его априоризм является лишь более утонченной формой в

сравнении, скажем, с гносеологией Декарта рационалистической концепции.

Если декартовский рационализм основывается на допущении существования

в сознании человека неких готовых врожденных идей, из которых, по его

мнению, складывается вся палитра человеческого знания, то априоризм

Канта базируется на утверждении некой врожденной способности

человеческого сознания упорядочивать чувственный материал. А потому

если феноменологизм — это методология субъективного эмпиризма,

восходящая к Беркли и Юму, то априоризм Канта — это методология

субъективного рационализма, начало которому было положено философией

Декарта.

Из сказанного следует риторический вопрос: поскольку

феноменологизм (или, по-другому, субъективный эмпиризм) не в состоянии

выступить в роли адекватной

—————

См.: Планк М. Позитивизм и реальный внешний мир // Вопросы философии. 1998.

№ 3.

Грязнов А.Ю. Методология физики и априоризм Канта // Вопросы философии.

2000. № 8.

167

методологии в решении фундаментальных научных проблем, то сможет ли в

таком случае эту роль играть, будучи методологией субъективного

рационализма, априоризм Канта? Ответ само собой напрашивается

отрицательный, ибо для решения таких научных проблем требуется

применение целостной методологической конструкции, тогда как априоризм

Канта, хотя и противоположен феноменологизму, но как и последний он

имеет одностороннюю методологическую направленность. Феноменологизм

ограничивается рамками чувственно-наглядного феномена, кантовский

априоризм, как и другие формы субъективного рационализма, — рамками

логических абстракций.

Между тем оригинальность статьи Грязнова заключается не столько в

том, что в ней предлагается априоризм Канта использовать в научном

познании, сколько в том, что автор старается объединить его с

феноменологизмом, причем делает это своеобразным способом, приписывая

такую тенденцию самому Канту. Вот что он пишет: «По Канту,

составляющие физического знания проистекают из двух источников:

априорного и эмпирического. Чистая чувственность (интуиция пространства

и времени) и основоположения рассудка (математические и динамические)

относятся к априорному началу, а регулярности в явлениях — к

эмпирическому. Физическое знание выводится из эмпирии по априори

установленным самим познающим субъектом правилам». И далее:

«Соответственно, в физике как экспериментальной философии существуют

три типа законов: априорные, эмпирические и апостериорные... Физическая

теория есть синтез априорного и эмпирического познания в апостериорном

схватывании природы»

. К априорным законам автор относит, например,

три закона механики Ньютона, к эмпирическим — законы Кеплера и к

апостериорным — закон всемирного тяготения. Конечно, оригинальность

такого подхода несомненна, но какое к нему отношение имеет

методологическая концепция самого Канта? Разве только то, что она

составляет львиную долю предлагаемой Грязновым гносеологической

конструкции. Гносеологическая конструкция Грязнова есть своеобразная

смесь кантовского априоризма с феноменологизмом.

Если мы обратимся к реальным фактам действительного хода развития

науки, и в первую очередь физики, то на поверку окажется, что ни

феноменологизм, ни априоризм Канта, да и, вообще, никакая

гносеологическая модель, имеющая место в истории философии, в полной

мере не отвечает всем методологическим критериям, обусловленным

необходимостью успешного осуществления научного процесса. Научная

методология в значительной мере реализуется стихийно и, по всей

видимости, до конца не осознается даже теми учеными, которые ее неплохо

применяют в своей исследовательской практике. Что касается

гносеологических моделей, то они отражают отдельные моменты, те или

иные стороны реальной научной методологии. В действительном же

познавательном процессе все эти и многие другие моменты присутствуют,

но, к сожалению, пока нет ни одной гносеологической теории, в которой все

они были бы учтены.

Автор статьи исходит, в общем-то, из верного, на наш взгляд, тезиса о

том, что «для получения физического знания, вскрывающего природу

явлений, необходимо уже иметь некое априорное знание, которое не только

индуктивно не выводится из них, но представляет собой условие того, что

сам опыт из чистой эмпирии превращается в метод физического познания —

систематическое отыскание причин эмпирически наблюдаемых явлений по

априори установленным правилам»

. В науке природа явлений

действительно вскрывается посредством наложения на эмпирический

материал некоего абстрактного знания, представленного в виде формальных

логических правил и в виде содержания абстрактных понятий (категорий

мыслительной деятельности), причем по отношению к этому материалу оно

является внешним, потусторонним знанием, проистекающим как бы из

сугубо мыслительной способности

——————

Там же. С. 104.

Там же. С 101.

человеческого сознания, что и дает повод считать его априорным.

Недооценка такого знания является главным методологическим просчетом не

только феноменологизма (т.е. субъективного эмпиризма), но и, так сказать,

объективного эмпиризма типа философии Ф. Бэкона или Д. Локка. Поэтому

одна из главных гносеологических заслуг Канта состоит в том, что он

впервые обратил внимание на принципиальную его методологическую

значимость при постижении природы явлений. Между тем Кант, акцентируя

внимание на том, что оно якобы является абсолютно априорным свойством

человеческого сознания, фактически ушел от вопроса о механизме его

происхождения. Он ограничился тем, что из формальной структуры

логических суждений вычленил ряд типов их внутренней связи, обозначив

каждый такой тип соответствующей категорией. Так, по отношению к

познанию физической природы он называет три категории:

субстанциальность, причинность и взаимодействие.

Но если попытаться ответить на вопрос, что Канту послужило

основанием назвать только три категории — субстанцию, причинность и

взаимодействие (так называемые категории отношения), с помощью

которых, по его мнению, раскрывается содержание физического знания, то

нетрудно будет догадаться, что таким основанием явились три вида

категорических утвердительных суждений, которыми Ньютон формулирует

три закона механики». Так, первый закон (принцип инерции) ничего другого

не представляет, как определение абсолютного способа существования

механического процесса, в чем, по существу, и выражается

субстанциальность последнего, т.е. безотносительность и неизменность его

природы; второй закон — закон пропорциональности силы и ускорения (F =

та) — указывает на причину изменений в механическом процессе, а третий

закон — закон равенства действия и противодействия (F = -F) — есть

инвариант взаимодействия множества механических процессов. Дело в том,

что перед Ньютоном стояла задача описать изменение такого свойства тела,

как его способность перемещаться. Показателями изменения перемещения

являются два параметра: ускорение и местонахождения тела (его

пространственные координаты). Чтобы решить эту задачу, надо, во-первых,

оттолкнуться от некоего изначального инвариантного состояния

перемещения тела и, во-вторых, найти тот инвариант, который

обусловливает механизм изменений перемещения. В качестве первого

инварианта Ньютон формулирует принцип инерции (или, как его по-другому

называют, первый закон механики), а в качестве второго инварианта — закон

пропорциональности силы и ускорения. Ньютон формулирует еще третий

инвариант — закон соответствия (равенства) действия противодействию,

который ему понадобиться для того, чтобы можно было исчислять изменение

перемещения тела в соотношении с взаимодействием со множеством других

тел; если бы тело перемещалось в условиях полной изоляции от всех других

тел, то этот закон не востребовался бы. Эти три закона механики

рассматривают как безусловные при описании изменения перемещения

любого тела. Проблема заключается лишь в том, чтобы знать условия его

конкретного перемещения. Если мы знаем все параметры конкретных

условий, то, применив эти законы, можем предсказать результаты всех

возможных изменений. Таким образом, эти законы в данном случае

выступают как изначальные априорные принципы в познании механического

движения, но Кант возвел их в ранг абсолютной априорности в получении

физического знания, как такового.

Самое главное возражение против кантовского априоризма, а значит, и

позиции нашего автора, заключается в том, что абстрактное знание в любом

его проявлении, включая весь арсенал философских категорий, по своему

происхождению имеет не априорный, а апостериорный характер, а

априорным оно становится тогда, когда его применяют в готовом

оформленном виде, как выражается Грязнов, для вскрытия природы явлений,

но при этом не вникая в проблему его возникновения.

И. Кант жил во второй половине ХVIII в., когда проблема

происхождения основ механики Ньютона мало кого интересовала, но зато

весьма актуальной была

169

проблема их применения в различных областях естественно-научного

познания. Если вспомним хотя бы докритический период творчества Канта,

когда он, используя теорию Ньютона, сформулировал ряд гениальных

гипотез, то станет совершенно очевидным его личное участие в разработке

этой проблемы. Он не покинул ее и во второй, критический, период, только

теперь она его интересует с точки зрения обоснования априорности

абстрактного знания, что в общем и целом соответствовало потребностям и

задачам развития естествознания того времени. Его чрезмерная увлеченность

проблемой применения абстрактного знания, в частности трех законов

механики Ньютона, в познавательном процессе и индифферентное

отношение к вопросу его возникновения не могло не способствовать

появлению методологической концепции абсолютного априоризма.

А.Ю. Грязнов пытается доказать относительно априоризма Канта нечто

обратное, он старается убедить в том, что не кантовский априоризм возник из

недр методологии классической механики (как это и было на самом деле), а,

наоборот, методология классической механики является всего лишь частным

выражением кантонского априоризма. По его мнению, три закона Ньютона,

это не что иное, как частные априорные принципы, полученные в результате

преломления всеобщих априорных принципов в познании природы,

фиксируемых, по Канту, тремя категориями рассудка —

субстанциальностью, причинностью и взаимодействием, — к механическому

движению материальной (точнее, математической) точки

. С этим можно

было бы согласиться, если бы Ньютон при создании, классической механики

сознательно руководствовался бы названными категориями, которые в

определенном смысле и на самом деле являются обобщением его трех

законов. Но в действительности дело обстояло как раз наоборот. Законы

Ньютона явились результатом стихийного сложного развития

апостериорного знания о перемещении не математической точки, а реальных

физических объектов, причем вызванного потребностью решения проблем

сугубо мировоззренческого характера. И только спустя много лет

постфактум Кант усмотрел в них глубокий категориальный смысл, причем

придал ему исключительное значение в познании всех природных явлений.

Когда автор призывает руководствоваться кантовским априоризмом, он даже

не замечает, что современная наука о природе, в том числе физика, не

ограничивается в познавательном процессе использованием только трех,

обозначенных Кантом, категорий, что, кроме них, применяется много других

всеобщих категорий, особенно таких, как необходимость и случайность,

часть и целое, целесообразность и т.д. и т.п.

Выделению Кантом трех названных категорий, а вместе с тем и

появлению той теоретической базы (законов Ньютона), которая послужила

основанием такого выделения, предшествовал период эмпирического

доказательства Галилеем достоверности гелиоцентрической системы

Коперника. Дело в том, что сама по себе система Коперника, хотя и

находилась в вопиющем противоречии с геоцентрической системой

Птолемея, еще не претендовала на роль нового мировоззрения,

противостоящего канонизированному церковью мировоззрению Аристотеля-

Птолемея, Она как более адекватный математический эквивалент по

отношению к системе Птолемея предназначалась для решения практических

задач астрономии. И только глубокое интуитивное чутье Бруно, а затем

Галилея придало ей философско-мировоззренческий характер. Однако уже

одного этого чутья было достаточно, чтобы привести в трепет и негодование

церковных ортодоксов, следствием чего стало сожжение на костре Джордано

Бруно. Галилей же, вдохновленный своей убежденностью, не

останавливается на интуитивном чутье и предпринимает попытку

беспристрастного объективного доказательства истинности системы

Коперника. Эта попытка оказалась столь плодотворной, что фактически

стала началом подлинной науки о природе.

Одарим, из главных аргументов противников системы Коперника было

утверждение о невозможности вращения Земли, ибо в противном случае, как

они настаивали, все

——————

Там же. С. 103–104.

170

предметы, находящиеся на Земле не могли бы удержаться, но этого не

происходит и потому Земля неподвижна. Галилей в ответ на него выдвинул

блестящий контраргумент, впоследствии получивший название «принцип

относительности Галилея». Этот контраргумент явился результатом также

интуиции, но не эмоционально-чувственной, а наглядно-образной. Здесь речь

идет не о тождестве психического переживания (вера, инстинкт,

предчувствие и т.п.) субъекта с предметом познания (эмоционально-

чувственная интуиция), а о тождестве наглядного образа с чувственно

воспринимаемым предметом. Наглядный образ в отличие от психического

переживания — это уже не просто субъективная вера в собственную

убежденность, а это субъективная убежденность в истинности объективно

представляемого образа, необходимого, например, для доказательства

истинности утверждаемого знания. И если эмоционально-чувственная

интуиция играет роль субъективного психического стимулятора познания, то

наглядно-образная интуиция является первоначальным объективным

основанием доказательства истинности знания. Именно такую роль

выполняет принцип относительности Галилея в обосновании истинности

системы Коперника, основанный на интуитивном представлении образа

равномерного движения, тождественного покою. Этот образ позволил

Галилею утверждать, что вращение земли есть равномерное перемещение.

Между тем этот контраргумент служит доказательством достоверности

системы Коперника, но сам он лишен подобной достоверности. Если,

скажем, тождество равномерного движения и покоя, по всей вероятности,

возражений не вызывало, поскольку оно вполне очевидно, то факт

существования равномерного движения весьма проблематичен, ибо

обыденному опыту известно лишь неравномерное движение. Перед

Галилеем, таким образом, встала задача достигнуть достоверности своего

контраргумента. Это можно сделать только одним путем — ссылкой на факт

существования объективного прототипа представляемого чувственного

образа. Так как в обыденном опыте его обнаружить невозможно, то Галилей

нашел гениальный выход — использовать для этой цели эксперимент. Так в

арсенале познания появился научный эксперимент, родоначальником

которого стал Галилей. Первым был эксперимент с наклонной плоскостью,

который зафиксировал, на первый взгляд, банальную вещь: при подъеме до

наклонной плоскости перемещающееся тело замедляется, а при спуске —

ускоряется. Это ему понадобилось, для того чтобы запечатлеть новый

наглядный образ равномерного движения. В данном случае он использует не

интуицию, а логический вывод: если тело при подъеме замедляется, а при

спуске ускоряется, то вполне логично допустить, что при условии идеально

гладкой поверхности на абсолютно прямолинейной плоскости тело будет

перемещаться прямолинейно и равномерно. Этот новый чувственный образ

равномерного прямолинейного перемещения получил название явлений

инерции. Явление инерции по сравнению с принципом относительности уже

содержит в себе момент достоверности в доказательстве факта

существования равномерного движения, поскольку оно опирается на

логический вывод, а не является чисто интуитивным. Однако для полной

достоверности логического вывода этого недостаточно, требуется

обоснование посредством воспроизводства прямого наглядного образа.

Подобный образ Галилей воспроизведет во втором эксперименте — в опыте

со свободным падением тел. Тут ему удалось наглядно продемонстрировать,

что все тела при отсутствии воздуха надают на Землю с равномерным

ускорением. Так им было доказано существование в природе

равноускоренного движения, причем доказательство явилось вполне

достоверным, ибо оно носит характер непосредственной чувственной

наглядности. Этим опытом косвенно был подтвержден также факт

равномерного движения, включая принцип относительности, напрямую

обосновывающий истинность системы Коперника. Кроме того, посредством

этого опыта с использованием правил логического исчисления Галилей

получил числовое значение ускорения свободного падения.

Способ доказательства истинности гелиоцентрической системы,

проведенный Галилеем, трудно переоценить. Принцип относительности,

явление инерции и откры-

171

тие равноускоренного движения впервые указали на абсолютный характер

существования процесса, который выражается в равномерном перемещении

предмета. А так как это доказательство носит эмпирический характер, то его

можно расценивать как начало эмпирической науки. В нем содержатся все

основные гносеологические формы, присущие эмпирическому уровню

научного познания, — эмоционально-чувственная и наглядно-образная

интуиции, эксперимент, логический вывод, необходимый для обоснования

эмпирического факта, а также математическое исчисление для получения

числового выражения параметра. В ходе доказательства Галилей использует

главные эмпирические методы: наблюдение, эксперимент, измерение,

сравнение, аналогию и т.д. Поэтому не случайно и без всякого

преувеличения Галилея принято считать отцом классической науки.

Однако для нас важно подчеркнуть, что эмпирическое доказательство

Галилея сыграло еще и ту роль, что стало эмпирическим базисом для

возникновения первой естественно-научной теории — механики И. Ньютона.

Теория Ньютона, как известно, покоится на принципе инерции, который

фактически является обобщением принципа относительности и явления

инерции. Начало этому обобщению было положено Декартом, который

пересмотрел аристотелевское представление об естественном (абсолютном)

движений как круговом перемещении. Мысленно сопоставив прямолинейное

и круговое перемещение, Декарт приходит к интуитивному заключению о

прямолинейном перемещении как наиболее простом, а стало быть

абсолютном, движении, после чего явление инерции будет рассматриваться

как абсолютный феномен. Следующий и заключительный шаг в обобщении

принципа относительности и явления инерции сделал Ньютон. Учитывая

абсолютный характер явления инерции, он формулирует его по аналогии с

принципом относительности Галилея, представив его таким прямолинейным

равномерным движением, которое тождественно покою. Но Ньютон на этом

не остановился. Сопоставляя инерцию как неизменное равномерное

движение, приравненное покою, и изменяющееся ускоренное движение, он

интуитивно заключает об инерции как нулевом состоянии, по отношению к

которому происходят все возможные изменения в перемещении тел. Так

Ньютон явление инерции преобразовал в теоретический принцип построения

систематического знания о механическом движений

Согласно принципу инерции, движение рассматривается как

внутреннее свойство тела, которое при воздействии внешних сил не

возникает заново, а лишь видоизменяется, переходит из одного состояния в

другое, из состояния равномерного движения в неравномерное (переменное),

из прямолинейного в круговое и т.п. Став переменным, оно, следовательно,

может видоизменяться до бесконечности. И все это в имплицитном виде

содержится уже в первом законе механики — законе инерции. Закон

инерции, кроме того, содержит характеристику качества изменения

модификации механического процесса, выражаемая в том, что всякое

изменение этого процесса возможно только при наличии внешнего

воздействия. Именно в этой качественной характеристике и заключается суть

первого закона Ньютона, а вместе с тем и всей классической механики. И,

наконец, следует подчеркнуть, что этот закон является эмпирическим, а не

априорным, как считает Грязнов; в нем обобщается тот чувственно

воспринимаемый факт, что всякое тело при механическом воздействий на

него другого тела стремится сохранить свое первоначальное состояние, т.е.

обладает свойством инерции. Конечно, в законе говорится об абсолютной

инерции, которой на практике не бывает, и потому он расценивается как

крайнее допущение (т.е. идеализация). Но так как для этой идеализации все

же имеется чувственно воспринимаемый аналог в действительности, то она

вполне принадлежит к разряду эмпирических фактов.

———————

Сопоставляя взгляды Галилея. Декарта и Ньютона по вопросу об изначальном

состоянии движения, сходные мысли высказывает известный французский историк науки

А. Койре в своих очерках "Ньютон, Галилей и Платон" и "Ньютон и Декарт" (см.: Койре

А. Очерки истории философской мысли: о влиянии философских концепций на развитие

научных теорий М., 1985).

Динамическая теория Ньютона предназначена для количественного

описания (исчисления) изменения механического движения, а в качестве

способа такого описания выступают два других закона — закон

пропорциональности силы и ускорения при постоянной массе и закон

равенства действия и противодействия, которые можно рассматривать как

логические следствия, вытекающие из первого закона.

Если всякое изменение движения тел вызывается внешним

воздействием, то, следовательно, чем больше сила воздействия, тем больше

изменение движения и, наоборот, чем меньше эта сила, тем меньше

происходит его изменение; в этом собственно и состоит содержание второго

закона механики. Этот закон, как и первый, также является эмпирическим,

ибо в нем обобщается эмпирический акт, подтверждаемый научным

экспериментом. Хорошо известно, что Ньютон проделывал специальные

эксперименты по определению ускорения и траектории движения тела в

зависимости от силы и направленности внешнего воздействия. Как видим,

эксперимент у Ньютона выполняет роль эмпирического подтверждения

полученного логического вывода, а не является средством открытия

эмпирического закона. (В дальнейшем ходе развития науки эта

специфическая роль эксперимента станет традиционной.) Если первый закон

указывает на необходимое условие, при котором совершается изменение

движения тел, то второй закон раскрывает количественные параметры этого

условия: при возрастании силы воздействия движение ускоряется, а при

ослаблений этой силы оно замедляется. Второй закон, таким образом,

характеризует степень изменения механического процесса.

Так как действие силы на тело никогда не является однонаправленным,

а всегда протекает в условиях альтернативного действия (т.е.

противодействия) со стороны самого тела, то встает вопрос об их

количественном соотношении. Это соотношение определяется третьим

законом механики — действие равно противодействию, который также

является прямым логическим следствием, вытекающим из первого закона.

Если до внешнего воздействия все тела находятся, так сказать, в нулевом

состоянии, т.е. в положении покоя или равномерного прямолинейного

движения, то, стало быть, степень воздействия одного тела на другое равна

степени воздействие этого другого тела на первое. Задача исчисления в таком

случае заключается в том, чтобы как можно точнее учитывая исходные

параметры движения обоих тел, суметь определить их количественные

соотношения. Для его обоснования

;

Ньютон также прибегает к эксперименту

и потому он тоже относится к разряду эмпирических законов.

Как видим, все три закона Ньютона по своему происхождению носят

эмпирический характер и в этом смысле они являются апостериорными. Но

это вовсе не означает, что их происхождение полностью лишено априорного

момента. Прежде всего много элементов априори наличествовало в ходе

формирования основополагающего принципа всей классической механики —

закона инерции. Хотя он в конечном счете и явился обобщением

эмпирических факторов, однако акт обобщения сопровождался такими

априорными моментами, как эмоционально-чувственная и образно-

чувственная интуиции, логические выводы и интеллектуальная интуиция. Из

перечисленных элементов априори можно выделить два их вида, один из

которых, а именно: все названные формы интуиции, — и на самом деле

относится к разряду абсолютного априоризма, ибо он не имеет никакой

другой природы, кроме чисто субъективной способности выражения

человеческого сознания; логические же выводы базируются на формальных

правилах абстрактного мышления; первичное происхождение которых

является апостериорным, и потому их априорность не абсолютна, а

относительна. Поскольку второй и третий законы механики логически

выводимы из первого закона, то они также не лишены, по крайней мере

относительной, априорности, хотя их экспериментальное обоснование

указывает по преимуществу на апостериорный характер их происхождения.

Из сказанного, таким образом, следует, что выделение Грязновым трех

типов законов — априорных, эмпирических и апостериорных — лишено

гносеологического основания. Не только законы, но и вообще всякое знание,

если оно действительно

таковым является, всегда представляет собой соотношение апостериорного и

априорного. Вопрос состоит лишь в том, какая из этих двух

противоположных сторон является доминирующей.

Итак, на примере формирования и использования трех законов

механики Ньютона мы видим, что процесс научного познания не является

соединением эмпирического знания с неким априорным знанием. Знание по

своему содержанию всегда апостериорно и речь может идти лишь о различии

в характере апостериорности. Либо мы имеем дело со знанием,

представляющим прямое обобщение эмпирических фактов (так называемое

эмпирическое знание), либо это такое знание, в котором эмпирическое

содержание представлено опосредованно, образованно путем обобщения

другого, но только меньшей степени общности, знания (абстрактное знание).

Но если уже на готовое знание взглянуть со стороны его функциональной

используемости в процессе получения нового знания, то оно предстает перед

нами как некий ментальный инструмент или, еще точнее, как некая

ментальная способность интеллектуального действия. И в этом смысле оно

выражает свою априорность, причем этим свойством обладает как