Acta Slavica Iaponica. — T. 24. — 2007. — p. 166–187.
Как утверждает исследовательница, явные буддийские образы
Мандельштама упоминаются практически всеми исследователями его
творчества, пишущими о публицистике 1920-х гг. или о стихах начала
1930-х, но не являются самостоятельным предметом исследования.
Настоящая статья посвящена одному из стихотворений поэта 1931 г. - «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето... ».
Как считает автор, в начале 1930-х гг. доминировавший у Мандельштама в предыдущее десятилетие негативно-иронический образ буддизма постепенно сменяется концепцией единства сознания и мира – «волнующегося океана, в котором, как волны из глубины, постоянно откуда-то выкатываются элементы жизни».
В финале далеко не бесспорной публикации исследовательница приходит к заключению о том, что «во второй половине 1930-х гг. Мандельштам близок к приятию основных положений как "азиатского", так и "западнического" буддизма, что проявилось в поэзии и прозе последних лет его жизни, – но это предмет отдельного исследования».
Настоящая статья посвящена одному из стихотворений поэта 1931 г. - «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето... ».
Как считает автор, в начале 1930-х гг. доминировавший у Мандельштама в предыдущее десятилетие негативно-иронический образ буддизма постепенно сменяется концепцией единства сознания и мира – «волнующегося океана, в котором, как волны из глубины, постоянно откуда-то выкатываются элементы жизни».
В финале далеко не бесспорной публикации исследовательница приходит к заключению о том, что «во второй половине 1930-х гг. Мандельштам близок к приятию основных положений как "азиатского", так и "западнического" буддизма, что проявилось в поэзии и прозе последних лет его жизни, – но это предмет отдельного исследования».