Стасюлевич М.М. (сост.) История Средних веков: Крестовые походы (1096-1291гг.)

Подождите немного. Документ загружается.

История Иерусалимского королевства до взятия Эдессы. 1095–1147 гг.

ной жаждой приобретения, то Бог воздвиг-

нул в наше время священные войны, чтобы

дать новые средства спасения и рыцарям, и

народам, которые, по примеру древних языч-

ников, раздирали друг друга и избивали, и

не вынуждать их, для отречения от света, к

посвящению себя, по принятому обычаю,

монастырской жизни или другим религиоз-

ным обязанностям; таким образом, остава-

ясь при своих привычках и исполняя обыч-

ные должности, люди могли до некоторой

степени заслужить Божеское благоволение.

Вследствие подобных внушений Бога мы и

видели, как взволновались все нации и, зак-

рыв свое сердце для всех других влияний

привычки и привязанности, удалились в из-

гнание, чтобы ниспровергнуть врагов име-

ни Христа и выйти из латинского круга

(orbem latinum excedere) и из пределов изве-

стной земли, притом с таким жаром и радо-

стью, какие никогда не обнаруживаются

людьми, отправляющимися на пиршество

или торжественный праздник. Никто не об-

ращал внимания ни на почести знатных, ни

на владение замками и городами; пренебре-

гали самыми красивыми женщинами, как за-

сохшим и безжизненным цветком; залоги

брака, в прежнее время более ценные самых

дорогих камней, становились предметом от-

вращения; и при этом внезапном изменении

воли каждый охотно предавался предприя-

тию, к которому никто не мог принудить си-

лой, ни склонить убеждением. Ни один ду-

ховный не имел надобности говорить в цер-

квах, чтобы воодушевлять народ к походу,

ибо каждый давал обет отправиться в путь

дома или на улице и ободрял других своими

речами и примером. Все выражали один и

тот же жар, и люди, лишенные всяких

средств, по-видимому, находили их так же

легко, как и те, которые, продав свои огром-

ные имущества и долгим временем накоп-

ленные богатства, запасались большими

средствами. Так исполнялись со всей точно-

стью слова Соломона: «Саранча не имеет

царя, а ходит строем» (Прит., XXX, 27). Ос-

таваясь в своей неправде окоченелой и за-

стывшей, она не может сделать ни скачка,

ни другого доброго дела; но пригретая лу-

чом солнца правды, саранча пускается лётом

вследствие одного природного побуждения,

оставляет отеческий дом и семью и, очища-

ясь новыми помыслами, принимает новые

нравы. И у них (то есть крестоносцев) не

было короля, ибо всякий верный считал Бога

своим руководителем и смотрел на себя, как

на его союзника; никто не сомневался в том,

что Господь ему предшествует; поздравля-

ли себя с тем, что путь предпринимается по

его воле и вдохновению, и радовались в на-

дежде иметь Господа помощником и утеши-

телем в нужде. То движение инстинкта, ко-

торое побуждает саранчу выходить толпами,

чем оно может быть у людей, как не добро-

вольным стремлением, которое направляет

многочисленнейшие народы к преследова-

нию одной и той же цели? Хотя, по-види-

мому, приглашения со стороны апостольс-

кого престола были обращены исключи-

тельно к народу франков, но какой народ,

живущий под христианским законом, не вы-

ступил толпами, и, считая себя наравне с

франками обязанным перед Богом, не упот-

ребил всех усилий для присоединения к ним

и участия в их опасностях? Тут видели и

шотландцев, свирепых у себя, но не знав-

ших внешней войны, с голыми ногами, об-

леченных в шерстяную хламиду, с котом-

кой за плечами; они явились толпой от пре-

делов своей туманной родины, и эти люди,

оружие которых возбуждало смех по срав-

нению с нашим, спешили к нам помочь сво-

ей вере и исполнить обет. Клянусь Богом, я

слышал, что в одну из наших гаваней при-

были люди какой-то неизвестной варвар-

ской нации, говорившие языком до того не-

понятным, что они, не имея возможности

объясниться, складывали пальцы в форме

креста, чтобы тем дать понять, что и они

намерены отправиться в поход за дело

Монета императора Генриха V (1106–1125 гг.)

Крестовые походы (1096–1291 гг.)

веры

. Впрочем, я буду еще иметь случай го-

ворить о том с большими подробностями. Те-

перь же займемся рассмотрением положения

церкви Иерусалимской, или Восточной, ка-

ково оно было в ту эпоху.

Последние главы первой книги (II–IV) посвяще-

ны автором описанию в общих чертах положения

Востока перед началом Крестовых походов; автор

видит главную причину бедствий восточных хрис-

тиан в том, что они удалились от Латинской цер-

кви и распались на множество ересей, к числу ко-

торых он относит и учение Магомета (Mathomus);

он рассказывает ходившие слухи о Магомете, его

деятельности и пожрании его свиньями; наконец, в

заключение говорит о просьбе греков помочь им и

о коварстве императора Алексея.

Книга вторая

В первых пяти главах автор, перейдя внезап-

но от Востока к Западу, говорит о Папе Урбане,

о покорности папскому престолу Франции, о со-

противлении ему со стороны Германии и нако-

нец приводит приблизительно речь Урбана II на

Клермонском соборе.

VI. По закрытии Клермонского собора –

а собор был созван в ноябре (1095 г.), в

восьмой день после праздника св. Марти-

на – по всем провинциям пронеслась молва

о нем, и едва только куда-нибудь достигали

повеления Папы, люди сами шли к своим со-

седям и родственникам, убеждая предпри-

нять «путь Господень», как называли тогда

ожидаемый поход. Высшие графы были за-

няты той же мыслью; желание выступить

овладело и низшим рыцарством; даже бед-

ные были до того воспламенены рвением, что

никто не обращал внимания на скудость сво-

их доходов и не спрашивал себя, может ли

он оставить свой дом, виноградники и поля.

Всякий считал долгом продать лучшую часть

имущества за ничтожную цену, как будто бы

он находился в жестоком рабстве или был

заключен в темницу и дело шло о скорей-

шем выкупе. В ту эпоху был всеобщий го-

лод; даже богатые испытывали крайнюю

нужду в хлебе, и некоторые из них, имея на-

добность приобрести многое, не имели ни-

чего, или почти ничего, чтобы удовлетворить

своим потребностям. Большое число бедных

пыталось кормиться корнями диких расте-

ний, и так как хлеб был очень редок, то они

искали повсюду новых средств к пропита-

нию, чтобы заменить испытываемое ими ли-

шение. Самые важные люди подвергались

угрозам бедности, на которую все жалова-

лись, и каждый, видя, как терзается голодом

бедный народ, осуждал себя на крайнюю бе-

режливость, в страхе расточить свои богат-

ства излишней роскошью. Вечно ненасытные

скупцы радовались времени, благоприятно-

му для их бесчеловечной жестокости, и, бро-

сая взгляды на старые запасы накопленного

хлеба, делали каждый день новые расчеты

той суммы, которую они присоединят к пре-

жним кускам золота, по продаже своего хле-

ба. Таким образом, когда одни испытывали

тяжкие страдания, а другие предавались рас-

четам корысти, которая подобно «бурному

дуновению сокрушает на море корабли»

(Пс., 47, 8), Христос занимал сильно умы

всех, и тот, кто освобождает скованных це-

пями из драгоценных камней, разрушил и

оковы жадности, спутывавшие людей в этом

отчаянном положении. Как я сказал, каждый

уменьшил, как можно более, свое потребле-

ние в такое голодное время; но едва Хрис-

тос внушил этим бесчисленным массам лю-

дей намерение пойти в добровольное изгна-

ние, немедленно обнаружились богатства

большей части из них, и то, что казалось до-

рого в спокойное время, продавалось по са-

мой низкой цене, когда все тронулись с мес-

та для предпринятия того пути. Так как мно-

гие торопились окончить свои дела, то

произошло удивительное явление, которое

послужит образчиком внезапного и неожи-

данного падения всех цен: за денарий мож-

но было купить семь овец. Недостаток хле-

ба превратился в изобилие, и каждый, забо-

тясь всеми средствами собрать более или

менее денег, продавал все, что имел, не по

его стоимости, а за все, что давали, лишь бы

не оставаться последним в предпринятом

пути Божием. Таким образом, в то время

произошло изумительное явление: все поку-

пали дорого и продавали дешево; при всеоб-

щем стремлении дорого покупалось все, что

было необходимо для дороги, а то, чем сле-

Это были скандинавы.

История Иерусалимского королевства до взятия Эдессы. 1095–1147 гг.

довало покрыть издержки, продавалось весь-

ма дешево. В прежнее время темницы и пыт-

ки не могли бы вырвать силой того, что те-

перь отдавалось за безделицу. Но вот еще

одно обстоятельство не менее забавное: мно-

гие из тех, которые не имели ни малейшего

намерения отправиться, шутили и смеялись

над теми, которые продавали свои вещи так

дешево, и утверждали, что им предстоит жал-

кий путь и что еще более жалкими они вер-

нутся домой; а на другой день эти же самые

люди, одержимые внезапно тем же желани-

ем отдавали все свое имущество за ничтож-

ные деньги и шли вместе с теми, над кем

только что смеялись. Что сказать о детях и

старухах, приготовлявшихся идти на войну?

Кто исчислит дев и старцев, подавленных тя-

жестью лет? Все воспевают войну, если не

все принимают в ней участие; все ждут му-

ченичества, на которое они идут, чтобы пасть

под ударами мечей; и говорят: «Вы, юноши,

вступайте в бой, а нам да будет позволено

заслужить перед Христом своими страдани-

ями». И так как они были вдохновлены пла-

менным желанием приобрести Бога, хотя и

не имели в себе света науки, то Бог, увенчи-

вающий часто счастливым успехом самые

безрассудные предприятия, дал спасение и

этим простодушным людям в награду за их

добрые намерения. При этом случае можно

было увидеть самые забавные приключения,

вызывавшие смех: бедные, подковав быков,

как то делают с лошадьми, запрягали их в

двуколые телеги, на которых помещались их

небольшие пожитки вместе с малолетними

детьми, и тащили все это за собой; когда эти

дети видели перед собой замок или город, то

поспешно спрашивали, не Иерусалим ли это,

к которому они идут.

В небольшой седьмой главе автор делает от-

ступление, чтобы сказать несколько общих слов

о печальном внутреннем состоянии Франции.

VIII. Пока князья, нуждавшиеся в служ-

бе людей, составлявших их свиту, продол-

жительно и мешкотно собирались в дорогу,

чернь, бедная средствами, но богатая числом,

собралась около одного человека, называв-

шегося Петром Пустынником, и изъявила

ему повиновение, как своему вождю, по

крайней мере на то время, пока все это про-

исходило в нашей стране. Я разузнал о нем,

что он был, если не ошибаюсь, из города

Амьеня (Ambianensis) и вел сначала жизнь

пустынника под одеждой монаха, не знаю, в

какой именно части Верхней Галлии (ныне

Северная Франция). Выйдя оттуда, не знаю,

с каким намерением, он, как мы видели, хо-

дил по городам и селам и повсюду пропове-

довал. Народ окружал его толпами, прино-

сил ему дары и прославлял его святость с

таким усердием, что я не помню, чтобы ког-

да-нибудь и кому были оказаны такие почес-

ти. Петр обнаружил большое великодушие

при раздаче имущества, которым наделяли

его. Он возвращал мужьям их жен, потеряв-

ших честь, присоединяя к этому дары, и вос-

становлял мир и согласие между людьми,

поссорившимися с властью. Все, что он ни

делал, ни говорил, обнаруживало в нем бо-

жественную благодать; так что многие вы-

дергивали шерсть из его мула, чтобы хранить

то как святые останки: я рассказываю это не

потому, что считаю истиной, но больше для

простых людей, которые любят все новень-

кое (quod nos non ad veritatem, sed vulgo

referimus amanti novitatem). Он носил на го-

лом теле шерстяную тунику, на голове ка-

пюшон (cucullus) и сверх всего грубую ман-

тию до пят; руки и ноги оставались голыми;

хлеба он не ел или почти не ел, а питался

вином и рыбой. Этот-то человек, собрав мно-

гочисленную армию, увлеченную отчасти

общим потоком, а отчасти его проповедями,

решился направить свой путь через землю

венгров.

В последующих главах до конца второй книги

автор рассказывает о печальном исходе похода

первых крестоносцев и говорит о приготовлени-

ях князей, принявших участие в Первом кресто-

вом походе.

Книга третья и последующие до шестой вклю-

чительно излагают историю похода до появления

крестоносцев под стенами Иерусалима, в седьмой

и последней книге автор описывает взятие Иеру-

салима, правление Готфрида и начало царствова-

ния его брата Балдуина I; в заключение этой кни-

ги он присоединяет отрывочные дополнения к

прежнему изложению, по мере того как являлись

к нему новые пилигримы с новыми рассказами,

которых он не успел включить в текст.

Gesta Dei per Francos. Lib. VII. Ed.

Bongars. 1611. Кн. I и II.

Крестовые походы (1096–1291 гг.)

ИЗ АВТОБИОГРАФИИ

ГВИБЕРТА НОЖАНСКОГО:

ДОМАШНЕЕ ВОСПИТАНИЕ

ТОГО ВРЕМЕНИ

И МОНАСТЫРЬ. 1053–1104 гг.

(около 1124 г.)

твой служитель, который превзошел свой

век, изумительной мудростью и беспредель-

ными познаниями: вследствие того при по-

мощи щедрой благостыни она не раз умоля-

ла своего духовного отца, чтобы он, одарен-

ный тобой всякими познаниями, вдохновил

и мое сердце жаждой наук. С того времени я

начал обучаться грамоте; едва я успел усво-

ить себе первые начала, как моя мать, в сво-

ей жажде образовать меня, решилась пору-

чить то учителю грамматики.

Незадолго перед этим, да даже еще и

теперь, учителя грамматики были так ред-

ки, что почти ни одного нельзя было найти

в селах, и в городах с трудом отыскивались

немногие, притом и эти были столь слабы в

науке, что их невозможно и сравнивать с

теми грамотеями (clericis), которые ныне

странствуют по селам. Мой же учитель,

которому мать поручила меня, сам учился

грамматике в позднем возрасте и был тем

менее знаком с этой наукой, что обучался

ей слишком поздно; но он был столь скро-

мен, что эта добродетель вознаграждала

ему слабые познания. Через посредство не-

которых из клериков, которые под именем

капелланов отправляли у моей матери Бо-

жественную службу, она просила его при-

нять на себя занятия со мной: он же в то

время занимался с одним из моих двоюрод-

ных братьев; жил в замке вместе с ним у

его родственников и был им весьма необ-

ходим; хотя он и был тронут просьбами

моей матери и расположен к ней за ее доб-

родетели и чистоту нравов, но он не решал-

ся удалиться от моих родственников в опа-

сении их оскорбить и переехать к моей ма-

тери. Одно видение, о котором я расскажу,

положило предел его колебаниям.

Ночью, когда он лежал в своей комнате

– я помню очень хорошо, эта была та самая

комната, в которой все учившиеся у него

собирались в замке,– тень какого-то старца

с седой головой и наружностью, внушаю-

щей уважение, остановилась на пороге, дер-

жа меня за руку и, по-видимому, имея на-

мерение ввести в комнату. Действительно,

этот старец, остановившись при входе и

указывая мне на маленькую кровать, на ко-

торой тот держал свои вещи, сказал мне:

«Подойди к этому человеку, ибо он должен

Книга первая

В первых трех главах автор, оставивший нам

описание собственной жизни, которое охваты-

вает вторую половину XI в. и начало XII в., по

обычаю того времени начинает обращением к

Богу, говорит об отношениях Божества к чело-

веку, кается в своих прегрешениях и исчисляет

все благодеяния Господа, которыми он был осы-

пан и в числе которых на первом месте стоит

то обстоятельство, что у него была благочес-

тивая мать, не увлекавшаяся при своей красо-

те обольщениями мира, и в заключение расска-

зывает ее тяжелые роды, что побудило отца

дать обет Богу посвятить новорожденного – а

это и был наш автор,– монастырской жизни.

IV. Родившись таким образом, как то

рассказано мной, едва я начал понимать удо-

вольствие, доставляемое детскими игруш-

ками, как ты, о Боже милосердый, должен-

ствующий заменить мне место отца, сделал

меня сиротой. Только что прошел восьмой

месяц от моего рождения, как мой отец по

плоти скончался; и при этом я должен, Гос-

поди, благодарить тебя, что ты допустил его

умереть с христианскими чувствами, ибо

он, если бы остался в живых, непременно

воспротивился бы видам твоего помысла на

меня. И так как развитие моего роста и ес-

тественная живость младенца казались ему

предназначенными более для светской жиз-

ни, то никто не сомневался в том, что лишь

только наступит время для меня занимать-

ся науками, отец уничтожит данный им обет.

Но ты, премудрый устроитель всего, ты спа-

сительно распорядился обоими нами, и я не

лишен познания твоих заповедей, и отец не

нарушил данного тебе обещания.

Между тем та, которую ты оставил вдо-

вой, воспитывала меня с самыми нежными

заботами. Наконец она избрала день св. Гри-

гория, чтобы отдать меня в обучение. Она

слыхала, Господи, что есть один святой муж,

История Иерусалимского королевства до взятия Эдессы. 1095–1147 гг.

очень любить тебя»; сказав это, он отпус-

тил мою руку и позволил отойти от себя; я

подбежал к тому, на кого он мне показал и

так расцеловал его, что он проснулся. С тех

пор он почувствовал ко мне такую привя-

занность, что без дальнейшего колебания и

страха оскорбить моих родственников, ко-

торым он вместе со всеми своими был впол-

не предан, согласился наконец переехать к

моей матери.

Ребенок, которого он воспитывал до

того дня, был очень красив собой и хоро-

шего рода; но он имел такое отвращение к

наукам, был так неспособен к обучению,

столь лжив для своего возраста, с такой на-

клонностью к воровству, что, несмотря на

весь надзор за ним, он никогда не был за

работой и проводил целые дни, спрятав-

шись в виноградниках. Получив отвраще-

ние к такому испорченному ребенку, прель-

щенный дружбой, которую выражала ему

моя мать, и особенно побуждаемый виде-

нием, о котором я говорил выше, он бро-

сил заниматься воспитанием того ребенка

и весьма основательно освободился от гос-

под, в зависимости от которых жил до того

времени; но все это не прошло бы ему да-

ром, если бы его не спасло уважение,

которым пользовалась моя мать, и ее вли-

яние.

V. С той минуты как я был отдан ему на

руки, он назидал меня с такой чистотой, так

искусно ограждал меня от всех пороков,

которыми обыкновенно сопровождается

младший возраст, что я был тем избавлен

от беспрерывных опасностей. Он меня не

пускал никуда от себя; я не мог отдыхать

нигде, как только подле матери, ни полу-

чать подарков без его позволения. Он тре-

бовал от меня, чтобы я действовал с осто-

рожностью, точностью, вниманием, тщани-

ем, так что, казалось, он желал, чтобы я вел

себя, не только как клерик, но как монах.

Действительно, в то время, когда мои свер-

стники бегали там и сям в свое удовольствие

и имели позволение время от времени поль-

зоваться своей свободой, я, оставаясь веч-

но на привязи, укутанный, подобно клери-

ку, смотрел на толпу играющих, как суще-

ство, поставленное выше их. Даже по

воскресеньям и по праздникам меня при-

нуждали следовать такому жестокому пра-

вилу; редко давалось мне несколько минут

отдохновения и никогда я не имел целого

дня, всегда одинаково подавленный тяжес-

тью труда; мой учитель обязался учить толь-

ко меня и не имел права заниматься ни с

кем другим.

Каждый, видя, как он побуждает меня к

труду, надеялся сначала, что такие чрезвы-

чайные упражнения изощрят мой ум; но эта

надежда скоро уменьшилась, ибо мой учи-

тель был очень неискусен в чтении стихов

и сочинении их по всем правилам. Между

тем он осыпал меня почти каждый день гра-

дом пощечин и пинков, чтобы заставить си-

лой понять то, что он никак не мог растол-

ковать сам.

Я мучился в этих бесплодных усилиях

почти 6 лет, не достигнув никаких резуль-

татов своего учения; но зато в отношении

Посох аббатов Клервоских. Лиможская работа

XII в. Париж. Музей Клюни

Крестовые походы (1096–1291 гг.)

правил морали не было минуты, которой бы

мой наставник не обращал в мою пользу. По

части скромности, стыдливости, хороших

манер он употребил весь труд, всю нежность,

чтобы я проникся этими добродетелями.

Только дальнейший опыт уяснил мне, в ка-

кой степени он превышал всякую меру, ста-

раясь для моего обучения держать меня в

постоянной работе. Я не буду говорить об

уме ребенка, но и взрослый человек, чем его

более лишают отдыха, тем он более тупеет;

чем он с большим упорством предается ка-

кому-нибудь труду, тем силы его более ос-

лабевают от излишка работы, и чем сильнее

принуждение, тем жар его скорее остывает.

Таким образом, необходимо щадить наш

ум, утомленный и без того оболочкой на-

шего тела. Даже и на небе устанавливается

правильно тишина ночи именно потому, что

в этой жизни наши силы не могут оставать-

ся совсем без отдыха и нуждаются иногда в

созерцательном состоянии: точно так же и

дух не может быть в вечной подвижности,

каково бы ни было дело, которым он занят.

Вот почему, какому занятию мы ни были

бы преданы, я полагаю, необходимо разно-

образить предмет нашего внимания, чтобы

дух, переходя от одного предмета к друго-

му, возвращался обновленным и свежим к

любимой работе; чтобы наша природа, лег-

ко утомляющаяся, находила в перемене

труда род некоторого облегчения. Припом-

ним, что и Бог не дал времени одну и ту же

форму и захотел, чтобы его превращения:

дни и ночи, весна, лето, зима и осень слу-

жили человеку отдохновением. Итак, пусть

тот, кто берется быть учителем, обратит

внимание на то, чтобы распределять обязан-

ности детей и юношей, воспитание которых

возложено на него; ибо я не думаю, чтобы

их должно вести иначе по сравнению с теми,

ум которых взрос и окреп.

Мой учитель питал ко мне гибельную

дружбу, чрезмерная его строгость достаточ-

но обнаруживалась в несправедливых побо-

ях, которыми он меня наделял. С другой сто-

роны, точность, с которой он наблюдал за

каждой минутой работы, превышала всякое

описание. Он бил меня тем несправедливее,

что, если бы у него был действительно та-

лант к обучению, как он полагал, то я, как

и всякий другой ребенок, понял бы легко

каждое толковое объяснение. Но так как он

выражался с трудом, то часто и сам не по-

нимал того, что силился объяснить; враща-

ясь в кругу тесных и простых понятий, он

не отдавал себе ясного отчета и даже не по-

нимал, что говорил, почему совершенно на-

прасно вдавался в рассуждения. Действи-

тельно, его ум был до того ограничен, что

если он что дурно понял, учась в позднем

возрасте, как я выше сказал, то ни за что не

решался отказаться от своих прежних по-

нятий, и если ему случалось высказать ка-

кую-нибудь глупость, то, считая себя непо-

грешимым, он поддерживал ее и в случае

надобности защищал кулаками; но я думаю,

он мог бы легко не впадать в такую ошиб-

ку... (пропуск в манускрипте) ибо, как вы-

разился один ученый, для ума, не довольно

еще укрепленного наукой, нет большей сла-

вы, как говорить только о том, что знаешь,

и молчать о том, чего не знаешь.

Обращаясь со мной столь жестоко толь-

ко потому, что я не знал того, что было ему

самому неизвестно, он должен был бы по-

нять, как несправедливо требовать от сла-

бого ума ребенка того, что не было в него

вложено. Как умный человек с трудом мо-

жет понять, а иногда и совсем не понимает

слов дурака, так и те, которые, не зная на-

уки, утверждают, что они знают ее и хотят

еще учить других, запутывают свою речь по

мере того, как они стараются сделать себя

более понятными. Нет ничего труднее, как

рассуждать о том, чего не знаешь: темно и

для себя, и для того, кто слушает, так что

оба столбенеют. Все это, Господи, я говорю

не для того, чтобы запятнать имя друга столь

дорогого для меня, но чтобы каждый, читая

наш труд, понял, что мы не должны выда-

вать другим за верное то, что существует в

нашем воображении, и не должны покрывать

сомнительного мраком своих догадок.

VI. Хотя мой учитель держал меня очень

строго, но во всех других отношениях он

показывал всеми средствами, что любит

меня, как самого себя. Он занимался мной

с такой заботливостью, так внимательно

следил за моей безопасностью, что ничто

враждебное не достигало меня, с таким вни-

История Иерусалимского королевства до взятия Эдессы. 1095–1147 гг.

манием он ограждал от влияния дурных

нравов людей, окружавших меня, так мало

позволял матери заботиться о блеске моей

одежды, что, казалось, он исполнял обязан-

ности не воспитателя, а отца, и беспокоил-

ся не о моем теле, а о душе. И я испытывал

к нему такое чувство дружбы, хотя и был

для своего возраста несколько тяжеловат и

робок, и хотя иногда моя нежная кожа но-

сила без всякой причины на себе следы пле-

ти, что не только не питал к нему страха,

естественного в том возрасте, но забывал

всю жестокость и повиновался ему с непод-

дельной любовью. Вот почему мой учитель

и моя мать, видя, какое оказывал я почте-

ние им обоим, старались делать опыты, что-

бы убедиться, кого я больше слушаюсь, и

давали мне вместе приказания. Но вскоре

представился им случай, независимо от их

намерения, решить этот вопрос окончатель-

но. Однажды, когда меня побили в школе –

школой же называлась одна из комнат на-

шего дома, ибо мой учитель, взявшись вос-

питывать меня одного, оставил всех преж-

них своих учеников, как того требовала моя

рассудительная мать, согласившись, впро-

чем, увеличить его жалованье и дав ему зна-

чительную прибавку, – прекратив на не-

сколько часов вечером мои занятия, я сел

на колени своей матери, жестоко избитый

и наверно более, чем заслуживал. На обыч-

ный вопрос моей матери, били ли меня в

этот день, я, не желая выдать учителя, ут-

верждал, что нет. Но она, заворотив против

моей воли ту часть одежды, которую назы-

вают рубашкой, увидела, что мои ручонки

все почернели и кожа на плечах вздулась и

распухла от розог. При этом виде, жалуясь,

что со мной обращаются так дурно в не-

жном возрасте, она воскликнула со слеза-

ми, в смущении и вне себя: «Я не хочу боль-

ше, чтобы ты был клериком и чтобы для

знакомства с науками тебе приходилось

испытывать подобное обращение». При

этих словах, смотря на нее с гневом, как

только мог, я ей отвечал: «Если бы мне при-

шлось умереть, то я не перестану учиться,

чтобы сделаться клериком». Действитель-

но, она мне обещала, как только я приду в

возраст и пожелаю того, сделать меня ры-

царем и доставить мне оружие и прочее

одеяние. Когда же я с пренебрежением от-

верг подобное предложение, твоя достой-

ная служительница, о Господи, выслушала

свое несчастье с такой признательностью и

столь радостно ожила духом, что сама пе-

редала мой ответ моему наставнику. Оба

они пришли в восторг, что я обнаружил

столь пламенную преданность знанию, ко-

торому посвятил меня мой отец; с большой

быстротой я изучил науки, не отказывался

от церковных обязанностей, когда того тре-

бовало время или дело, даже предпочитал

их еде. Но так это было только в то время.

Ты же, Господи, знаешь, как впоследствии

я изменился в своих намерениях, с каким

отвращением я ходил на церковную служ-

бу, и только побои могли меня к тому при-

нудить. В те же времена, о Боже, у меня

было, без сомнения, не религиозное чув-

ство, вытекавшее из души, но каприз ребен-

ка, которым я увлекался. Когда юность раз-

вила во мне дурные семена, которые я но-

сил в себе от природы, и внушила мне

помыслы, разрушившие все прежние наме-

рения, моя наклонность к благочестию со-

вершенно исчезла. Хотя, о Боже, в ту эпо-

ху, твердая воля или, по крайней мере, по-

добие твердой воли, по-видимому,

возбуждала меня, но вскоре она пала, из-

вращенная самыми пагубными помыслами.

VII. Моя мать употребляла все средства,

какие от нее зависели, чтобы доставить мне

церковную бенефицию (то есть доход с цер-

ковных имений). Но подобное желание было

не только неблагоразумно, но даже преступ-

но. У меня был младший брат, рыцарь и

гражданин города Клермона, находящегося

в двух... (пропуск нескольких слов в мануск-

рипте)... перед замком, который стоит меж-

ду Компьенем и Бове. Мой брат ожидал по-

лучить деньги от сеньора того места, не

знаю, в качестве ли дара или феодальной по-

винности; но так как сеньор медлил с упла-

той за недостатком денег, то, как я догады-

ваюсь, некоторые из моих родных пожелали

дать мне (автору было в то время около 12

лет) место каноника, в виде пребенды, при

той церкви, которая в противность канони-

ческим декретам находилась в его власти, с

тем, чтобы брат перестал мучить его день-

гами, которые он был ему должен.

Крестовые походы (1096–1291 гг.)

В ту эпоху (около 1065 г.) только что

вышло определение апостольского престо-

ла против женатого духовенства; и вслед-

ствие того на женатых поднялась такая буря

со стороны завистливых клериков, что они

с яростью требовали, чтобы женатые духов-

ные были лишены церковных бенефиций и

чтобы им было запрещено отправлять тре-

бы. При таком стечении обстоятельств пле-

мянник моего отца, человек, стоявший

выше всех своих и по могуществу, и по об-

разованности, предавался столь постыдно

распутству, что не желал ни с кем связы-

вать себя брачными узами. По поводу того

канона он напал с яростью на женатое ду-

ховенство, как будто особенное чувство

стыдливости вынуждало его вооружаться

против брака. Так как он был светский и не

мог быть удержан никакими законами, то

чем более он давал себе свободы, тем бо-

лее ею злоупотреблял. Действительно, он

никогда не вступал в брачные узы и не со-

глашался надеть на себя такое ярмо. Подоб-

ное поведение составило ему повсюду ху-

дую славу; но огромные богатства, ставив-

шие его выше других, защищали его по

принятому порядку в свете с такой силой,

что он, не опасаясь упреков за свой соб-

ственный разврат, не прекращал яростные

нападки против женатого духовенства.

Найдя случай быть мне полезным на

счет одного богатого священника, он, как

говорят, ходатайствовал у владельца замка

– на него же он имел большое влияние по

причине услуг, которые мог ему оказать,–

чтобы этот пригласил меня, пользуясь от-

сутствием духовенства и не призывая его в

собрание, и дал мне инвеституру на долж-

ность каноника; владетель же замка с со-

гласия епископа и в противность всякому

праву и закону исправлял весьма некстати

обязанности аббата той церкви; не будучи

сам каноником, он требует от каноников ис-

полнения канона. В ту эпоху нападали не

только на браки духовных первых трех ор-

денов и каноников, но и считали преступ-

ным всякую покупку церковных должнос-

тей, даже бенефиций без паствы, как-то: пре-

бенды, обязанности регента хора, главы

капитула и других того же рода, а потому

не только лица, имевшие важные должнос-

ти, но и такие, которые занимались внут-

ренними делами аббатства или держали сто-

рону клерика, потерявшего свою пребен-

ду,– одним словом, большое число моих

современников начали роптать по поводу

симонии и отлучений, известие о которых

только что распространилось в то время.

Священник, пребенда которого была отда-

на мне и который имел жену и не желал от-

казаться от нее, несмотря на отлучение,

перестал, однако, служить обедню. Так как

он ставил свою плоть выше Божественной

литургии, то и был справедливо наказан,

хотя думал освободиться от наказания воз-

держанием от священнодействия. Лишен-

ный звания каноника, он, однако, служил

обедню, где бы ему ни вздумалось, и при-

том держал при себе жену. В то время рас-

пространился слух, что он во время служ-

бы отлучил от церкви мою мать и все ее

семейство. Тогда моя мать, робея всегда

перед священными лицами и страшась на-

казаний, уготованных грешникам, трепета-

ла при мысли оскорбить кого бы то ни было

и потому дала знать ему, что она возвраща-

ет несправедливо приобретенную пребен-

Рыцарь и оруженосец. С миниатюры XII в.

История Иерусалимского королевства до взятия Эдессы. 1095–1147 гг.

ду, а для меня удержит у сеньора города

первую вакансию, которая очистится по

случаю смерти клерика. Но это значило

спастись от железа, чтобы погибнуть от

меди. Купить имущество, которым придет-

ся владеть только вследствие смерти вла-

детеля, не может значить ничего другого,

как каждый день наталкивать кого-нибудь

на человекоубийство...

В следующих главах, от VIII до XVI, автор

делает сначала большое отступление, в кото-

ром излагает печальное состояние монашества

в ту эпоху и рассказывает в назидание жизнь

некоторых личностей, поддерживавших своей свя-

тостью это учреждение; потом снова возвраща-

ется к собственной истории и говорит, как мать

на 12-м году его жизни отдала его на попечение

одному аббату, а сама удалилась в монастырь;

как автор, увлеченный сначала страстями, а по-

сле побуждаемый раскаянием, вступил в мона-

шеское звание, и затем как и в монастыре он

снова пал нравственно.

XVII. Между тем, и в монастырях, пре-

давшись с такой необузданностью писать

стихи, что я предпочитал эту достойную ос-

меяния суету всем книгам божественного

писания, я дошел наконец до того, что, ув-

лекаемый своим легкомыслием, имел при-

тязание подражать поэтическим произведе-

ниям Овидия, буколикам, и хотел воспро-

изводить всю нежность любви в созданиях

собственного воображения и в сочинениях,

которые писал. Мой дух, забыв всю стро-

гость, которой он должен подчиняться, и

отбросив всякий стыд религиозной профес-

сии монаха, так много питался обольщени-

ями отравляющей распущенности, что я

занялся только тем, чтобы в поэзии воспро-

извести все то, что говорилось в наших со-

браниях, не обращая внимания на то, как

оскорбительны были для устава нашего свя-

щенного ордена все подобные упражнения.

Таким образом, я был весь проникнут той

страстью и так помрачен обольстительны-

ми выражениями поэтов, что многое при-

думывал собственным воображением; иног-

да эти выражения производили во мне та-

кое волнение, что я чувствовал дрожь по

всему телу. А так как мой дух был постоян-

но возбужден и забывал всякое воздержа-

ние, то в моих произведениях раздавались

только такие звуки, какие могли быть выз-

ваны подобным настроением мысли.

Кончилось тем, что моя страсть до того

возмутила всю мою внутренность, что я

иногда позволял себе непристойные слова

и писал небольшие сочинения, в которых

не было ни ума, ни сдержанности, ни бла-

городных чувств. Когда это дошло до све-

дения моего учителя, то он был в высшей

степени тем огорчен, и однажды ему слу-

чилось уснуть под впечатлением грусти, ко-

торую я ему причинил. Когда он задремал,

ему представилось следующее видение. Он

увидел перед собой седовласого старца,

смею думать, того самого, который прежде

подводил меня к нему и уверял, что моя лю-

бовь к учителю останется неизменной; этот

старец объявил ему строгим голосом: «Я

требую от тебя отчета по поводу этих со-

чинений, ибо рука сочинявшего их не одна

и та же с рукой, которая их писала». Когда

мой учитель рассказал мне это видение, мы

оба сошлись в способе его толкования. Воз-

лагая нашу надежду на тебя, Господи, мы

были опечалены, но вместе и радовались,

видя, с одной стороны, доказательство тво-

его отеческого гнева, а с другой – уверен-

ные, что это видение возвещало хорошую

перемену в моих наклонностях к постыд-

ному. Действительно, если старец объявил,

что рука сочинявшего и писавшего не одна

и та же, то из этого прямо следовало, что

эта рука не станет упорствовать в столь по-

зорном поведении. Это была та моя рука,

которая оставалась моей, когда я употреб-

лял для порока, но она делалась неспособ-

ной к воспроизведению столь недостойных

ее предметов, когда я предавался почитанию

добродетели. Но ты, Господи, знаешь, а я

исповедую, что в ту эпоху ни страх перед

тобой, ни стыд, ни то знаменитое и святое

видение не могли возвратить меня к чисто-

те нравственной. С тем же бесстыдством,

которое овладело мной внутренне, я про-

должал писать те зазорные произведения.

Втайне я сочинял стихи того же рода, хотя

и не осмеливался показывать их всем, или

показывал только людям, подобным мне;

очень часто, скрывая имя автора, я прочи-

тывал их встречным и радовался выслуши-

вать похвалу от тех, которые разделяли мои

Крестовые походы (1096–1291 гг.)

чувства, что препятствовало мне еще более

назвать свои имя; так как похвала не отно-

силась к автору, то мне приходилось втай-

не наслаждаться плодами или скорее сты-

дом греха. Но, мой Отец, ты наказал такие

дела, когда того восхотел. Действительно,

на меня воздвиглись несчастья по поводу

этих произведений; ты препоясал мою

душу, преданную тем заблуждениям, по-

ясом бедствий и удручил мое тело болезня-

ми плоти. Тогда наконец меч дошел до са-

мой души, ибо несчастье поражает самый

рассудок человека.

Таким образом, с тех пор, как муки гре-

ха надоумили меня, тогда я бросил свои пу-

стые занятия; не будучи в силах оставаться

праздным и покинув игру воображения, я

предался духовным предметам и перешел к

занятиям, более полезным. Так я начал,

хотя и поздно, с ревностью работать над

тем, на что мне часто указывали многочис-

ленные и превосходные писатели, а имен-

но: я обратился к комментариям Священ-

ного Писания, и особенно изучал беспрес-

танно произведения Григория, в которых

более нежели где-нибудь заключен ключ на-

уки; потом я начал, по методе древних пи-

сателей, объяснять слова пророков и еван-

гельских книг, толкуя сначала их аллегори-

ческий или нравственный смысл, а потом

мистический. Более всех меня поощрял к

подобным работам Ансельм, аббат в Беке,

сделавшийся впоследствии архиепископом

в Кентербери и бывший уроженцем зааль-

пийской страны, из города Аосты; это был

несравненный человек и по познаниям, и по

великой святости своей жизни. Когда он был

еще приором вышеназванного монастыря,

он открыл мне свои познания, и так как я,

будучи мальчиком, находился в первой поре

возраста и развития, то он старался с чрез-

вычайным благодушием наставить меня,

как я должен руководить в себе внутренне-

го человека и управляться правилами разу-

ма для власти над своим маленьким телом.

Прежде чем он сделался аббатом и управ-

лял только монастырем, он часто навещал

монастырь Флавиньи, в котором я был по-

мещен во внимание его научного и религи-

озного процветания, и с такой ревностью со-

общал мне плоды своей учености, с такой

заботливостью старался отпечатлеть их во

мне, что казалось – я был единственной це-

лью его посещений.

В конце этой главы автор говорит об учении

Ансельма и о других своих работах по толкова-

нию Св. Писания. В остальных же главах первой

книги (XVIII–XXVI), рассказав о неожиданном сво-

ем избрании в аббаты монастыря св. Марии в го-

роде Ножане, автор записывает легенды о мона-

хах Флавиньи, который им был оставлен. Вторая

книга посвящена специально истории Ножанско-

го монастыря; наконец, в третьей и последней

книге изложена история коммуны города Лана, к

епархии которого принадлежал и Ножанский

монастырь – самый любопытный документ из вну-

тренней жизни коммун начала XII в.

De vita sua, sive Monodiarum libri II. Кн. I.