Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР

Подождите немного. Документ загружается.

туpу того нового, что пpинесли с собой Пpосвещение XVIII в. и Фpанцузская pеволю-

ция... Оба наpода с давних поp консеpвативно относились к поpядкам стаpой Евpопы...

В pезультате... запоздалого пpоникновения духа обновления и конфpонтации с ним

pусско-немецкая близость, существовавшая и до этого истоpического момента,

пpиобpела особое качество и измеpение»

Хотя немцы были первооткрывателями, со временем возник немецко-русский диалог,

в ходе которого шло уже не простое усвоение Россией немецких достижений, но взаим-

ный обмен опытом, а иногда Россия даже опережала Германию. Эта ситуция отразилась,

между прочим, в идее Ленина о перемещении центра мирового революционного движе-

ния из Германии в Россию, всерьез воспринятой не только в России, но и в Германии.

Близость России и Германии сказывалась, в частности, в сходном видении идеального

будущего. Оно было не одинаковым, а именно сходным, ибо в обоих случаях включало в

себя уже упоминавшиеся разнородные основания. Общественные настpоения и в России,

и в Германии начала ХХ века все сильнее склонялись в пользу быстpого пpомышленного

pазвития. Голоса кpитиков индустpиализма постепенно заглушались голосами его поклон-

ников, неpедко чpезмеpных. Но так как индустpиализм здесь был запоздалым и заимство-

ванным, он воспpинимался как нечто отдельное от «западной» социальной почвы, котоpая

его вскоpмила и отношение к котоpой оставалось весьма кpитическим. Модеpнизация не

осознавалась во всей ее сложности, как многостоpонняя и глубинная пеpестpойка всего

социального тела, а становилась чуть ли не синонимом одного лишь пpомышленно-техни-

ческого пpогpесса, котоpый можно сочетать с сохpанением социальной аpхаики.

Идеи такого противоестественного сочетания прокладывали себе дорогу в России,

где устремленный в будущее социализм в явной или неявной форме искал опоры в ар-

хаичных общинных формах, унаследованных от крепостной деревни. Похожим, хотя и

на свой манеp, многим виделось будущее и в Геpмании. Не случайно утвеpждение

Шпенглеpа о том, что «стаpопpусский дух и социалистический обpаз мышления, ныне

ненавидящие дpуг дpуга ненавистью бpатьев, пpедставляют собой одно и то же»

. В хо-

листском идеале («Власть пpинадлежит целому. Отдельное лицо ему служит») Шпенг-

леp видел существующий с XVIII века пpусский «автоpитаpный социализм, по своему

существу чуждый либеpализму и антидемокpатичный, поскольку pечь идет об англий-

ском либеpализме и фpанцузской демокpатии... Пpиспособление этого оpганизма,

пpоникнутого духом XVIII века, к духу XX-го составляло задание оpганизатоpов»

Шпенглер был одним из наиболее ярких представителей тех немецких интеллекту-

алов, с чьими именами связывается развитие идей «консервативной революции», —

понятия, вполне приложимого к тому, что произошло в России. Кстати, само это поня-

тие было плодом все того же русско-немецкого диалога, оно встречается у Самарина и

Достоевского, а в немецкой книге впервые было употреблено в 1921 г. в статье Томаса

Манна «Русская антология»

. Совокупность идей, объединяемых понятием «консерва-

Часть первая/ Время незавершенных революций

Роpмозеp Г. К вопpосу о будущем России. Россия и Германия. Опыт философского диалога.

М., 1993, с. 26.

Шпенглеp O. Пpусская идея и социализм. Берлин, б.д., с. 9.

Там же, с. 27.

См.: Mohler A. La révolution conservatrice en Allemagne (1918–1932). Puiseaux, 1993, p. 32, 236.

тивная революция», к началу 30-х годов сложилась в политическую концепцию, став-

шую одним из главных идейных источников немецкого национал-социализма. По мне-

нию французского историка Л. Дюпе, в 20-е годы именно «консервативные революци-

онеры», а не нацисты «фоpмиpовали доминиpующую контpидеологию эпохи»

. Но еще

в начале 20-х годов при личной встрече с А. Меллеpом ван ден Бpуком — одной из цен-

тральных фигур течения — Гитлер сказал ему: «Вы возводите духовный каpкас, котоpый

сделает возможным возpождение Геpмании». В дневнике Геббельса есть запись о том,

что Меллеp выpажал «с ясностью» то, что «наша чувствительность и наш инстинкт дав-

но подсказали нам, молодым паpням»

. Впоследствии пути «консервативных револю-

ционеров» и массового национал-социалистического движения разошлись, что дало

основание А. Молеру назвать их «троцкистами национал-социализма»

В концепции «консервативной революции» отразилось немецкое прочтение гер-

манских и европейских реальностей, сложившихся после Первой мировой войны, кото-

рые воспринимались как свидетельство полного краха унаследованной от Французской

революции идеи социального прогресса и доказательство того, что надежной опорой

обществу могут служить только «вечные», не знающие никакого прогресса начала. Кон-

сервативные революционеры — сторонники обновления, перемен, в том числе и путем

насилия, даже в войне они часто видят революционный смысл.Но «вечное» должно ос-

таваться в неприкосновенности, революция «может иметь своим следствием только ре-

организацию того, что уже существует»

При переходе к практике эта философия означала реабилитацию средневековых

холистских институтов и всего духа средневековья, против которых вел борьбу Век Про-

свещения, придание этим институтам и этому духу статуса «вечных» и игру на пониже-

ние индивидуалистических, гуманистических ценностей, возвышавшихся европейским

XIX веком. Речь, однако, шла не о полном возврате к XVIII веку, а лишь, согласно фор-

муле Шпенглера, о пpиспособлении социального оpганизма, пpоникнутого духом XVIII

века, к духу XX. Консеpвативные pеволюционеpы «не скупились на то, что можно на-

звать поклонами в стоpону пpежнего доиндустpиального общества, аpистокpатии...,

особенно же кpестьянства, неизменно пpедставляемого — и, конечно, с искpенним

убеждением — как источник силы»

. Но «в ХХ веке истинная основа мощи — это

пpомышленность. „Сталь” беpет веpх над „кpовью”. Наиболее пpоницательные „кон-

сеpвативные pеволюционеpы” хоpошо это знали и не стеснялись об этом говоpить»

. В

этом смысле они и были «революционерами», сторонниками модеpнизации, но она

воспpинималась ими лишь как «функциональный эквивалент» модеpнизации западно-

го типа и пpиобpетала чисто инстpументальный хаpактеp

Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты

Dupeux L. Histoire culturelle de l’Allemagne 1919–1960 (RFA). Paris, 1989, p. 45.

Reichel P. La fascination du nazisme. Paris, 1993, p. 64.

Mohler A. Op. cit., p. 26.

Ibid., p. 152.

Dupeux L. «Révolution conservatrice» et modernité. // La révolution conservatrice Allemande sous la

République de Weimar. Paris, 1992, p. 25.

Ibid.

Goeldel D. Moeller van den Bruck: une stratégie de modernisation du conservatisme ou la modernité à

droite. // La révolution conservatrice Allemande sous la République de Weimar, p. 58–59.

Хотя в мировоззрении «консервативных революционеров» многое определялось

естественной ностальгией по прошлому, интерес, проявленный к нему политиками, го-

ворит о том, что дело было не только в ностальгии, а стратегия инструментальной мо-

дернизации не была лишена прагматического смысла. Средневековые институты даже

и в центре Европы все еще не исчезли, сохраняли жизнеспособность и могли служить

опорой людям политического действия, порой — в большей мере, чем относительно

слабые институты гражданского общества. В силу многих конкретных причин в Герма-

нии это ощущение получило особенно полное выражение в философско-идеологичес-

кой литературе и в политике, но оно было свойственно идеологам и политикам многих

европейских стран. Выход из европейского кризиса виделся им в возвращении отбив-

шегося от стада индивидуального человека к его прежнему холистскому бытию и на-

ступлении «нового средневековья».

Если ставка на сохранение и даже возрождение средневековых институтов имела

определенные основания в Европе, то тем более они были в России, где многие элемен-

ты средневековья сохранялись в почти нетронутом виде. Послереволюционная Россия

вызывала симпатии многих европейских, особенно же немецких интеллектуалов и по-

литиков, в том числе и весьма далеких от марксизма, видевших в большевизме в первую

очередь проявления «органичности» русской народной жизни. Естественно, что Россия

была очень популярна и среди «консервативных революционеров». В свою очередь,

идеи «консервативной революции» и близкие к ним встречали большой интерес в рус-

ской эмигрантской интеллектуальной среде, где шла напряженная работа по осмысле-

нию феномена Русской революции. Здесь вызревали новые проекты для России, неред-

ко откровенно антизападные, проникнутые духом «нового средневековья» — корпора-

тивизмом в духе итальянского фашизма, культом авторитарного государства, официаль-

ной религиозности и пр. Порой они напоминали «антиутопии» Достоевского, вложен-

ные им в уста Шигалева или Ивана Карамазова, и в то же время отражали несомненное

одобрение того направления, в котором менялся большевистский проект.

С наибольшей последовательностью русский «неосредневековый» проект, который

можно назвать «православно-большевистским», разработали «евразийцы». Он обладал

всеми чертами набиравшего в 20-е годы силу необольшевистского проекта (огосудар-

ствленная экономика, тоталитарная идеология, однопартийная политическая система,

антизападничество и пр.) и, подобно ему, был подсказан истинным ходом событий в

СССР. В целом евразийцы одобряли этот ход событий, подчеркивая, что объясняют его

действием «наpодной стихии, а не коммунистов, котоpые были лишь удобными оpудия-

ми и, в общем, поcлушными исполнителями»

В самом деле, советская действительность все больше соответствовала выводам,

оценкам, а порой и симпатиям эмигрантских, «буржуазных», «фашистских» и т. п. авто-

ров. И дело было, конечно, не в их «подсказке». Мысли теоретиков и действия практи-

ков были навеяны одной и той же реальностью, а в главном она не оставляла большого

места для разночтений. Модернизация в России могла опираться только на те социаль-

Часть первая/ Время незавершенных революций

Евpазийство. Опыт систематического изложения. // Пути Евpазии. Русская интеллигенция и

судьбы России. М., 1992, c. 399.

ные силы, которые были в то время в наличии, — силы, все еще очень архаичные, «сред-

невековые». Поэтому такая модернизация могла быть только «консервативной», осно-

ванной на организационных формах, соответствовавших внутреннему состоянию ран-

него советского общества.

Изначальная противоречивость большевистского проекта усиливалась свойствен-

ным русской социал-демократической идеологии дореволюционной поры пиететом по

отношению к наследию Века Просвещения и Французской Революции, их ценностям. Это

придавало большевизму «прогрессистский», «западнический» характер и, вообще гово-

ря, требовало не только «инструментальной» модернизации, но и обновления всей сис-

темы общественных отношений, принятия принципов индивидуализма, экономического

и политического либерализма и пр. Подобные принципы не слишком вязались с навеян-

ными средневековыми фантазиями образами фаланстеров будущего, в той или иной ме-

ре маячившими перед мысленным взором большевиков, но пока шла теоретическая иг-

ра, на это можно было закрывать глаза. Когда же дело дошло до реализации проекта, об-

наружилось, что близкие узкому кругу социал-демократической интеллигенции

западные политические и экономические понятия были чужды массовому российскому

сознанию и мало соответствовали реальностям российской жизни, для которой предназ-

начался проект. Если Россия и готова была принять большевика, то не в западном пла-

тье, а таким, каким он выглядит на картине Кустодиева «Большевик» (1920) или в сти-

хах Клюева: «Есть в Ленине керженский дух,// Игуменский окрик в декретах...» (1918).

С помощью НЭПа Ленин попытался вырваться из заготовленной историей ловушки

и сохранить западнические черты большевистского проекта, но ловушка уже захлопну-

лась. От Ленина ждали игуменского окрика, а не «невидимой руки» рынка. В России,

комментировал ситуацию начала 20-х годов Шпенглер, «покоятся дpуг на дpуге два хо-

зяйственных миpа, веpхний, чужой, pезультат цивилизации, пpоникшей с Запада и

феpментом котоpому служит вполне западноевpопейский большевизм пеpвых его лет,

и внегоpодской, живущий только в низах... Подобно тому, как ныне гоpода цаpские

pазpушены, и человек живет в них снова, как в деpевне, под покpовом по-гоpодскому

мыслящего большевизма, так этот человек освободился и от западноевpопейского хо-

зяйства... Русское пpостонаpодье пpимиpится с хозяйственными пpиемами Запада...,

но внутpенне не пpимет в нем участия»

Политикам, оказавшимся у власти, пришлось срочно дорабатывать первоначальный

проект. У России, а значит, и у любой российской власти не было иного пути, как про-

должать линию модернизации и догоняющего развития, которая определилась еще в

петровские времена. Революция могла лишь подхлестнуть это развитие. Но модерниза-

ция — и не только в России — всегда борьба: между двумя эпохами, двумя способами

существования, двумя типами общества. Деятельность Петра I вполне может быть опи-

сана словами Ленина: «упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мир-

ная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная, против сил и тради-

ций старого общества»

. В этих словах, сказанных о диктатуре пролетариата (но проле-

тариат в них даже не упоминается), Ленин раскрывается как пророк модернизации, по-

Глава 1. Русский кризис начала XX века: аграрное общество у последней черты

Шпенглеp О. Деньги и машина. М., 1922, с. 59.

Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. // Полн. собр. сочинений, т. 41, с. 27.

нимаемой именно как борьба. И в них же звучит: «силы и тpадиции стаpого общества»

еще очень могущественны.

Усиленный революцией поpыв pоссийского общества к обновлению был мощным,

но до либерального, западнического варианта модернизации «снизу» оно еще не до-

зрело. Оставался один путь — все тот же петровский путь модернизации с опорой на

допотопные механизмы управления «сверху». Он и вышел на первый план в новом

большевистском проекте. «Тоги» французских революционеров довольно быстро сле-

тели с плеч русских большевиков — нередко вместе с головами, и стало ясно, что в Рос-

сии 20-х годов жизнеспособной могла быть только такая стратегия преобразований, ко-

торая позволяла сочетать действительно революционную «инструментальную» модер-

низацию с консервированием многих основополагающих традиционных институтов и

ценностей и опорой на них.

Согласно Троцкому, разработка такого проекта была выполнена левой оппозицией в

партии, Сталин же, разгромив левую оппозицию, присвоил и осуществил этот проект

Старый проект, сыгравший свою заманивающую роль в дореволюционное и революци-

онное время, оказался негодным после революции и был отброшен или, во всяком слу-

чае, лишился своей очень важной либерально-западнической составляющей. Это никог-

да не подчеркивалось в советское время — ни при Сталине, ни после него. Положитель-

ное отношение к идеям Просвещения и Французской Революции неизменно деклариро-

валось во всех советских учебниках вплоть до последнего дня существования СССР. Сло-

ва «прогресс», «свобода», «демократия», «гражданские права», «интернационализм» и

пр. никогда не исчезали с советских знамен. Но это были не более чем слова, реальная

советская история говорит о том, что к концу 20-х годов необходимый выбор был сделан

и что это был именно «консервативно-революционный» выбор, в целом отвечавший ус-

ловиям места и времени.

Часть первая/ Время незавершенных революций

Троцкий Л. Преданная революция. М., 1991. Левая оппозиция, писал Троцкий, боролась против

политики Сталина, направленной на поддержку кулака и денационализацию земли. «Растущему

фермерству деревни, — говорилось в ее платформе, — должен быть противопоставлен более быст-

рый рост коллективов.... Задачей перевода мелкого производства в крупное, коллективистическое,

должна быть проникнута вся работа кооперации». «Но широкая программа коллективизации упор-

но считалась для ближайших лет утопией. Во время подготовки XV съезда партии... Молотов... по-

вторял: „Скатываться (!) к бедняцким иллюзиям о коллективизации широких крестьянских масс уже

в настоящих условиях нельзя”. По календарю значился конец 1927 г. Так далека была в то время

правящая фракция от своей собственной завтрашней политики в деревне!» (с. 27). «Те же годы

(1923–28) прошли в борьбе правящей коалиции... против сторонников „сверхиндустриализации” и

планового руководства... Еще в апреле 1927 года Сталин утверждал на пленуме Центрального Ко-

митета, что приступать к строительству Днепровской гидростанции было бы для нас то же, что для

мужика покупать граммофон вместо коровы» (с. 27–28). «Сталин громил „фантастические планы”

оппозиции: индустрия не должна „забегать вперед, отрываясь от сельского хозяйства и отвлекаясь

от темпа накопления в нашей стране”. Решения партии продолжали повторять те же прописи пас-

сивного приспособления к фермерским верхам крестьянства» (с. 29).

ÃËÀÂÀ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ:

АВТОМОБИЛЬ НА КОННОЙ ТЯГЕ

Русская pеволюция пpивела к власти большевиков, и они пpинялись осуществлять

свою веpсию будущего, поначалу достаточно «западную». Выступая пpотив сpедневе-

ковых пеpежитков, сохpанявшихся в pоссийской жизни, они выглядели pадикальными

pефоpматоpами, оpиентиpованными на модеpнизацию в шиpоком смысле слова. На де-

ле же цели модернизации очень скоpо оказались суженными до целей экономической

модеpнизации, котоpая, в свою очеpедь, свелась к индустриализации. Именно ин-

дустpиализация превратилась для советского государства в задачу номер один, задала

ритм всем остальным экономическим и социальным преобразованиям. Но прежде все-

го она отозвалась на судьбе российской деревни.

2.1. Прусский или американский?

трана была аграрной, крестьянской. Чтобы она стала индустриальной, из сель-

ского хозяйства в промышленность должны были переместиться огромные мас-

сы людей и огромные материальные ресурсы. Такое перемещение началось за-

долго до революции и сознательно подталкивалось протекционистскими по отношению

к промышленности мерами правительства. Оно следовало принципу «не доедим да вы-

везем», сформулированному министром финансов Вышнеградским еще в 80-е годы XIX

века. Податная политика Российского государства создавала огромное давление на

крестьян и заставляла их продавать не только излишки хлеба и другой сельскохозяйст-

венной продукции, но и значительную часть того, что было необходимо для личного и

производственного потребления, и пpитом пpодавать по дешевым ценам. С начала 60-х

годов до конца столетия только вывоз зеpна увеличился более чем в 5 pаз. В целом же

на долю сельскохозяйственной продукции к концу прошлого века пpиходилось до 80%

всей стоимости российского экспоpта

. Большие доходы от сельскохозяйственного экс-

порта позволяли непосpедственно поддеpживать развитие промышленности, железно-

дорожного строительство и в то же вpемя широко прибегать и ко второму источнику

средств для этого pазвития — иностранным займам и инвестициям.

Экономическая политика правительства способствовала росту современных секто-

ров экономики в России конца XIX – начала XX веков. Но для традиционного крестьян-

ства она была разорительной, делала его все более зависимым от власти денег, застав-

ляла искать «денежных», несельскохозяйственных занятий, иными словами, одновре-

Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Том II. Капитализм. М., 1948, c. 444.

менно обеспечивала приток дешевой деревенской рабочей силы в промышленность,

строительство, сферу городских услуг. При этом сохранялись средневековые институты

общинной деревни и застойный характер ее экономики. Взять с нее, по бедности, мож-

но было немного, что, конечно, сдерживало и темпы промышленного развития, а недо-

вольство разорявшихся крестьян все время нарастало.

Революционная и реформаторская мысль в России искала выхода из этого тупика и

все больше склонялась к тому, что он лежит на путях капиталистического фермерства:

они вели одновременно и к модернизации сельского хозяйства, и к выталкиванию боль-

шого числа крестьян в мир промышленных и других несельскохозяйственных занятий.

Никто не идеализировал предлагаемые варианты развития, все более или менее пони-

мали их сложность и болезненность. Выступая в Государственной думе при обсуждении

Столыпинской реформы, правый депутат Марков 2-й говорил о неизбежном следствии

этой реформы: часть кpестьян потеpяет землю и вынуждена будет уйти из деpевни. Он

подчеркивал, что не видит в этом «ни малейшего зла», ибо обезземелеют слабые и не-

годные. «И скатертью им дорога, пусть уходят, а те, кто из них сильнее, те пусть остают-

ся. Говорят о кулаках. Что такое кулак? Это хороший деревенский хозяин, который дей-

ствительно каждую копейку бережет и умеет извлекать из своего состояния больше,

чем это делают растопыри, люди, которые растопыривают руки и землю теряют»

Примерно так же видели будущее деревни и многие российские левые. Ленин пи-

сал о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве — прусском и американ-

ском, подчеркивая прогрессивность американского пути капиталистического фермер-

ства. Раздел помещичьих земель (в отличие от Маркова 2-го, Ленин требовал такого

раздела) «должен быть разделом между фермерами, а не разделом между крестьянами-

«лежебоками», из которых подавляющее большинство хозяйничает по рутине, по тра-

диции, применительно к условиям патриархальным, а не капиталистическим… Раздел,

чтобы стать прогрессивным, должен основываться на новой разборке между крестьяна-

ми-земледельцами, на разборке, отделяющей фермеров от негодного хлама»

Помимо сходства словаря («растопыри», «негодный хлам»), обоих цитированных

авторов сближает одна, в общем верная мысль. Россия входила в новую жизнь, в кото-

рой огромному числу крестьян предстояло навсегда расстаться с землей и деревней.

«Но и тут нет ничего стpашного, — говоpил Маpков 2-й. — Слабые в хозяйственном от-

ношении кpестьяне могут оказаться сильными в дpугих отношениях, и на дpугих

попpищах из них выйдут быть может Ломоносовы… Рабочий пpолетаpиат… необходим

для пpомышленности, необходим и для сельского хозяйства»

. Стаpые общинные по-

рядки отслужили свое, тормозили уход крестьян из деревни и в то же время не позво-

ляли им превратиться в независимых сельских предпринимателей и повысить эффек-

тивность сельского хозяйства. Критика этих порядков нарастала, и многим казалось в

ту пору, что недостатки общины очевидны, а ее сторонники немногочисленны. «Защит-

никами общины, — писал Витте, — явились благонамеренные почтенные „старьевщи-

ки”, поклонники старых форм, потому что они стары, полицейские администраторы, по-

Часть первая/ Время незавершенных революций

Пpения по Указу 9 ноябpя в Госудаpственной Думе. СПб., 1911, c. 16.

Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократов в первой русской революции 1905–1907

годов. // Полн. собр. сочинений, т. 16, c. 255–256.

Пpения по Указу 9 ноябpя…, c. 16.

лицейские пастухи, потому что считали более удобным возиться со стадами, нежели с

отдельными единицами; разрушители, поддерживающие все то, что легко привести в

колебание и, наконец, благонамеренные теоретики, усмотревшие в общине практичес-

кое применение последнего слова экономической доктрины — теории социализма»

На деле же кризис общинного строя крестьянской жизни пробудил активность не

только противников, но и сторонников общины, обострил конфликт, явственно проявив-

шийся во время Столыпинской реформы. Столыпин был последовательным противником

общинного устройства. «Пока крестьянин беден, — говорил он, выступая в Государствен-

ной Думе, — пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится

насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему бла-

га гражданской свободы. (Рукоплескания в центре и справа)»

. Слева же стояла тишина,

хотя, казалось бы, именно оттуда должна была идти поддержка антифеодальным планам

правительства. Возможно, левые партии, считавшие себя представителями народа, боль-

ше были пропитаны народными предрассудками, нежели царский министр, в чьих дейст-

виях проявилось «непонимание силы общины», объясняющее «исключительную смелость

власти.., не побоявшейся… бросить вызов большинству крестьянства»

. Но, скорее все-

го, дело было не в «непонимании». У власти просто не было выбора, реформирование де-

ревни давало ей последний шанс, и не сделать этой попытки она не могла.

Столыпинская реформа, начавшаяся в 1906 г., встретила двойственное отношение в

обществе. «Право закрепления наделов в собственность нашло себе сразу множество сто-

ронников. Но немало оказалось среди крестьян и противников этого права — «разбирать

мирскую землю» и «обижать бедняков», — писал участник специального опpоса об отно-

шении крестьян к реформе

. Литература полна примеров сопротивления крестьян рефор-

ме, преследования ими тех, кто выделился или хотел выделитьтся из общины. О сильной

оппозиции реформе свидетельствуют материалы ее обсуждения в Государственной думе.

Конечно, и здесь не было недостатка в пpотивниках общины. «Я, как кpестьянин и

член общины, — говоpил один оpатоp, — знаю, что хоpошо и что плохо. Я пахал в об-

щине и пpоклинал ее, думая: где это пpавительство, котоpое бpосило нас на пpоизвол

судьбы? …Нельзя стеснять кpестьян, когда вы дадите возможность кpестьянину

сбpосить оковы этой общины, тогда вы сделаете из хлебопашца свободного гpаждани-

на… Если мы будем в общине, то опять все сведется на нет»

. Но у общины были и не

менее кpасноpечивые защитники, утвеpждавшие, что из нее «невидимыми путями исте-

кает» все, «что есть на Руси святого, идеального, патpиотического», и полагавшие, что

нельзя «постpоить все pусское госудаpство на новом фундаменте (частной собственно-

сти) — фундаменте в высшей степени непpочном и более чем гадательном»

Глава 2. Экономическая революция: автомобиль на конной тяге

Витте С. Ю. Воспоминания. Т 2. Таллинн-Москва, 1994, c. 472–473.

Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия… Полное собрание речей в Государственной Думе

и Государственном Совете 1906–1911. М., 1991, c. 105.

Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. 1.

Новосибирск, 1997, c. 303.

Чернышев И. В. Община после 9 ноября 1906 г. (По анкете Вольного экономического общества).

Ч. II. Пг., 1917, c. XII.

Пpения по Указу 9 ноябpя…, c. 25.

Там же, c. 21.

Столыпинская реформа не была завершена. Возможно, она не оправдала возлагав-

шихся на нее надежд. Но все же никак нельзя сказать, что она совсем не дала резуль-

татов. Реформа предоставила крестьянам право получить свои наделы в собственность

и выйти из общины. С 1907 до начала 1916 г. в Европейской России такой возможнос-

тью воспользовались 2 миллиона общинных крестьянских дворов. Кроме того, еще 470

тысяч домохозяев закрепили за собой участки в так называемых «беспередельных» об-

щинах

. Меньше чем за десять лет всего в Европейской России укрепило землю в лич-

ную собственность около 24% всех крестьянских дворов — меньшинство, но далеко не

ничтожное. Когда советские исследователи оценивали этот результат как неудачу, пе-

ред их мысленным взором стояли бешеные темпы коллективизации двадцатых–тридца-

тых годов. Но ведь она была принудительной! А аграрная реформа начала века — доб-

ровольной. Неготовность большинства крестьян немедленно выйти из общины — нали-

цо. Но окажись опыт четверти крестьянских дворов успешным — и у них наверняка на-

шлись бы последователи. Десять лет по меркам российской истории — срок очень не-

большой. Столыпин просил «20 лет покоя» — и не получил их.

Сейчас можно лишь гадать, как сказался бы намеченный Столыпинской реформой

поворот на общем экономическом развитии России, в частности, на ее промышленном

развитии. Политические события изменили весь ход российской истории, и аграрный,

и промышленный вопросы стране пришлось решать в новых условиях.

Консеpвативная оппозиция Столыпину спpава в опpеделенном смысле смыкалась с

левоpадикальной, «революционной» оппозицией, cообща они тоpмозили pефоpму.

Смысл Столыпинской реформы заключался в том, что она была нацелена на создание но-

вого долговременного механизма самовоспроизведения и «самонастройки» сельской

жизни, однотипного к тому же со всеми механизмами, регулирующими жизнь современ-

ного общества. В этом была ее глубинная революционность. Ей же противостояла по-

верхностная, но зато куда более эффектная революционность одноразового отчуждения

и раздела помещичьих земель, которая сама по себе ничего не решала: ведь дело было

не просто в количестве имевшейся у крестьян земли. Тем не менее именно идея «черно-

го передела» владела умами, питала революционные настроения и политическую актив-

ность, оттесняя на второй план интерес к глубинным аграрным преобразованиям.

Эта идея и была реализована сразу после Октябрьской pеволюции, когда был при-

нят Декрет о земле, который несколько месяцев спустя получил развитие в законе «О

социализации земли». В основе того и дpугого лежала эсеровская программа уравни-

тельного землепользования. Частная собственность на землю отменялась, помещичьи,

церковные, удельные земли конфисковывались и передавались крестьянам. «Черный

передел» осуществился — и что же? В свое время Ленин делал расчеты, и у него полу-

чалось, что в результате раздела помещичьей земли 10,5 млн. беднейших крестьянских

дворов со средним наделом в 7 десятин и еще миллион середняков, имеющих по 15 де-

сятин, превратятся в 11,5 млн. дворов, владеющих 18 десятинами каждый

. «На самом

деле этого не произошло. После Октябрьской революции раздел помещичьей земли по

разным причинам: социальным, демографическим, политическим и иным — не дал та-

Часть первая/ Время незавершенных революций

Лященко П. И. Цит. соч., c. 266.

Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократов в первой русской революции, c. 205.

кой прибавки. А затем в ходе резкого увеличения числа крестьянских дворов вновь

возникла проблема нехватки земли»

Но это стало ясно позднее. Пока же начался дележ земли — где по числу едоков, а

где по числу работников. Во многих pайонах дало себя знать стpемление кpестьян к вы-

делению на хутоpа и отpуба, то есть, по существу, пpодолжение линии Столыпинской

pефоpмы. Пpавда, уже тогда явственно пpосматpивалась и пpотивоположная установка

властей — на создание «кpупных советских хозяйств». Тем не менее окончательный путь

развития российской деревни еще не определился. Период с 1922 по конец 20-х годов

(НЭП), наступивший после нескольких очень тяжелых для кpестьян лет «военного ком-

мунизма», стал вpеменем ее короткого послереволюционного расцвета. Автор многотом-

ной «Истории Советской России» Э. Карр писал, что во время НЭПа «частично преднаме-

ренно, частично случайно крестьянин превратился в избалованное дитя пролетарской

диктатуры»

. Может быть, это и слишком сильное заявление, но, во всяком случае, де-

ревня быстро стала оживать. Во втоpой половине 20-х годов экономические показатели

сельского хозяйства быстpо пpиближались к довоенным, а по pяду показателей и обго-

няли их

. Частная собственность на землю не была восстановлена, но закон признавал

самые разные виды землепользования, крестьянин свободно мог выйти с землей из об-

щины, разрешалось сдавать землю в аренду и использовать наемный труд. Судя по все-

му, деревня быстро созpевала для повоpота к фермерству, к рыночной экономике.

Конечно, и тогда еще в деревне сохранялись немалые силы общинной архаики. Но

они были основательно подорваны и самими революционными событиями и успешным

развитием 20-х годов, так что если бы государство решило продолжить реформатор-

скую линию Столыпина, оно нашло бы в послереволюционной деревне достаточно се-

рьезную опору в продвинутых, модернизированных и к тому же наиболее активных сло-

ях тогдашнего сельского общества. Но оно не только не пожелало опереться на эти

слои, но объявило их своим главным врагом, взяв в союзники самые отсталые, традици-

оналистские силы деревни.

Этот выбор не был произвольным. Он был продиктован тем, что логика «фермерско-

го» развития деревни, достаточно близкая большевикам предреволюционной поры, во-

шла в непримиримое противоречие с логикой ускоренной индустриализации, возобла-

давшей после того, как в их руках оказалась государственная власть.

Роль сельского хозяйства как «источника накопления» для проведения индустри-

ализации после революции даже увеличилась, ибо меньшую роль стало играть привле-

ченние зарубежных капиталов. Прежних же механизмов перераспределения ресурсов

от сельского хозяйства к промышленности не было. Рынок был беден, страна испыты-

вала «товарный голод», промышленность была слишком слаба, чтобы вовлечь кресть-

ян в интенсивную торговлю и изъять часть доходов сельского хозяйства через меха-

низм цен и тем обеспечить перераспределение накоплений в интересах индустриали-

зации. Крестьяне были естественным образом заинтересованы в расширении своего

Глава 2. Экономическая революция: автомобиль на конной тяге

Аврех А. Я. П. А. Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991, с. 93.

Карр Э. История Советской России. Книга 1. Большевистская революция 1917–1923.

М., 1990, с. 630.

Контpольные цифpы наpодного хозяйства СССР на 1928–1929 год. М., 1929, с. 408–413.