латают, что идею «сопротивления» тривиализуют попытки связать ее с действиями субкультурных групп
преследующих собственное удовольствие. Так, например, С. Торнтон в своей работе воссоздает типично
«революционный» дискурс113. При этом она игнорирует тот факт, что культура «рейва», которую сама
исследовательница связывает с капиталистическими ценностями, должна была бы в любом случае
ассоциироваться и
с «сопротивлением», понимаемым исключительно как политическое поведение (в сфере,
которую мы называли «стратегическим пространством»). Мы полагаем, что подобная дискуссия отражает
давнюю взаимную антипатию двух различных способов «делать» контркультуру, или революционный и
эстетический контексты. Они основаны на принципах Становления и Бытия, что, в свою очередь, означает
различную организацию пространства и времени, вовлеченности
и бегства (отстранения), деления на группы
и сопричастности, индивидуального и коллективного, рационального и эстетического, стратегического и
тактического. В контексте революции единственным назначением сопротивления является та форма борьбы,
которая может привести к трансценденции, решительному выходу за границы существующего состояния.
Эта борьба разворачивается в стратегических пространствах политики, улиц и телестанций и проецирует
свои ценности и представления в будущее. Все эти описания едва ли имеют какое-либо отношение к
представлению о сопротивлении, осуществляемом в «вечно присутствующих» пространствах эстетического,
где само «сопротивление» ассоциируется с бесконечным преломлением «упорядочивающих» дискурсов.
Мы надеемся, что прояснение различий между революционными и эстетическими позициями будет
полезным участием в установлении более дифференцированного
понимания сопротивления со стороны
потребителей114.
Эффекты зеркального отражения
Понятие «аутентичной» контркультуры хорошо согласуется со взглядами авторов, согласно которым
подлинную критику культурных ценностей может обеспечить только теоретическая система, обладающая
равной степенью саморефлексии. Но дискуссия об опосредовании контркультуры показывает, до какой
степени «саморефлексивные» контркультурные движения, такие как революционная контркультура XX
века, будучи сущностно отличными от мейнстри-ма, которому они противостоят, тем не
менее,
воспроизводят струк-
297
Контркультура и потребительское общество
туру господствующей системы. Мы говорили, что, по мнению многих исследователей, подобный
зеркальный эффект свойственен тем, кто хочет практиковать антиэстетику. Такое воспроизведение формы
вполне понятно, если придерживаться взглядов Фуко, считавшего, что сопротивление конструируется в
ответ на систему власти115. Зеркальное отражение - это следствие идеи, согласно которой контркультура
должна реставрировать то, что было подавлено
властью. Дж. Гелбрейта и Баумана объединяет мнение о том,
что в эстетизированном пейзаже постмодерна власть осталась непоколебленной. В доказательство этого
тезиса они указывают на существование людей, исключенных из потребительского общества, которое
вытесняет за свои пределы угрожающий ему беспорядок, заставляя этих людей житьвтени, принадлежать
криминализованному низшему классу116. Кажется, эта же модель
складывается в киберкультуре, несмотря
на демократический потенциал Интернета и обилие риторики (сопровождающейся определенной
политической деятельностью) об идеалах включения индивидов в социальную жизнь117.
Зеркальное отражение: предостережение теоретикам
И Гелбрейт, и Бауман отмечают также, что для теоретика (являющегося в конце концов, «господином» или,
иначе говоря, продуктом культуры «довольства») было бы невозможно критиковать свою культуру изнутри
дискурса. Следовательно, способность описывать культуру связана самым тесным образом с точкой зрения
индивида. В этом отношении полезно отметить (хотя это и весьма болезненно), что
происходящие
культурные и политические перемены, кажется, совершенно выбивают из колеи большинство теоретиков,
идя вразрез с их концепциями. Например, уже указывалось, что до того как «случилась» контркультура
1960-х гг., большинство авторов полагало, будто социальная революция - это последнее, что может прийти
на ум сытой, обустроенной, одураченной американской молодежи. О поразительном повторении подобного
свидетельствуют цитаты из высказываний западных экспертов, сделанных как раз перед событиями,
приведшими к развалу Советского Союза. Эти исследователи охотно повторяли друг за другом, что
коммунизм породил общность «послушных граждан», «новый смешанный и однородный народ, пе-
реросший рамки какой-либо национальности»118. Опасность для теоретиков состоит не только в том, что
они
представляют явления едиными и массовыми, но и в том, что они приписывают другим
298
Джон Десмонд, ПьерМакДонах, Стефани О'Донохоу
свои собственные желания. Избежать этого необычайно сложно, и следовало бы обсудить, насколько
вообще возможно или необходимо подавление собственных интересов в процессе исследования. С учетом
этих трудностей одного наблюдения оказывается недостаточно.
Контркультуры как альтернативные потоки желаний?
В этой статье мы приводили данные, свидетельствующие о связи между отражением и желанием. При этом
объект желания чаще всего связывается с положением Другого. Те, кто принадлежат к среднему классу
(господин, в рамках гегелевской притчи) и обладают свободой изменения собственной позиции, всегда
имели возможность играть с распределением идентичностей. Для них контркультурные
идентичности