исследований и британской политологией, отмечая в последней акцент на историческое
познание и интерпретативизм [Adcock, Bevir 2005]. Что еще более знаменательно, так это
стремление всех участников дискуссии не противопоставлять различные подходы и
традиции, а попытаться найти некоторую синтетическую основу для их взаимодействия и
взаимообогащения. В этом отношении общую установку формулирует Герардо Мунк,
который, завершая главу об истории сравнительной политологии, пишет: «Короче,
требуют уважения как приверженность сравнительной политологии гуманистической
традиции, так и ее живая устремленность к науке. Душа компаративистов возбуждается не
только сущностным интересом к глобальной политике, но менее всего – только методами,
используемыми для исследования своего предмета. Отсюда, будущее сравнительной
политологии, вероятно, должно вращаться вокруг способности
компаративистов\преодолевать ослабевающие различия\и связывать их интерес
одновременно с субстанцией и методом, политикой и наукой» [Munck 2007: 59; курсив
–\Л.С.]. «Ослабевающие различия» связаны с понижением уровня противостояния
дюркгеймовской и веберовской традиций, количественных и качественных методов,
объяснения и понимания, выяснения причин и простого описания, позитивизма и
герменевтики. В целом, в сравнительной политологии начинает господствовать
убеждение, что метод должен быть подчинен исследовательской субстанции, т.е.
политике; следует искать такие подходы, которые базировались бы на особенностях
политической реальности. В этом движении к синтезу особую роль начинают играть
когнитивные составляющие политического процесса, идеи, которыми люди
руководствуются в политике. То, что идеи оказывают влияние на политику, является в
данном случае довольно банальным утверждением; новым является рассмотрение идей в
качестве значимых объяснительных причин политических процессов и событий. До этого
идеи всегда сводились к интересам, функциям, структурам, институтам, мирам, т.е. к
чему-то объективно данному, реальному и аналитически выводимому из наблюдений, и
эти объективированные факты рассматривались в качестве основы объяснений. Идеи
требовалось объяснить, но сами они редко выступали в качестве фактора объяснения.
Инструменталистское понимание идей для политики сегодня заменяется
субстанциональным пониманием политических идей и их значимого внедрения в процесс
конструирования интересов, функций, структур, институтов, миров, режимов. В
политической науке и сравнительной политологии этот поворот в методологии находит
выражение, в частности, в\конструктивистском подходе[Dessler 1999; Finnemore, Sikkink
2001; Green 2002; Hay 2004; Guzzini, Leander 2006; Bucker 2007]. Основная проблема
заключается в том, удалось ли конструктивизму преодолеть слабости сциентистских
ориентаций бихевиоризма и структурного функционализма? Вместе с тем, в каком
отношении к ним находится конструктивизм, не является ли он новой версией (хотя и
обогащенной когнитивным подходом) позитивистской науки? Именно эти вопросы и
будут являться основным предметом данной статьи. При этом акцент будет сделан на
применимости конструктивизма к сравнительным политическим исследованиям.
Конструктивизм как методологический подход
Конструктивизм является сегодня одним из методологических подходов,
объединивших ряд идей таких направлений в изучении политики и управления, как новый
институционализм, когнитивистика, теория автопоейтических систем, интерпретативизм,
идеи постмодернизма и др. В целом можно говорить о том, что на его становление и
развитие повлияли философия коммунитаризма, коммуникативная теория и концепция