Арьес Ф. Человек перед лицом смерти
Подождите немного. Документ загружается.
братских могилах множество трупов один поверх другого. Быть может, впервые в истории
высказана в «Размышлениях...» новая идея, которая в начале XIX в. утвердится во
Франции и во всей Западной Европе: каждому покойнику отдельную могилу. То, что
здесь предлагается по соображениям гигиены, станет впоследствии выражением
достоинства умерших и благоговейного отношения к смерти.
Перенесение кладбищ за городскую черту
Постановление 1763 г. никогда не было исполнено. Кампания за удаление кладбищ из
городов продолжалась с прежней силой. По инициативе архиепископа и парламента
Тулузы в 1774 — 1775 гг. будут приняты новые распоряжения, которые в декларации
короля Людовика XVI от 10 мая 1776 г. получат силу закона для всей Франции.
Составленное в ноябре того же года одним из высших должностчых лиц, М.Моле, письмо
о способах перенесения кладбищ за стены города свидетельствует об изменениях в
сознании, происшедших с 1763 по 1776 г. Мотивы реформы прежние,
==399
но политика изменилась, а цели ее иные, чем раньше. Принадлежа к тем радикальным,
испытавшим влияние Просвещения кругам, в которых родилось постановление
парламента 1763 г., Моле выступает против старых суеверий, привязывавших кладбище к
церкви. «Пусть нам не говорят о кладбище как о священном месте».
Оригинальность письма Моле состоит именно в том, что он оспаривает церковный
характер не только кладбища но даже самих похорон: процессии и церемонии предания
тела земле. Он пытается доказать, что присутствие священников на похоронах — обычай
устаревший, признак отсталости. То, что на заре христианства было привилегией «людей,
отличившихся христианскими добродетелями» (например, присутствие двух тысяч
монахов на погребении св. Мартина, о чем рассказывает его житие), стало затем
общепринятой практикой, «хотя никогда этот обычай не был ни предписан, ни разрешен
церковью». Итак, клерикализация похорон была следствием злоупотребления, и
необходимо вернуться к нормальному положению вещей, когда траурная процессия и
предание тела земле являются делом чисто мирским и священники не имеют к нему
никакого отношения.
Обмирщение похоронной процессии влечет за собой и обмирщение самого кладбища. Они
не только должны находиться вне города, но и должны управляться муниципальными
властями. Устройство новых кладбищ за городской чертой перейдет, таким образом, из
рук церкви в руки гражданского чиновника, ведающего похоронными делами. «На
кладбищах не будет ни часовни, ни алтаря, — пишет Моле, благочестиво добавляя: —
дабы не отвлекать верующих от их приходских церквей». Вплоть до этого места письмо
Моле идет по пути радикальной реформы кладбищ дальше постановления 1763 г. Письмо
воспроизводит также некоторые идеи, уже высказанные парламентом Парижа за 13 лет до
этого: запрещается хоронить в церквах, а за городскими стенами должны быть
устроены
новые большие кладбища, куда три повозки будут доставлять мертвецов из особых
покойницких в разных округах города.
Однако представления Моле об архитектуре и всем облике кладбища отличаются от тех,
что высказаны в постановлении 1763 г. Старое стремление к нивелировке, к уничтожению
индивидуальных различий исчезает в письме 1776 г. Высокая ограда кладбища
дополняется внутренней галереей с пирамидальными памятниками по углам, называемой
Покой. Центр некрополя предназначен, как и в постановлении парламента, для больших
об-
К оглавлению
==400
щих могил, но в галереях предусмотрены не только отдельные места погребений, но и
индивидуальные надгробные памятники. Под сводами галерей найдут себе место
изображения усопших, эпитафии, надгробные сооружения, ставившиеся прежде внутри
церкви или на церковном дворе. Стоимость погребения в галерее будет равна плате за
погребение в церкви. Часть южной галереи отойдет семьям, имеющим в тот момент
склепы в церквах, а четыре пирамидальных памятника по углам галерей будут посвящены
«высшей знати и вообще всем знаменитым умершим (...), которых правительство
пожелает почтить этим знаком отличия». Позади галереи, расположенной на
противоположной от входа стороне некрополя, будут хоронить иностранцев и других лиц,
не принадлежащих к католической вере. В целом «ранги, различия будут сохраняться,
надежда быть включенным в число мужей славных и полезных будет воодушевлять
гений, поддерживать патриотизм, делать явными добродетели»
Письмо Моле полностью соответствует распространенным в обществе того времени
настроениям, которые мы находим двумя годами раньше в постановлении тулузского
парламента и в королевской декларации 1776 г. Преамбула постановления судебных
властей Тулузы в 1774 г. воспроизводит ставшие уже классическими научные аргументы
врачей: «Врачи заверяют нас, что источаемые трупами гнилостные испарения наполняют
воздух солями и частицами, способными повредить здоровью и вызвать смертельные
болезни». Из текста явствует, что наибольшее сопротивление реформа кладбищ встречала
со стороны тех семей, которые приобрели уже и надеялись приобрести право погребения
в церквах, а не со стороны широких масс народа.
Те же социальные круги, включая мелкую буржуазию, имеет в виду в своем ордонансе от
23 марта 1775 г. архиепископ Тулузский Этьен де Ломенье де Бриенн: «Ничто не может
остановить тщеславие великих мира сего, всегда желающих быть выделенными, и малых,
которые не перестают хотеть сравняться с великими». Архиепископ провозглашает
абсолютный запрет на погребение в церквах, а также в публичных и частных часовнях,
молельнях. и вообще «во всех замкнутых и закрытых местах, где собираются верующие».
Те, кто уже приобрел право погребения в церкви, могут быть захоронены во внутреннем
дворе, при условии что они на свои средства устроят под землей сводчатые склепы,
полностью выложенные изнутри большими каменными плитами. В будущем же право
быть похороненным во дворе будет предоставляться лишь в исключительных случаях:
лицам, занимающим высшие го-
==401
су дарственные или церковные должности. «Всех верующих без исключения будут
хоронить на кладбище их прихода». Эта реформа, продолжает Ломенье де Бриенн,
позволит полностью переложить полы в церквах. Это последнее распоряжение
невозможно сегодня читать без содрогания. Сколько надгробных плит, эпитафий,
барельефов должно было исчезнуть в ходе подобных ремонтных работ!
Королевская декларация воспроизводит идеи, а зачастую и целые фразы тулузских
документов. Так как многие церкви не имели внутренних дворов, то те, кто уже приобрел
право быть похороненным в церкви, «смогут выбрать на кладбищах названных приходов
отдельное место для своего погребения и даже покрыть этот участок, построить там склеп
или памятник, при условии, однако, что названный участок не будет замкнутым и
закрытым». Предполагаемое кладбище должно было, следовательно, состоять из двух
частей: пространство для общих могил или могил, не покрытых плитой или памятником, и
пространство для могил, имеющих видимое надгробие и предназначенное для лиц,
обладающих правом погребения в церкви. Впоследствии это ограничение, несомненно,
должно было отпасть, и тогда мы приближаемся уже к модели некрополя, весьма близкой
к кладбищу XIX в., с тем, однако, различием, что, согласно декларации Людовика XVI,
наибольшая и самая заметная часть кладбища отводилась для братских могил — могил
бедняков.
Итак, между 1763 и 1776 гг. изменилась сама модель некрополя. Кладбище, каким оно
мыслится в 1776 г., — это не просто чистое и гигиеничное место захоронения мертвецов.
Новая модель отвечает тем чаяниям, которые со времен Средневековья побуждали
состоятельные семьи наполнять церкви надгробными памятниками. Кладбище нового
стиля наследует скульптурное и архитектурное убранство старых мест погребения, как
если бы надгробия из церквей должны были быть перенесены на новые кладбища,
размещенные за городской чертой и ставшие отныне местом увековечения памяти.
Радикализм 60-х гг. XVIII в. уступил место чувству хотя и противостоящему
клерикальной традиции, но отнюдь не лишенному религиозной природы.
Тем временем, на исходе 1779 г., тлетворные испарения большой братской могилы на
Инносан заполнили прилегающие к кладбищу дома, вызывая удушье у их обитателей.
Никакие меры не помогали: зловоние и зараза продолжали распространяться, захватывая
все новые участки. В 1780 г. полицейские власти Парижа воспользовались этой ситуа-
==402
цией, чтобы раз навсегда закрыть старинное кладбище Невинноубиенных младенцев, а
затем кладбища Сен-Рок, Сент-Эсташ и Сен-Сюльпис в следующем году. В течение
нескольких лет средневековая кладбищенская топография города уступила место
топографии XIX в. с ее большими некрополями, общими для нескольких приходов и
расположенными за городской чертой.
Новый стиль похорон
После закрытия старых кладбищ вблизи церквей приходы столкнулись с ситуацией,
которую как раз и предусматривало постановление парламента в 1763 г. Удаленность
новых некрополей уже не позволяла за один раз вынести тело умершего из дома,
выставить в церкви во время заупокойной мессы, отнести на кладбище и предать земле.
Отныне церемонию приходилось делить на две: из дома в церковь и лишь через некоторое
время — из церкви на кладбище. По необходимости приходы должны были своими
силами создавать особые помещения, где тело покойного могло сохраняться в ожидании
захоронения. Первая часть церемонии оставалась публичной и протекала в соответствии с
многовековыми обычаями, вторая же часть проходила скромно, без участия публики,
зачастую даже ночью. В своем обширном труде «Картины Парижа», вышедшем в 1789 г.,
Себастьен Мерсье пишет: «Тело сопровождают лишь до церкви, и родственники, и друзья
сегодня избавлены от того, чтобы вставать на край сырой могильной ямы». Это именно
то, чего добивались чиновники парижского парламента в 1763 г. и Моле в 1776 г. Мерсье
с удовлетворением, но в несколько сардоническом тоне добавляет: «Этот новый и мудрый
порядок примирил уважение, которое мы обязаны оказывать умершим, с нуждами
общественного здоровья. Видимость соблюдена: кажется, что человека хоронят в церкви,
в его приходе, а он покоится за городом»
325
.
Неожиданным следствием «этого нового и мудрого порядка», о котором говорит автор
«Картин Парижа», было усиление, акцентирование церковного характера церемонии. Это
было завершением долгой эволюции. Ведь только в середине Средневековья похоронная
процессия стала процессией религиозной. Понадобилось немало времени, прежде чем
одним из этапов на пути умершего из дома на кладбище стала церковь с ее богослужением
в присутствии тела усопшего. Очень долго главнейшим элементом погребального обряда
было само захоронение умершего в землю —
==403
в конце XVIII в. самым главным становится то, что происходит в церкви. После литургии
тело отдается на милость Божью и на добрую волю людей. Но каких людей?
Прежде перенесением тела из дома на кладбище ведали особая корпорация или же
религиозные братства. Но они не были ни готовы, ни способны исполнять задачи, которые
ставил перед ними «новый и мудрый порядок». В течение долгих лет приходилось
обходиться импровизациями, пока наконец наполеоновский декрет от 10 августа 1811 г.
не положил начало новой организации похоронных услуг. Еще до этого, после закрытия
старых кладбищ внутри города, вблизи приходских церквей, кюре вынуждены были
ограничить пышность церемонии погребения. Число священников, следовавших за
гробом в траурной процессии, сократилось до одного-двух. Так как нести тело к месту
погребения предстояло теперь очень далеко, этим уже не могли заниматься церковные
сторожа и другие люди, состоявшие на службе церкви. Приходилось заменять их
наемными носильщиками, каждый раз заново набираемыми прямо на улице. В годы
Французской революции, нарушившей старую религиозную практику, церковная служба
над гробом усопшего, которая оставалась единственным публичным ритуалом при
похоронах, сократилась, а в ряде случаев совсем сошла на нет.
Таким образом, в течение почти тридцати лет — от закрытия кладбищ внутри города до
издания декрета 1811 г. — во Франции существовал тип погребения, весьма отличный от
того, который ему предшествовал, и от того, который пришел ему на смену. Все это время
собственно захоронение тела проходило без какого-либо официального контроля, в
полной зависимости от добросовестности и скромности наемных носильщиков.
То, что такая ситуация оказалась возможна, говорит многое о состоянии коллективной
чувствительности в середине XVIII в. в отношении умерших и их погребения, по крайней
мере в Париже. Уже с 1763 г. получили распространение идеи о превращении
закрываемых кладбищ в рынки — чем они более или менее были и раньше — и площади.
После разрушения в 1785 г. кладбища Сент-Инносан на его месте была устроена
городская площадь. Какое движение вперед! Врачи и обитатели соседних кварталов
поздравляли себя с этой победой и не могли без ужаса вспоминать мрачное, печальное и
болезнетворное место, каким было старое средневековое кладбище в центре Парижа.
Площадь, открытая со всех сторон, доступная всем ветрам, а не замкнутая, как в
урбанистической системе XVII в., очищенная и выровненная, украшенная первым в
истории
==404
Парижа брызжущим фонтаном, выглядела в глазах современников настоящим
воплощением прогресса.
Но для того, чтобы создать такую площадь, потребовалась невероятная по объему работа:
кладбище не только сровняли с землей и утрамбовали, но и дезинфицировали путем
эксгумации огромного количества полуразложившихся останков и костей, перемешанных
с землей. Эксгумации, о которых врач Type докладывал 3 марта 1789 г. в Королевском
медицинском обществе, длились две зимы и одну осень. Более 10 футов глубиной
оказался слой могильной земли, «зараженной остатками трупов». Выло вскрыто 80
склепов, около 50 братских могил, «откуда было выкопано более 20 тысяч трупов вместе с
гробами». За ходом этих невиданных прежде работ наблюдали врачи, получившие
совершенно исключительный экспериментальный материал для своих штудий о
процессах разложения трупов в земле. В той гигантской природной лаборатории, какой
было кладбище Сент-Инносан, врачи обнаружили, например, неизвестную ранее форму
мумификации трупов. Работы шли ночью, при свете факелов и пылающих жаровен — для
усиления циркуляции воздуха. И врачи, и несколько священников, помогавших
могильщикам, заверяли парижан, что минимум респекта по отношению к усопшим был
соблюден. Во всяком случае, кладбище было перекопано, а старая могильная земля с
остатками тел и костей была вывезена на 1000 тележек в парижские карьеры.
В своем отчете 1789 г. доктор Type признает, что были все основания опасаться
проявлений народного недовольства — того самого недовольства, которым анонимные
кюре в 1763 г. грозили радикальным реформаторам из парижского парламента.
«Кладбище долгое время было для народа предметом публичного культа, — говорил врач.
— Малейшая неосторожность могла возмутить умы». Впрочем, все обошлось; парижане
приняли исчезновение старинного кладбища своих предков с полнейшим равнодушием.
Останки сограждан более чем за полтысячелетия и сама земля этого кладбища,
почитавшаяся настолько, что ее, как землю священной Палестины, добавляли в могилы
тех, кто не мог быть похоронен на Сент-Инносан, исчезли, были беспощадно и
бесцеремонно рассеяны в неизвестных местах.
Если сопоставить это безразличие парижан к уничтожению старейшего городского
некрополя с той беспечностью, с какой они возложили на совершенно случайных людей
заботу о предании мертвых земле, можно прийти к выводу об отсутствии в это время
благоговейного отно-
==405
шения к самим трупам умерших. Здесь речь шла об от ношении, распространенном в
народной среде. Постановление парламента 1763 г. и рассуждения М.Моле 13 лет; спустя
свидетельствуют о подобной же отстраненности οт тел усопших и в более высоких
социальных слоях. Философия века Просвещения, несомненно, благоприятствовала таким
умонастроениям, хотя роль ее была двойственной, ибо она же оказывала и обратное
воздействие, подготавливая, как мы вскоре увидим, культ кладбищ и могил, свойственный
XIX в. Но как объяснить отсутствие в народе заботы о кладбищах и захоронениях?
Поспешным подражанием позиции светской и церковной элиты, любившей
провозглашать, что тело после смерти человека — ничто? Реакцией на клерикализацию
похорон, сместившую религиозные акценты с погребения тела на церковную церемонию
и молитву за души усопших?
Образы будущих кладбищ
Какими должны были стать новые кладбища? Кому предстояло их строить и содержать?
Уже в 70 — 80-е гг. XVIII в. ведомство генерального прокурора Парижа получило
множество памятных записок с проектами и предложениями услуг для «катакомб», как
часто называли тогда новые кладбища. Эти записки показывают, каким виделся на исходе
XVIII в. идеальный некрополь. Выберем несколько примеров.
Первый проект предусматривает создание в центре кладбища высокого обелиска, а вокруг
него пяти концентрических галерей, делящих пространство «катакомбы» на шесть частей.
Каждая из них предназначается для той или иной категории погребения. Основание
обелиска должно было включать в себя 8 склепов для «особ выдающихся». Другая часть
кладбища отводилась людям церкви, еще одна часть должна была служить для устройства
там больших братских могил, а две последние галереи бесплатно предоставлялись бы тем,
кто уже приобрел у своего прихода право быть похороненным в церкви. Кладбище
должно было стать как бы продолжением внутреннего убранства церкви, где до этого
совершались захоронения: так, самая дальняя периферийная галерея виделась автору
проекта чем-то вроде колоннады, примыкающей к стене кладбища. Там предстояло
предавать земле тех, «чью память пожелают увековечить эпитафиями или иными
примечательными памятниками»
Автор добавляет, что всеми кладбищами должно вед^ь
==406
единое централизованное ведомство, которое одновременно занималось бы регистрацией
актов гражданского состояния для всего королевства, с отдельными службами для
колоний, войск, «тех, кто погиб на борту корабля», и «всех французов, умерших за
границей».
Другой поданный генеральному прокурору «мемуар» еще сильнее подчеркивает
гражданские функции кладбища. Цель «катакомб» — воздавать почести умершим, как это
делалось в античные времена. Некрополь должен был состоять из двух галерей: одной
круглой и одной прямоугольной, так, чтобы круг был вписан в квадрат. В центре — не
обелиск, а часовня. Между часовней и круговой галереей хоронили бы людей церкви. В
самой круговой галерее, которая была бы классическим портиком с мавзолеями, должны
были лежать лица знатные и высокопоставленные. Квадратная же галерея, примыкающая
к стене кладбища, отводилась «гражданам низшего ранга» — представителям средних
слоев. Они также имели бы отдельные погребения, но их надгробные памятники были бы
более скромными. Нетрудно заметить, насколько оба проекта остаются верны идее
стенного надгробия. Надгробие ставится у стены, под портиком. Мы помним, что на
английских кладбищах того времени headstones устанавливались прямо на земле под
открытым небом, как и на современных нам некрополях. Во Франции этому типу
надгробного памятника предстояло еще утвердиться.
Пространство между круговой и квадратной галереями представлялось автору
засаженным цветами и деревьями: там должны были находиться общие могильные ямы,
целомудренно названные в проекте «погребения для бедных». Красота надгробных
памятников и садов должна была придать кладбищу классическую гармонию, так
ценившуюся в XVIII в. Эти «катакомбы», предсказывает автор «мемуара», станут
достопримечательностью Парижа, и приезжие будут посещать их ради них самих, как
питомник прекрасных растений и собрание шедевров скульптуры и архитектуры. Так
рождается идея визита на кладбище ради самого кладбища, становящегося не только
местом памяти об усопших, но и музеем изящных искусств и прославленных имен.
И беднякам не на что будет пожаловаться. Их братские могилы будут располагаться на
обширной территории, украшенной цветами и деревьями. Эти посадки служат как для
организации пространства, так и для оздоровления воздуха. Двадцатью годами раньше
полицейские власти запрещали на новых кладбищах сажать деревья именно потому, что
они препятствовали циркуляции воздуха. Теперь пре-
==407
дусматривается с помощью деревьев сделать кладбищенский воздух чистым и здоровым.
Что это — прогресс верь; в доброту природы?
Таким же садом, полным надгробных памятников, представляется идеальный некрополь и
в третьем проекте. Оригинальность его состоит, в частности, в том, что в нем
предусматривается перенести на новое кладбище за городом и погребения королевской
семьи. Они должны будут образовать центральную часть кладбища. Вокруг них —
могилы знати и «великих людей нации, заслуживших это славное отличие, как то
практикуется в Англии в Вестминстерской церкви; могилы их будут увенчаны статуями».
Еще дальше будут сооружены две маленькие церкви «для частных похорон», шесть
пирамид и около 2000 небольших часовен, предназначенных для отдельных погребений
для тех «домов или семейств, которые пожелали бы приобрести их навечно». Здесь
впервые высказывается идея участков кладбища, навечно закрепленных за тем или иным
семейством. В следующей, еще более отдаленной, зоне некрополя предусмотрено
устройство 13 больших братских могил для бедняков.
Совершенной новинкой, выражавшей иную, чем прежде, концепцию погребения, была
последняя, примыкающая к стенам часть кладбища, предназначенная для могил,
уединенно расположенных на природе: нечто вроде парка, «где все, кому пришла бы
фантазия построить живописную гробницу, могли бы это сделать, купив за определенную
сумму необходимый участок земли». Эта часть была бы засажена тополями, кипарисами и
другими высокими деревьями, «так чтобы они скрывали от глаз памятник, что создавало
бы одну из редчайших картин, какие может породить воображение, картину тем более
богатую, что все до сих пор известные надгробия могут быть собраны здесь вместе». Вот
он, музей надгробий, о котором мы говорили выше. Поэтому-то впоследствии на
кладбище Пер-Лашэа перенесут надгробия Абеляра и Элоизы, надгробие Мольера. Такое
кладбище, заключает автор третьего проекта, «представляло бы одновременно собрание
великих людей и шедевров знаменитых художников: памятников, которые сейчас
разбросаны в различных местах и из-за трудного доступа к ним мало кому известны, но
которые станут доступны всему свету».
Анализ этих трех проектов позволяет нарисовать образ того кладбища, какого хотели во
Франции накануне революции. Прежде всего, оно воспроизводит в своей топографии
социальную структуру общества. Все объединены в одной ограде, но у каждой группы
есть свое место: королев-
==408
екая семья, люди церкви, знать, выдающиеся люди нации, богачи, бедняки. Кладбище
символизирует в миниатюре все общество. Кроме того, оно является галереей
прославленных имен, как Вестминстерское аббатство в Лондоне или — позднее —
Пантеон в Париже. Наконец, кладбище — это также музей изящных искусств, доступный
самой широкой публике, а не отдельным избранным любителям прекрасного. Нет
общества без искусства, и место искусства — в обществе. Но ни общество, ни искусство
не должны быть отделены от природы и ее бессмертной красоты. Кладбище становится
парком, английским парком, засаженным высокими деревьями. Напротив, семейному
культу мертвых, отношениям между покойным и его близкими не уделяется никакого
внимания. Публичное безраздельно господствует на таком кладбище над частным,
семейным.
Реформа кладбищ началась в 60-е гг. XVIII в. по соображениям чисто медицинским и
полицейским. От идеи общественной гигиены вскоре перешли к идее гражданственного
назначения некрополя: город мертвых, отражение в миниатюре общества живых. Вся эта
эволюция совершилась вне церкви, хотя духовенство не было забыто и ему отведено
почетное место в кладбищенской иерархии во всех проектах. К тому же священникам
предстояло играть активную роль в обслуживании погребального обряда и поддержании
кладбищ. Но роль их становится скромной, скрытой, подобной той, которую должен был
играть гражданский чиновник. Идеологическая же концепция нового кладбища была
чужда всякой метафизике традиционного богословия с его приматом спасения души.
Отталкивающая реальность: мертвые на свалке
Революционная буря увлекла в небытие все эти прекрасные проекты. Однако после
Термидора вещи снова встали на свои места, и с этих пор национальные и
департаментские ассамблеи. Конвент, Директория, а затем консулы не переставали
тревожиться по поводу состояния кладбищ, ставшего позорным и нетерпимым. На новых
общих кладбищах, созданных после закрытия Сент-Инносан и других старых некрополей,
не было устроено ничего для индивидуальных погребений, и мертвецов, вывезенных из
города, зарывали в общую яму, ничем не лучше той, что была на кладбище
Невинноубиенных младенцев. В отчете, представленном в 1799 г. центральной
администрации департамента Сена, гражданин Камбри не может сдержать своего
==409
возмущения: «Ни один народ, ни в одну эпоху не оставлял человека после смерти в столь
жестокой заброшенности.
Как! Это священное существо, мать наших детей, моя нежная подруга жизни (...) завтра
будет отнята от меня и отвезена в непристойную клоаку, где будет лежать рядом поверх
самого низкого, самого мерзкого негодяя».
Другой автор, Амори Дюваль, публикует в 1801 г. диалог нескольких персонажей на эту
тему. Разговор происходит на лоне природы, далеко от Парижа, в тени двух кипарисов,
где похоронен брат владельца имения. «Блажен, кто может прийти пролить слезу на
могиле существа, которое он любил! * Перед нами — новый мотив посещения кладбища,
еще неведомый авторам 60 — 80-х гг. XVIII в. «Увы, я лишена этого мучительного
удовольствия! — восклицает Эфразина. — Мой супруг был зарыт в общей могиле. Мне
помешали сопровождать его тело». Ясно, что в революционное время церковной
церемонии не было, а провожать гроб на отдаленное кладбище родственникам близким не
полагалось. «Несколько дней спустя я захотел посетить место, где он был похоронен. (...)
Мне показывают огромную яму, трупы, сваленные в кучу. (...) Я до сих пор еще
содрогаюсь от этого. Мне пришлось отказаться от могилы и найти место, где покоится его
прах»
327
.
Перенесение тела на кладбище тот же автор описывает так: «Эти люди, несущие усопших
из города на общее кладбище, по дороге часто напиваются пьяными, затевают ссоры или
же, что возмущает еще больше, весело pacпевают, и гражданский чиновник, их
сопровождающий, не в состоянии заставить их замолчать»- Чиновник, который и отныне
заменил священника в похоронной процессии, действовал, очевидно, не более
эффективно, чем его предшественник. Такую же картину рисует за два года до этого в
своем отчете Камбри: «Когда переносили покойника к месту погребения, я видел, как
наши носильщики заходили в кабак, бросив перед дверью доверенные ему скорбные
останки, прополаскивали глотку обильными порциями водки», а
если «безутешные
родные умершего» бывали там же, то заставляли их пить вместе с ними и «платить за эту
кощунственную выпивку». Это стало темой парижского фольклора тех лет. Рассказывали,
что, когда актер Брюне из труппы Пале-Руаяль увидел похоронную процессию, он
воскликнул: «О Господи! Чем быть похороненным так, я больше предпочел бы
совсем не
умирать».
Корень зла был в том, что те, кому было доверено нести тело на кладбище, были
предоставлены сами себе без всякого контроля за ними. Повлиять на носильщиков, дабы
обеспечить соблюдение хоть каких-либо приличий, было очень
К оглавлению
==410
трудно· Когда умирал член Совета старейшин или Французского Института, его коллеги
вынуждены бывали сопровождать его тело до самого кладбища, но и это не всегда
служило гарантией, что все пройдет с подобающей благопристойностью
328
.
Вину за подобную деградацию погребального обряда современники возлагали на
революцию и прежде всего на эпоху якобинского террора, подорвавшую чувства
благоговейного почтения к умершим. Причиной было, говорили официальные лица в 1800
г., и «это досадное равенство, распространившее свое влияние даже на царство мертвых.
Оно запретило сыновнему благочестию, супружеской нежности всю ту невинную
пышность, посредством которой живые пытаются обмануть свое горе». Все эти тексты
подчеркивают, какую мучительную разлуку с любимым существом несет с собой смерть и
как важны для утешения живых траур и посещение кладбища.
«Известно, — пишет проницательный Шатобриан, — как во время революции
осуществлялись захоронения и как за несколько дней швыряли на свалку чьего-то отца,
мать или жену». Однако, продолжает писатель, судить здесь вправе один лишь Бог, ведь
революция только ухудшила ситуацию, существовавшую еще при старом порядке, по
крайней мере за двадцать лет до взятия Бастилии. Но важно — и это мы должны отметить,
— что эта традиционная ситуация на кладбищах и вокруг них перестала быть терпимой.
Коллективная чувствительность современников была шокирована, потому что сама она
изменилась.
К культу мертвых