291
С. Л. Фирсов. «Романтик православия»…
художественной и исторической ценности (каждая в 500 тысяч золотых рублей), Сталин
поблагодарил его, направив телеграмму не как “митрополиту”, а как частному лицу — А.
И. Введенскому. Это уже был тревожный симптом
14
.
В Ульяновске Александр Иванович жил вместе со своей женой и детьми от второго
брака в небольшой квартире, которую снимал в деревянном доме на улице Радищева, 109.
Буквально в доме напротив, с тремя сыновьями Введенского проживала его первая жена.
“Незаконная” дочь Мура, сумев выбраться из блокадного Ленинграда (ее мать продала с
этой целью оставшиеся от “прежней жизни” драгоценности), также жила в Ульяновске,
с отцом. Все шесть детей были с ним.
В 1943 году в семье А. И. Введенского произошло радостное событие: после двух
мальчиков (Саши, появившегося на свет в 1935 г., и двухлетнего тогда Олега) у него
родилась дочь, Ольга. Это был последний, седьмой, ребенок Александра Ивановича
15
.
Митрополит, тогда находившийся в Москве (во время войны у него, как у обновлен-
ческого Первоиерарха был пропуск, позволявший регулярно бывать в столице), поехал в
Ульяновск, к семье. Обратно, как планировал, Введенский вернуться в Москву не сумел:
пропуск почему-то решили “проверить”. Именно в течение той недели, когда пропуск
якобы проверяли, с обновленчеством и было практически покончено. На сей раз власти
остановили свой выбор на Патриаршей Церкви, отказавшись иметь дело с экстравагант-
ными обновленцами, давно растерявшими и без того невеликое влияние, которое у них
было в 1920-х гг.
Изолированный, не получавший информации с мест от своих епископов и священ-
ников, Введенский вынужденно сидел в Ульяновске. Он вернулся в Москву лишь тогда,
когда все уже завершилось. То, что он увидел и узнал, свидетельствовало о политической
катастрофе обновленчества. Его покинули почти все. В 1944 г. покаялся и был принят “в
сущем сане” (епископом) и бывший обновленческий Первоиерарх Виталий. Репрессиро-
ванные обновленческие архиереи (как и священнослужители Патриаршей Церкви), в то
время начинают выходить из лагерей и тюрем. Но никто из реабилитированных обнов-
ленцев не остается верен митрополиту Александру: Патриархия принимает их келейное
покаяние и устраивает их судьбу. В итоге Первоиерарху ничего не остается, как самому
попытаться найти компромисс с возглавлявшейся Патриархом Сергием (Страгородским)
Православной Церковью. На Пасху 1944 года он посылает последнему приветственную
телеграмму (“Друг друга обымем!”), но та, судя по всему, не возымела никакого действия.
После смерти Патриарха, Введенский безуспешно добивался приглашения на Собор,
затем (в июне 1945 г.) начав переговоры о своем возможном воссоединении с Русской
Православной Церковью. Переговоры эти также закончились провалом. Введенского
отказались принять не только епископом (чего он добивался, заявляя о готовности из-
менить семейное свое положение, т. е. принять монашеский постриг), но даже рядовым
профессором Духовной Академии. Лишь мирянином и сотрудником Журнала Московской
Патриархии — не более. Не помогло и заступничество старого товарища — митрополита
Николая (Ярушевича). Пойти же на воссоединение с Церковью рядовым сотрудником
ЖМП было выше его сил.
Анна Павловна, жена Введенского, вспоминала, что в то время Александр Иванович
шутливо говорил ей: “Вот, надо раскаяться. А в чем? В «белом епископате», например.
Тогда надо признать грехом нашу семью, детей”. Она, конечно же, пугалась: а вдруг он и
вправду раскается. Не случилось. Искренне или нет, но Введенский считал, что его совесть
перед Церковью чиста. “В чем каяться? — восклицал он. — Что стремился приблизить
Церковь к жизни?”
16
Видимо, если такие разговоры и велись, то уже post factum, — по-
сле того, как Введенский понял: двери Московской Патриархии навсегда для него за-
хлопнулись. Могло ли быть иначе? Едва ли.