Сивачёв Н.В., Язьков В.Ф. Новейшая история США. 1917-1972

Подождите немного. Документ загружается.

2. Господство консерватизма в идеологии и политике

буржуазных партий

С 19-54—1955 пг. США начали 'медленно выбираться из мак-

картистокого болота, 1в которое они были затянуты в «смутное

время» 1949—1954 пг. Однако «выздоровление» от порожденной

господством монополий маккартистской болезни проходило совер-

шенно неудовлетворительно. В" США не нашлось эффективной

социальной медицины для уничтожения корней .маккартизма.

Эпидемия была остановлена, вспышка заглушена, а опасность

рецидивов осталась и до наших дней.

Вначале Д. .Эйзенхауэр и его штаб (это слово обрело с 1953 г.

в Белом доме права гражданства, ибо на президентских советни-

ков .глава государства смотрел как на штаб, где, кстати сказать,

было немало военных штабистов) видели единственное зло для

нации в («новом» и («справедливом» курсах Ф. Рузвельта и Г. Тру-

мэна. Консерватизм во всех областях общественной жизни проти-

вопоставлялся «ползучему социализму», который, по словам

Д. Эйзенхауэра, «в течение последних двадцати лет... вторгался в

Соединенные Штаты». Это вполне устраивало .маккартистов, с на-

деждой смотревших на президента и с еще большим энтузиазмом

на вице-президента. Но включить Д. Эйзенхауэра в число реак-

ционных крестоносцев маккартистам было не суждено. Президент

оказался на самом деле консерватором — ни более, ни менее! Он

считал, что собственнические круги устали от 20-летней неустой-

чивости, порожденной усиливавшимся государственным вмеша-

тельством в их прерогативы; что морально-политические силы на-

рода измотаны постоянным перенапряжением, созданным из-за

слишком далеко идущих целей, навязанных ему демократами во

внешней и внутренней политике; что пора каким-то образом по-

кончить с той вакханалией, которую устроили в стране крайние

шовинисты и демагоги из обеих партий, грозившие привести го-

сударство к глубокому политическому кризису.

Поскольку республиканская партия в первой половине

1954 г. была, по выражению Э. Стивенсона, «полумаккартистской

и полуэйзенхауэровекой», Д. Эйзенхауэр решил отмежеваться от

маккартистов, дальнейший союз с которыми он считал несовме-

стимым с решением поставленных задач. (Он отошел и от гуве-

ровско-тафтовского рецепта консерватизма, выписанного еще

«твердыми индивидуалистами» 20-х годов, и кое-что перенял от

рузвельтовекого «ползучего социализма», которым еще недавно

вместе с Д. Маккарти пугал американцев.

В эйзенхауэровской (Министерской команде, состоявшей почти

целиком из миллионеров, были и такие деятели, которые относи-

тельно легко приспосабливались к государственно-монополисти-

ческой идеологии и практике. Среди тех, кто не бежал в .сторону

от .одной .постановки вопроса о расширении роли государства в

социально-экономических сферах, были министр финансов Д. Хэм-

221,

фри (один из лидеров ореднезападной финансовой группировки),

министр обороны Ч. Уилсон (представитель моргановской импе-

рии), заявивший в сенатской комиссии, что если что-то хорошо для

«Дженерал моторе», то это хорошо и для страны в целом.

Социально-политическому просвещению правительства

Д. Эйзенхауэра сильный толчок был дан кризисом 1953—1954 гг.,

из которого, как .уже говорилось, оно выходило в сущности рузвель-

товским государственно-монополистическим путем. «Нью-Йорк

тайме» довольно достоверно зафиксировала в начале 1955 г. от-

ступление правительства от тафтовских принципов и переход

«к ограниченному расширению использования мер в духе нозого

курса». Если сравнить президентские послания о положении союза

1953 и 1954 гг. с аналогичным документом 1955 г., то другого

вывода сделать и нельзя. В дальнейшем это нашло свое воплоще-

ние в эйзенхауэровских планах шоссейного, жилищного, школь-

ного строительства, медицинского страхования, расширения соци-

ального обеспечения. Планы были не столь новыми и проталки-

вались из Белого дома не столь решительно, как при «новом кур-

се» Ф. Рузвельта, но общее их направление было государствен-

но-монополистическим, «ложным», с точки зрения философии

«твердого индивидуализма». Когда Д. Эйзенхауэр был еще пре-

зидентом Колумбийского университета, он позволял себе такие

выражения, как: «если все, чего хотят американцы, сводится к

обеспечению, они могут отправляться в тюрьму». Став в 1953 г.

президентом с более широким кругом ответственности, он был

вынужден отойти от этой трактовки социального обеспечения, а

затем даже добиваться его расширения. При нем ежегодные рас-

ходы на социальное страхование превысили на 4 млрд. уровень,

достигнутый в правление Г. Трумэна.

Несколько изменился и политический лексикон Белого дома.

В 1953—)1954 гг. в наивысшем почете был термин «консерватизм»,

с 1955 г. это слово без какого-нибудь прилагательного уже не про-

износилось, а иногда и заменялось другим. Выражения — «(Дина-

мический консерватизм», («прогрессивный консерватизм», «про-

грессивная умеренность», «умеренная прогрессивность» и им по-

добные лились как из рога изобилия. Со времен Ф. Рузвельта

укоренилась практика, родоначальниками которой были Ф. Рузвельт

и В. Вильсон, употребления броских лозунгов для характеристики

политического курса каждого президента. За администрацией

Д. Эйзенхауэра не закрепилось какого-то постоянного ярлыка при

оценке ее внутренней политики, но «эйзенхауэровский консерва-

тизм» от этого не потерял право на существование. Определение

данного термина, отражавшего социально-экономическую филосо-

фию республиканцев 50-х годов, Д. Эйзенхауэр поручил сделать

своему личному советнику по экономическим вопросам Г. Ходжу.

Г. Хадж 14 октября 1955 г. изложил публично принципы

«эйзенхауэровакого консерватизма», которые Д. Эйзенхауэр пере-

нес в свои мемуары. По конструкции Г. Ходжа — Д. Эйзенхауэра

222,

«эйзенхауэровский консерватор»: 1) «добивается консервации си-

стемы свободного рынка и частной инициативы»; 2) «стремится

сохранить нашу традицию стимулирования и вознаграждения»;

3) «отвергает доктрину, согласно которой наша экономика долж-

на всегда иметь повышенную температуру, чтобы оставаться здо-

ровой, отвергает инфляцию как инструмент национальной поли-

тики»; 4) «старается консервировать рыночный механизм, ;прн

котором правительство должно предотвращать депрессию |(т. е.

кризис.— Авт.) или инфляцию. Этот .принцип подразумевает, что

правительство не должно придерживаться курса на невмешатель-

ство и поднимать глаза вверх посреди человеческой нищеты. Но

данный принцип подтверждает, что при вмешательстве правитель-

ства в экономику его целью должна всегда (быть максимальная

экономическая свобода для индивидуума»; 5) «стоит за сохране-

ние и укрепление экономических связей среди свободных наций».

Таково кредо официального консерватизма 50-х годов. Пер-

вые три пункта безошибочно говорят, что их авторы — республи-

канцы, к тому же прошедшие школу 20-х годов и боровшиеся по

мере возможности с государственно-монополистическими концеп-

циями демократов в 1933—1953 гг. Пятый пункт с таким же ус-

пехом могли бы составить и демократы. Главное во всем этом

построении коренится в четвертом абзаце, где эйзенхауэровские

республиканцы стряхивали с себя пещерную пыль «твердого ин-

дивидуализма» и примерялись к более модной одежде. «Эйзен-

хауэровским консерваторам» пришлось поставить свою подпись

под признанием, пусть весьма осторожным, кризиса частнособст-

веннических устоев, в результате которого монополистический ка-

питализм перерос в государственно-монополистический.

Правительство республиканцев поняло, что государственная

власть становится более важным социально-экономическим инст-

рументом, чем это было тоща, когда в .Белом доме обитали рес-

публиканские генералы Гражданской войны или даже последние

столпы старого республиканизма — У. Гардинг, К. Кулидж и

Г. Гувер. Республиканцы всем ходом истории с начала 30-х годов

превращались в неоконсерваторов (так же, как их партнеры —

демократы в неолибералов), использующих более активно, чем

ранее, государственную власть, стремясь с ее помощью консерви-

ровать сложившиеся социально-экономические отношения, затор-

мозить поступательный ход истории в направлении неизбежного

отрицания капиталистического способа производства.

На практике эйзенхауэровский неоконсерватизм воплотился в

целый ряд -мер по укреплению чаетномонололистичееких устоев с

помощью государства. Д. Эйзенхауэр проводил политику разба-

заривания национальных ресурсов, чтобы облегчить доступ к

ним крупным корпорациям. В сельском хозяйстве .государствен-

ная помощь была направлена не на поддержание цен, как дела-

лось при демократах, а на сокращение неприбыльного производ-

ства. Д. Эйзенхауэр шел в этом вопросе за одним из 12 мормон-

223,

ских апостолов 3. Бенеоном, министром сельского хозяйства. Они

добились принятия законов о «шибком паритете» при поддержа-

нии цен, резко ослабив помощь более слабым хозяйствам путем

снижения потолка паритета. 3. Бенсон требовал вообще отказать-

ся от поддержки '«непроизводительных ферм», что и было во мно-

гом достигнуто с принятием в 11956 г. программы «земельного

банка». От «земельного банка» получали субсидии те фермеры,

которые не обрабатывали соответствующую часть своей земли.

Главный выигрыш остался за крупными хозяйствами, владельцы

которых значительную часть своей худшей земли законсервирова-

ли (получив большие суммы), а на остальной повысили произво-

дительность. Более половины субсидий выпало на 10% ферм, ко-

торые в них меньше всего нуждались. Налоговая политика

Д. Эйзенхауэра также ориентировалась на предоставление льгот

тем, кто и без того занимал прочные социально-экономические

позиции.

Во всем этом он находил поддержку правого крыла партии,

которое теперь уже не имело явно выраженного лидера, но где тон

задавало коллективное сенатское руководство У. Ноулэнда—

С. Бриджеса—-Д. Брикера — У. Дженнера, поощрявшееся вице-

президентом Р. Никсоном, генералом Д. Макартуром, экс-прези-

дентом Г. Гувером и другими видными республиканцами. Когда же

Д. Эйзенхауэр пытался бросать свой авторитет на чашу хотя бы

относительного социального прогресса с помощью государства,

правые оказывали сопротивление. Их не устраивала даже эйзен-

хауэровская, консервативная поправка, например, к закону Таф-

та— Хартли. Они провалили планы государственной помощи стро-

ительству новых школ и другие государственно-монополистиче-

ские начинания, связанные с каким-то призывом состоятельных

кругов к большей социальной ответственности. Гооударственно-

монополистически мыслящим республиканцам пришлось идти на

альянс с демократами. Этого требовали и соображения практи-

ческой политики, ибо в обеих палатах конгресса с 1954 г. боль-

шинство было за демократами.

Демократическая партия и в 50-е годы продолжала быть бо-

лее сложной политической комбинацией, нежели республиканская.

В южном крыле демократов преобладали сторонники «прав шта-

тов», что сближало их с республиканцами, которые придержива-

лись более ограниченного взгляда на роль федерального прави-

тельства. Реакционный юг беспокоился прежде всего за свои ра-

систские устои и был готов поддержать кого угодно в Вашингто-

не, кто пообещает сохранить статус-кво в положении негров. Но

более широко смотревшие на политику южане-демократы не м-ог-

ли все сводить к одной негритянской проблеме, при всей ее важ-

ности. Типичные их представители — техасцы С. Рэйбэрн и

Л. Джонсон, занимавшие соответственно посты спикера палаты

представителей и лидера демократического большинства в сенате,

поднялись до уровня общенациональных лидеров партии. Заправ-

224,

ляя всеми делами в конгрессе и вовлекая .в орбиту своего влия-

ния .массу других деятелей партии, они сосредоточили воюруг се-

бя реальную власть и в партии и в конгрессе.

С середины 50-.х годов воспряли духом и либералы северо-

востока. *Как писал в 1967 г. журнал «Нэйшн», после 1954 г., .«ког-

да Маккарти как политическая сила умер, либералы мужественно

атаковали его». В марте 1955 г. съезд организации «Американцы—

за демократические действия» осудил всю реакционную кампанию

предыдущего пятилетия, включая антикоммунистический закон

1954 г., принятый по инициативе их собратьев-либералов. АДА,

однако, продолжала рекламировать свой антикоммунизм и при-

зывала к «энергичному применению законов против шпионажа

и саботажа». Кредо АДА: «Мы отвергаем коммунизм как слугу

тирании, а реакцию — за ее уклонение от ответственности» — го-

ворило, что при выборе крайностей либералы были бы ближе к

последней. Либерализм оказался не в почете и во второй поло-

вине 50-х годов. И все же элементы оживления либеральной мыс-

ли и деятельности были налицо.

Знамя буржуазного либерализма в это совсем не либераль-

ное в истории США десятилетие держал Э. Стивенсон. Стивенсон-

скал группа, опираясь на профсоюзы и интеллигенцию, имела по-

читателей и среди крупного (бизнеса, что придавало их либерализ-

му еще более умеренный характер. Один из ведущих идеологов

либерализма тех лет А. Шлезингер писал, что это было время не

«.количественного», а («качественного» либерализма, разумея под

последним умеренные действия во имя повышения качества уже

достигнутого и ограничивающие сам фронт борьбы за новые ре-

формы. Когда А. Шлезингер составил меморандум на основе

принципов '«качественного» либерализма и предложил его лиде-

рам партии, то оказалось, что и этот умеренный вариант не встре-

чает энтузиазма в верхах демократов. (В октябрьском номере жур-

нала «Форчун» за 1955 г. Э. Стивенсон, выступая со статьей о бу-

дущем американского капитализма, осудил критиков большого

бизнеса и даже квалифицировал брошенное в свое время Ф. Руз-

вельтом выражение «.экономические роялисты» как '«несправед-

ливое и неудачное».

На президентских выборах 1956 г. демократы выступили еще

более неудачно, чем в 1952 г. Э. Стивенсон и Э. Кефовер были

жестоко побиты Д. Эйзенхауэром — Р. Никсоном, что, однако,

говорит не столько о слабости позиций партии, сколько о популяр-

ности Д. Эйзенхауэра, удовлетворительно выполнявшего миссию

успокоителя бушевавших до него страстей. Демократы взяли верх

на выборах в конгресс, и впервые с 1848 г. победоносного канди-

дата в президенты омрачал провал его партии в обеих палатах

конгресса. Демократы доказали, что с 1932 г. их партия прочно

держит статус большинства. Специалисты подсчитали, что в

«нормальные» времена соотношение демократов и республиканцев

по степени их влияния на избирателей выглядит, как 3:2.

3 Н. В. Сивачев, Е. Ф. Язьков

225

Какие группы населения тяготели в тех условиях к респуб-

ликанской партии? «Ее главной опорой,— писал У. Фостер,— яв-

ляются владельцы промышленных предприятий, банков, компаний

коммунального обслуживания и больших железнодорожных ком-

паний, то есть верхние слои буржуазии, а также высшие чины

армии, флота и авиации, высшее протестантское духовенство, веду-

щие силы в области печати, радио, кино, телевидения и издатель-

ского дела, руководители университетов, наиболее консервагиз-

ные профсоюзы, часть наиболее отсталых рабочих и богатое фер-

мерство». Эта партия — средоточие противников социального про-

гресса, приверженцев индивидуализма, выгодного состоятельным

кругам населения. Но именно поэтому за республиканцами и бы-

ло меньшинство.

Их противники — демократы кроме своей старой базы на Юге

получили с начала 30-х годов новые важные бастионы. На сторо-

не демократической партии выступало большинство профсоюзов,

негритянского населения, недавних иммигрантов и всех дискрими-

нируемых в США меньшинств — расовых, религиозных и т. д.

С демократами сзязаны влиятельные круги монополий Северо-

Востока, широкие мелкобуржуазные массы крупных городов, ли-

беральная интеллигенция и студенчество, не отличавшееся в 50-е

:ходы особой активностью.

В советской литературе правильно подчеркивается отсутствие

принципиальной разницы- между идеологией и политикой обеих

партий. В 50-е годы отличий было особенно мало. Но вместе с тем

надо видеть и водоразделы между ними, которые неизбежны

уже в силу известной разницы в социальной опоре партий. Глав-

ный из них проходит по вопросу о роли государства в современ-

ном обществе, о соотношении буржуазного индивидуализма и кол-

лективизма при оценке и решении важнейших проблем современ-

ности. Поэтому при всей подвижности граней, которая еще более

усиливается в зависимости от обстановки в год выборов и от

кандидатов и делает одного и того же человека приверженцем

то одной, то другой партии, можно проследить и относительную

постоянность в партийной принадлежности тех или иных классов

и слоев общества.

Демократическая партия, несмотря на перипетии политиче-

ской борьбы, остается более приспособленной к условиям госу-

дарственно-монополистической реальности. Этим и объясняется,

что она получает прочную поддержку и в широких кругах делово-

го мира, казалось бы, чуждого ее «коллективистской» идеологии.

Здесь же можно найти и весомый аргумент против доводимого

иногда до крайностей упрощенческого метода привязывания каж-

дого крупного государственного деятеля США обязательно к ка-

кой-то монополии и группировке монополий. Современный поли-

тический деятель буржуазии — фигура как никогда .«государст-

венная» и «национальная», вынужденная в большей степени, чем

в прошлом, заботиться об интересах своего класса в целом. Он мо-

226,

жет не иметь никаких непосредственных связей с конкретными

монополиями, а если он даже пришел на государственную служ-

бу из правления корпораций, то это не значит, что на первое ме-

сто он будет ставить узкокорпоритивные цели.

Во второй половине 50-х годов широкое распространение по-

лучил тезис о «конце идеологии». «Неидеологический» президент

Д. Эйзенхауэр как никто другой из обитателей Белого дома под-

ходил для творцов этой версии. Д. Эйзенхауэр, действительно, не

заботился об интересах своей партии так, как положено прези-

денту. Однако и президент и все другие государственно-политиче-

ские деятели обеих партий не переставили быть выразителями об-

щих интересов монополистической бур ж

азии.

Распространению версии о «конце идеологии» способствова-

ли и многие объективные факторы. Возросло влияние профессио-

нальных управляющих, всевозможных специалистов — как в биз-

несе. так и в политике, что в буржуазной науке считалось паде-

нием роли высшего собственнического класса и наступлением

эпохи неидеологических, беспристрастных управленцев. В моно-

графии советского экономиста С. М. Меньшикова «Миллионеры

и менеджеры» это ложное понимание объективного процесса от-

деления капитала-функции от капитала-собственности подверг-

нуто убедительной критике и показано, что и при названной тен-

денции господство крупнейших собственников не ослабляется, а

усиливается, с одновременным углублением степени их социаль-

ного паразитизма.

«Концу идеологии» содействовала также усталость американ-

цев от невыносимого напряжения «холодной войны» и мнккартиз-

ма, сопряженного с необходимостью «держать идеологическую

линию» даже по незначительным вопросам.

Все это и породило философию политического «коноензуса»,

т. е. согласия, при котором неолибералы ушли далеко вправо, а

неоконсерваторы несколько сместились со своих позиций к цент-

ру. Создалась застойная обстановка, компонентами которой были

боязнь смело взглянуть на стоявшие перед США проблемы, игно-

рирование нужд трудящихся и всех непривилегированных, абсен-

теизм на выборах, стремление не ворошить наболевшее, прослав-

ление умеренности и посредственности, конформизм. Страна

растила «молчаливое поколение» молодежи.

Общественно-политическая жизнь того времени отличалась

серостью, скукой и невыразительностью. Как .бывало и раньше в

таких случаях, подняла голову церковь, ибо жажда веры в ус-

ловиях конформизма предрасполагала к этому. США вступили в

фазу «религиозного бума». Проведенный в 1958 г. опрос принес

поразительные результаты — 98% взрослого населения заявило

о своей принадлежности к церкви (56%—протестанты, 36% —

католики, 5%—иудеи, 3%—прочие вероисповедания). Из этих

данных, разумеется, нельзя делать выводы о повальном увлече-

нии американцев теологической теорией мироздания. Речь скорее

227

шла о том, чтобы отгородиться религиозной ширмой от действи-

тельности, а еще более о стремлении найти удобную этикетку,

удостоверявшую принадлежность к порядочности и («американиз-

му». Последнее было особенно важно для многомиллионной ар-

мии чиновничества и мещанства. К их религиозности в высшей

степени применима известная формула выдающегося американ-

ского экономиста Т. .Ваблена о «.потреблении напоказ».

Идеи консервативного «<конеензуеа» глубоко проникли и в

историографию. Это был период расцвета неоконсерватизма в

исторической науке, представленного фигурами Д. Бурстина,

Р. Брауна, Л. Харца, К. Росситера и многих других авторов, ко-

торые переписывали заново историю США, изгоняя из нее всякие

проявления социального конфликта и предавая посмертной экзе-

куции Ч. Бирда, В. Паррингтона и всех, кто допускал конфликт

в ходе исторического развития Америки.

•Крупнейшим памятником неоконсервативно-неолиберального

«конеензуса» 50-х годов стал антирабочий закон Лэндрэма—

Гриффина—.Кеннеди. Его породили совместно обе партии бур-

жуазии. «Реформа» изменила закон Тафта—Хартли в худшую для

профсоюзов сторону. .Нововведения шли по трем главным путям—

усиливался диктат властей при решении внутрипрофсоюзных про-

блем, вводились 'более строгие меры против вторичных бойкотов,

устанавливались новые ограничения деятельности коммунистов в

профсоюзах. Созданные в 50-е годы антипрофсоюзные концепции

в науке о трудовых отношениях серьезно помогли восприятию

«реформы трудового права», за которую довольно дружно про-

голосовали и республиканцы, и демократы (95 против 2 в сенате

и 352 против 52 в палате представителей). «Согласие» показало

свое истинное социальное лицо, покрытое не только консерватив-

ными, но и явно реакционными штрихами.

3. Внешняя политика Д. Эйзенхауэра — Д. Даллеса

Если в 1953—1954 гг. внешнеполитический курс США был

политикой Д. Даллеса — Д. Эйзенхауэра, то применительно ко

второй половине десятилетия главных архитекторов внешней по-

литики следует поменять .местами. В какой-то степени с Д. Дал-

лесом произошло то же самое, что и с Д. Маккарти на внутрипо-

литическом фронте: оба потерпели поражения, обретя печальную

известность. Но если маккартизм не исчез с уходом Д. Маккарти,

то в еще .большей мере это относится к наследию Д. Даллеса, ко-

торый почти до конца своих дней занимал важнейший министер-

ский пост (умер в мае 1959 г., а заменен в должности Г. Гертером

в апреле 4959 г.). Агрессивная политика Д. Даллеса отступала

еще менее очевидно, чем маккартизм во внутриполитическом пла-

не. Рецепты Д. Даллеса в сущности никогда не были отвергнуты

Вашингтоном, они лишь трансформировались применительно к но-

вому соотношению сил на мировой арене, постоянно грозя возро-

дить свое былое влияние.

228,

Середина и вторая половина 50-х годов были временем бан-

кротства даллесовского «массированного возмездия», которое обра-

тилось, по словам радикального американского социолога Р. Милл-

са, в «массированную чепуху». Рост ракетно-ядерной мощи СССР

в результате расцвета социалистической экономики и науки поста-

вил в тупик творцов доктрин «освобождения» и «возмездия». Вмес-

те с военно-экономической силой Советский Союз продемонстри-

ровал и нечто другое, не менее важное — своими последователь-

ными и реальными миролюбивыми шагами он доказал, что на

первое место ставит не военное, а политическое решение между-

народных проблем в рамках мирного сосуществования. В 1954—

1956 гг., в процессе подготовки и проведения XX съезда партии

КПСС и Советское правительство выдвинули целую серию кон-

структивных предложений международного характера. Активиза-

ция мирного наступления СССР при одновременном росте его обо-

ронно-экономического потенциала, укрепление союза социалистиче-

ских стран в 1955 г. в связи с заключением Варшавского договора,

отход стран «третьего мира» от империализма в экономике и по-

литике — все это делало неизбежным пересмотр концепций далле-

совского фальстарта 1953—1954 гг.

В правящих кругах США кое-кто стал даже произносить новый

термин — «мирное сосуществование». Но привыкшие к терминоло-

гии «холодной войны» («сдерживание», «отбрасывание», «освобож-

дение», «возмездие» и т. д.) политические деятели Вашингтона

не хотели вводить это выражение в свой лексикон. Лидер респуб-

ликанцев в сенате У. Ноулэнд назвал «сосуществование» «троян-

ским конем». Однако отстаивавшаяся Советским Союзом с самого

начала истории пролетарского государства идея мирного сосущест-

вования пробила себе дорогу.

В 1955 г. правительство США было вынуждено согласиться на

поездку президента в Женеву. «Лишь немногие из моих помощни-

ков советовали мне искать встречи «в верхах», фактически, они все,

почти без исключения, противились этой идее», — пишет в своих

мемуарах Д. Эйзенхауэр. Особенно упорствовал Д. Даллес. Госу-

дарственный секретарь отговаривал президента от встречи «с ком-

мунистами», и главе государства пришлось заставить Д. Даллеса

заявить о согласии на переговоры в Женеве. Вопрос о встрече

глав четырех правительств живо обсуждался в США, уставшие от

«холодной войны» американцы в подавляющем большинстве выс-

казались за совещание в верхах.

Но это предложение породило и массу противников. В сенате

Д. Маккарти внес резолюцию, обусловливающую американское

участие в женевской встрече рядом предварительных «уступок» со

стороны СССР, в частности согласием последнего на обсуждение

вопроса об «освобождении» восточноевропейских стран. И хотя

предложение Д. Маккарти, который был к этому времени уже не

в почете, было с треском провалено (77:4), оно дало пищу ору-

женосцам «холодной войны» и оставило след в поведении прези-

229,

дента в Женеве. Д. Даллес настаивал на такой повестке совеща-

ния, которая не позволила бы главам правительств встретиться.

Перед самым отлетом в Европу было устроено выступление

Д. Эйзенхауэра по телевидению, которое, в строгом соответствии

с написанным Д. Даллесом сценарием, вылилось в спектакль-

оправдание перед реакционно-милитаристскими элементами. Прези-

дент заранее предупредил, чтобы страна не строила никаких иллю-

зий и ничего не ждала от него по возвращении домой. На самой

конференции в Женеве Д. Эйзенхауэр, сопровождавшийся Д. Дал-

лесом, поднимал вопросы о «порабощенных народах» и «мировом

коммунизме», но не нашел у партнеров желания их обсуждать.

Женевское совещание не привело к решению каких-либо кон-

кретных вопросов мировой политики, не сдвинуло их с места и по-

следовавшее за ним совещание ступенькой ниже — министров ино-

странных дел. Однако оно создало не только абстрактный, но и в

некоторой мере реальный «дух Женевы», оказавший успокаиваю-

щее воздействие на широчайшие международные круги. Можно

вполне согласиться с Д. Эйзенхауэром, когда он утверждает в

своих мемуарах, что, несмотря на пришедшее после июля 1955 г.

разочарование, все же климат Женевы обеспечил улучшение от-

ношений Востока и Запада и открыл эру более тесных культур-

ных, политических и экономических контактов. Советско-амери-

канское соглашение о культурном обмене, подписанное в 1958 г.,

трудно себе представить без Женевы.

Участие Д. Эйзенхауэра в женевской встрече подняло его ре-

путацию внутри страны и за рубежом как государственного дея-

теля, ответственно подходящего к проблемам международной

безопасности. Его популярности в 1955—1956 гг. мог бы позави-

довать даже Ф. Рузвельт.

Крайние реакционеры смотрели на Д. Эйзенхауэра, возвратив-

шегося из Женевы, как самые последовательные антифашисты •—

на прилетевшего в 1938 г. из Мюнхена Н. Чемберлена. Однако

большинство нации приветствовало и восприняло Женеву с чувст-

вом облегчения. История скоро доказала, что между Женевой и

Мюнхеном не было ничего общего, хотя Д. Даллес—Р. Никсон—

У. Ноулэнд и прочие оруженосцы «холодной войны» думали по-

другому.

Послеженевская внешняя политика США уже не обладала той

милитаристской стройностью, какая ей была свойственна в 1949—

1954 гг., когда она была более однозначной и вся разница заклю-

чалась в степени агрессивности лихорадочно соревновавшихся

ультрапатриотов. В США стало можно говорить о мире с Совет-

ским Союзом и при этом не обязательно подвергаться морально-

политическому осуждению, чего не было ранее, когда подобные

поступки влекли за собой даже юридически оформленное нака-

зание.

Во второй половине десятилетия произошло известное улучше-

ние американо-советских отношений, чему способствовали визиты

230,