Риккерт Генрих. Науки о природе и науки о культуре

Подождите немного. Документ загружается.

ББК 87.3

Р50

Перевод с немецкого

Общая редакция и предисловие

д-ра филос. наук, профессора А. Ф. Зотова

Составление

А.

П. Полякова, M. M. Беляева

Подготовка текста и примечания

Р. К. Медведевой

Риккерт Г.

Р50 Науки о природе и науки о культуре: Пер. с нем. / Общ.

ред.

и предисл. А. Ф. Зотова; Сост. А. П. Полякова,

М. М. Беляева; Подгот. текста и прим. Р. К. Медведевой.

— М.: Республика, 1998. — 413 с. — (Мыслители XX века).

ISBN 5—250—02670—2

В настоящее издание произведений выдающегося немецкого философа Генриха

Риккерта (1863—1936) вошли работы, вызвавшие споры среди современников и сразу

же ставшие известными в России. Книги "Науки о природе и науки о культуре",

"Философия истории" и "Философия жизни", статьи "О понятии философии", "О

системе ценностей" признаны хрестоматийными для истории философии нашего

столетия, но давно стали у нас библиографической редкостью. Вкус к изучению

методов и задач философского исследования, специфики истории и культуры, при-

стальный интерес к проблеме ценностей — главные особенности работ Риккерта,

оказавших влияние на многих современных мыслителей.

Книга адресована философам, культурологам, историкам, всем читателям, жела-

ющим ознакомиться с классическим наследием современной философской мысли.

ББК 87.3

ISBN 5—250—02670—2

ГЕНРИХ РИККЕРТ

И НЕОКАНТИАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Генрих Риккерт — ведущий представитель Баденской (Фрейбургс-

кой, или Юго-западной Германской) школы неокантианства — родился

25 мая 1863 г. в Данциге (ныне — польский город Гданьск) в семье

либерального политика. Философию изучал в Страсбурге, где его руко-

водителем (в 1889 г.) был В. Виндельбанд

. В 1892 г. была опубликована

его работа "Предмет познания. Введение в трансцендентальную филосо-

фию"

принятая философским сообществом с большим интересом и за-

щищенная в качестве диссертации в Фрейбурге земли Баден. В 1894 г.

Риккерт стал экстраординарным, а в 1896 г. ординарным профессором

Фрейбургского университета. В 1916 г. он был приглашен в университет

Гейдельберга в качестве преемника своего первого учителя В. Виндель-

банда, где и проработал до конца своей жизни. Умер 30 июля 1936 г.

Для того чтобы понять место Г. Риккерта в истории философии,

а в немалой степени также смысл его исследовательской программы

и содержание его философских идей, полезно обратиться к историчес-

кому и культурному контексту, в котором сформировалось неокантианс-

кое философское движение. Хотя пик его влияния в Германии пришелся

на период 1880—1930 гг., провозвестниками знаменитого "поворота

к Канту" в общем потоке философов, выступавших против засилья

гегельянства, ниспровергавших метафизику вообще и гегелевскую в осо-

бенности

, были Фридрих Ланге (1828—1875) и Отто Либман

(1840—1912). Собственно, лозунг "Назад к Канту!" провозгласил

Вильгельм Виндельбанд (1848—1915) был выдающимся философом и ис-

ториком философии. Особое внимание он уделял кантовскому учению о "прак-

тическом разуме". Будучи сторонником трансцендентализма Канта, Виндельбанд

вместе с тем стремился избавить его учение от остатков метафизики путем

устранения "вещи в себе". Он внес большой вклад в разработку с кантовских

позиций вопросов методологии исторической науки (и вообще "наук о культуре"),

что позволило ему стать главой Баденской школы неокантианства.

Публикация в русском переводе носит название "Введение в трансценден-

тальную философию. — Предмет познания" (Киев, 1904).

Кстати, освобожденную Риккертом кафедру во Фрейбурге в 1916 г. занял

ординарный профессор из университета Гейдельберга Э. Гуссерль, основатель

феноменологической школы.

Эта оппозиция метафизике и гегельянству была представлена в Европе, если

более или менее следовать хронологии, такими разными мыслителями, как

А. Шопенгауэр, О. Конт, Л. Фейербах, Дж. С. Милль, С. Кьеркегор, К. Маркс,

Ф. Энгельс, В. Дильтей и, наконец, Ф. Ницше. Пожалуй, в этом ряду стоит также

упомянуть американских философов Ч. Пирса и У. Джеймса. Социально-полити-

ческий климат, в котором сформировалась эта оппозиция, ставшая почвой, на

которой выросла практически вся современная западная философия, определило

влияние Великой французской революции, развитие промышленного производст-

ва и соответствующей ему идеологии политического либерализма, защищавшего

принципы свободного предпринимательства, самоопределения народов и индиви-

дуальной свободы.

О. Либман в своей книге "Кант и эпигоны" (1865), каждая глава которой

завершалась выводом: "Итак, следует вернуться к Канту!" И в самом

деле,

кантовский трансцендентальный идеализм, пожалуй, больше от-

вечал настроениям эпохи и общему состоянию общественного сознания,

чем гегелевский панлогизм, — конечно, при условии внесения в концеп-

цию Канта ряда существенных коррективов.

Практическая жизнь, конкретная, "посюсторонняя" действитель-

ность, внутренний мир человека все более привлекали внимание образо-

ванных граждан нового, гражданского общества, т. е. общества, создавае-

мого самими людьми, которые руководствуются собственным разумом,

а также требованиями самой человеческой природы. Для Гегеля же

человеческое сознание ("субъективный дух") было не чем иным, как

промежуточной стадией в саморазвитии абсолютной Идеи; свободу,

отнесенную к сфере "объективного духа", он противопоставил человечес-

кому "субъективному произволу"; считая право "наличным бытием

свободы", он подчинил человеческую личность государству как "истинно-

му основанию" морали, права, семьи и гражданского общества. Словом,

Гегель попытался вернуть философию на путь прежней идеалистической

метафизики, далекой от интересов развития промышленности, достиже-

ний опытной науки, да и вообще от реальных, "земных" человеческих

проблем. Поэтому провозглашенный Либманом лозунг "Назад к Канту!"

в этих условиях означал скорее "Вперед, к обновленному кантианству!".

В глазах образованных людей начала XX в. Кант стал "современным

мыслителем", когда его философия была освобождена от следов пре-

жней метафизики, прежде всего от непознаваемой "вещи в себе". В ре-

зультате мир "вещей для нас", который Кант называл трансценденталь-

ным, т. е. мир феноменов, практических интересов и действий, мир

человеческого опыта во всем его многообразии (включая реальную,

"фактическую" историю) выступил в качестве подлинного и даже един-

ственного предмета исследования как для науки, так и для философии.

Последняя лишилась бывшей привилегии — быть знанием о глубочай-

шей сущности, об "истине бытия", недоступной частным наукам; она

стала "ближе к земле, чем к небу", но зато исчезла пропасть, разделя-

вшая ее и конкретное научное знание. А вместе с исчезновением этой

пропасти отпала и необходимость "перебрасывать мосты" между нею

и остальными сферами знания, изобретая "посредствующие звенья"

в виде философских конструкций, как это делал Гегель.

Обратившаяся к "земным" человеческим проблемам философия,

с точки зрения критиков метафизики Гегеля, должна была стать научной

(например, методологией науки, теорией познания, логикой или психоло-

гией, ведь все они, после "демистификации" духа, ранее трактуемого как

особая "сущность", или "субстанция", были поняты теперь как разделы

исследования человеческого сознания и знания). Впрочем, философия

могла даже оставаться "наукой о мире в целом", но такой, которая

все-таки основывается на результатах "частных" наук, обобщая и систе-

матизируя их или очищая эти результаты от неявных, внеопытных

предпосылок, не соответствующих познавательной практике. Не случай-

но в этот период не смолкают ожесточенные дискуссии о предмете

философии и ее назначении

Не следует забывать о том, что самую крайнюю оппозицию тради-

ционной метафизике во второй половине XIX в. представлял позити-

Содержание статьи Риккерта "О понятии философии", включенной в эту

книгу, рисует достаточно полную картину этих споров.

визм — не только позитивистское течение, разработанное О. Контом,

Дж. С. Миллем и рядом других мыслителей, но и то, что можно назвать

"позитивным духом" науки, т. е. негативное отношение ее представи-

телей ко всякой философии, часто переливавшееся в эмпиризм, в стрем-

ление свести теорию исключительно к форме обобщенного описания

фактов, не говоря уж об отрицании роли гипотез в научном мышлении.

Позитивизм, сделав своей задачей систематизацию знаний, не оставлял

места для философии, ведь у нее, с его точки зрения, просто не осталось

собственного предмета.

В отличие от позитивизма неокантианство, отвергнув философию

в качестве метафизики, считало, что она должна быть сохранена и развита

как теория познания

, т.е. как исследование условий, принципов и структу-

ры познавательной деятельности. Так в немецкой философии началось

послепозитивистское "возвращение к сознанию" (правда, уже не божест-

венному и не "абсолютному", каким оно было в системе Гегеля, а к более

"приземленному", достигшему наиболее развитого состояния в науке).

Эта идея "возвращения к сознанию" стала ведущей в исследовательской

программе Марбургской школы неокантианства, основанной Г. Когеном.

Главный труд Когена "Кантовская теория опыта" (1871), в котором

была сделана попытка применить принципы "критики чистого разума"

Канта к проблемам развития научной мысли в естествознании, основы-

ваясь при этом на фактическом материале физики, математики, аст-

рономии нового времени, сыграл решающую роль в формировании

методологической позиции Г. Риккерта. Коген, в отличие от Канта,

стремился ответить на вопрос, как возможна "опытная" наука о природе

— не "чистое естествознание", а естествознание именно в качестве

знания о внешнем мире. При этом Коген выделил в истории естествозна-

ния такой аспект, на который позитивисты, трактовавшие науку как

простое накопление знаний, внимания не обратили. Например, создание

немецким астрономом И. Кеплером системы мира, в которой планеты

двигались по эллипсам, в одном из фокусов которых находится Солнце,

было отнюдь не результатом проведения более точных астрономических

измерений. Предпосылкой того, чтобы Кеплер увидел на небе эллип-

тические траектории движения планет, было его знакомство с чисто

рациональной математической теорией конических сечений; именно те-

ория убедила его, что эллипс получается путем пересечения цилиндра

плоскостью под разными углами, и тем самым позволила изменить

способ восприятия учеными материала астрономических наблюдений.

Вывод Когена, сделанный из подобного ряда примеров, звучал как

афоризм: "Не в глазу находится чувственность, а в raison d'astronomie

[разуме астрономии]".

Таким образом, задачей науки является не просто сбор фактов,

понятых как чувственные данные или данные наблюдения, а обобщение

этого материала, представляющее собой достаточно сложную интеллек-

туальную процедуру. Поэтому не только таблицы наблюдений Тихо

Браге, но и любая известная из истории астрономии система мира — как

Птолемея, так и Коперника, как Кеплера, так и Галилея — являются

образами действительности

. То, что происходит в сознании при перехо-

Термин этот был введен в обиход Э. Целлером в 1862 г.

Ответ позитивизма на этот аргумент не заставил себя долго ждать. Пред-

ставитель "второго позитивизма" Э. Мах, не оставляя попыток редуцировать

к чувственным данным все содержание науки (он даже определяет понятие как

общее представление"), вместе с тем считает, что весьма значительную роль

в познавательном процессе (прежде всего в процедуре обобщения) играет исполь-

де от чувственных данных к понятиям, совершается в сфере знания

и осуществляется средствами самого сознания. Наука имеет дело прежде

всего с этим "вторичным" материалом, обработанным разумом: именно

он составляет корпус "научных фактов". Поэтому философ должен быть

озабочен не просто тем, чтобы разработать "позитивное" наукоучение,

систематизирующее фактическое содержание частных наук; нужна те-

ория познания, призванная исследовать конструктивную деятельность

научного разума. К тому же этот разум, преобразующий чувственные

данные в научные факты, сам изменчив, поскольку его носителями

являются ученые, принадлежащие к различным историческим эпохам.

Эту общую неокантианскую позицию в целом разделяет и Риккерт. Об

этом свидетельствует содержание его работы "Предмет познания", уже

упоминавшийся нами ранее. С точки зрения Риккерта, любая "чувственная

вещь" становится фактом сознания в результате

определения,

специфичес-

кой формы конструктивной активности разума. Процесс "определения

вещи" начинается с того, что в бесконечном потоке ощущений нечто

выделяется как предмет интереса. Так, сначала возникает

"это ",

которое

отделяется от "остального" как безразличного фона. Затем в дело вступает

язык. Имея в своем распоряжении слова с их бесчисленными возможными

значениями, человек связывает выделенное "это" с тем или иным словом,

обозначая выделенное; затем, используя это же слово применительно

к другим ситуациям жизни, он "стабилизирует" поток опыта, расчленяя

его на некие целостности, которые становятся "центрами кристаллизации"

для последующего опытного материала; последующий акт восприятия

зависит от организации предыдущих актов. Так в потоке опыта образуется

нечто вроде "отвердевших островков", которые постоянно воспроизводят-

ся,

предстают как "повторяющиеся". В результате свойственного разуму

естественного стремления как-то справиться с бесконечным множеством

впечатлений, составляющих поток опыта, превратить это множество

в нечто конечное и обозримое происходит определение всех предметов

опыта. В ходе этого процесса возникают, точнее, конструируются и все

"научные факты", вплоть до "универсальных законов природы". Следуя

этой закономерности, свойственной сознанию, наука механика в своем

устремлении к "первоначалам мира" приходит к атомам и вообще

к "простым вещам", из которых потом в составе научной картины мира

возникают "сложные вещи", которые сознание ученого интерпретирует как

аналоги выделенных комплексов "изначального" чувственного опыта.

Таким образом, то, благодаря чему в мире человеческого опыта (а научная

картина мира есть не что иное, как особый, наиболее изощренный способ

организации этого опыта) возникают "сложные вещи", есть конструктив-

ная активность разума. Соответственно, то, "из чего" они "состоят",

— вовсе не "субстанция", а отношения. К этому, по Риккерту, сводится

суть процесса математизации естествознания.

Все вышеизложенное, с точки зрения неокантианцев, имеет силу по

отношению как к предмету (объекту) познания, так и к познающему

субъекту. Как полагает Риккерт, понятие субъекта тоже не связано

с бытием какой-то специфической "духовной субстанции"; субъект — это

зование слов. Мах, подобно Когену, обращается к истории своей науки, механики,

показывая исторические контексты образования ее теоретических понятий; по его

мнению, если исходить из посылки, что всякое знание происходит из опыта,

а изначальный опыт сводится к ощущениям, то с помощью истории науки можно

понять действительные механизмы научного мышления. Поэтому Мах не только

признает право на существование теории познания, но даже называет собствен-

ную концепцию теоретико-познавательным идеализмом.

гносеологическая конструкция, такой же "предел" в ряду эмпирических

воспринимающих субъектов, как, например, "физическое тело" — "пре-

дел" в ряду чувственно воспринимаемых объектов опыта. Поэтому

исследование субъекта (в отличие, скажем, от исследования мотивации

поведения человеческих существ) не может быть предметом эмпиричес-

кой психологии — это как раз задача философии, предварительно осво-

божденной от субстанциализма как "метафизического предрассудка".

Если учесть, что "базис мира", трактуемого таким способом, состав-

ляют восприятия, то искать его, конечно же, следует в сознании. Но не

в индивидуальном, эмпирическом, не в "моем" сознании, а в "субъекте"

как гносеологической конструкции, которую создает сам философский

разум. Соответственно и субъектно-объектное отношение — это тоже

конструкция. Поэтому солипсизм как философская позиция "не имеет

основания" — ведь гносеологический Я-субъект не тождествен сознанию

индивидуального Я; само индивидуальное Я — объект для гносеологи-

ческого субъекта.

По Риккерту, нет оснований считать "психическое" только явлением,

феноменом, в противоположность "физическому"; как, впрочем, нет

оснований отрицать очевидный факт, что "психические объекты" не

тождественны "физическим" в той "эмпирической действительности",

которая находится перед глазами. Для гносеологического субъекта и то

и другое — предметы равноправные, а вопрос об их отношении друг

к другу за пределами гносеологии не относится к компетенции филосо-

фии (если она не хочет снова стать метафизикой). Отсюда следует, что

сам гносеологический субъект — это и не "физическое", и не "психичес-

кое",

и даже не "третье", субстанциально объединяющее их в качестве

единой основы

. Такова принципиальная схема представлений Риккерта

о знании и познании.

В позитивистской картине науки, кроме явной недооценки роли

конструктивной деятельности разума, был и еще один недостаток: в ней

не нашлось места для науки истории, которая в XIX в. не только уже

появилась в ряду других "наук о духе", но и представлялась многим как

самая главная из них

. Позитивистские настроения, конечно, были рас-

пространены и здесь — многие исследователи духовной жизни общества

и человеческой души пытались следовать примеру "опытного" естест-

вознания в том плане, что были оппозиционно настроены в отношении

традиционной метафизики и так же, как естествоиспытатели, стремились

к тому, чтобы "описывать факты" (или, как минимум, основываться на

фактах в своих суждениях). Сказанное справедливо и в отношении науки

истории. В Германии в конце XIX в. сложилась влиятельная группа

профессиональных историков, которые составили оппозицию недавно

еще господствовавшей "философии истории" в духе Гегеля. Они образо-

вали ядро так называемой "исторической школы"

. В своих многочис-

ленных и многотомных исследованиях, следуя позитивистским принци-

пам, представители этой школы стремились превратить прежний проти-

вовес "исторической метафизике" — "эмпирическую" историю — из

наивного летописания, пусть даже исполненного честных намерений, но

полного домыслов и недостоверных сведений, в подлинную, "позитив-

'Эти вопросы Риккерт рассматривает в статье "Психофизическая причин-

ность и психофизический параллелизм", которую читатель найдет в данной книге.

Например, по мнению К, Маркса (и в этом мнении он был отнюдь не

одинок), именно история является подлинной наукой о человеке.

Наиболее видными представителями ее были Бартольд Георг Нибур, Ле-

опольд фон Ранке, Якоб Буркхард, Теодор Моммзен, Карл Лампрехт.

ную"

науку. Разумеется, они решительно выступали против любого

вмешательства философов в исторические исследования, считая, что

задача профессиональных историков сводится к тому, чтобы описывать

события, "как они происходили". Исторические тексты, а также оста-

вшиеся от прошлого продукты человеческой деятельности в сфере куль-

туры в их модели науки истории исполняли роль, подобную роли

опытных данных в позитивистской модели естествознания, если вообще

можно говорить о модели науки у тех, кто рассматривает ее как простую

совокупность фактов, касающихся прошлого.

Поскольку в число исторических фактов, согласно сторонникам "ис-

торической школы", входят также сведения о нормах, институтах и цен-

ностях, которые относятся к определенному времени, конкретной куль-

туре и определенному народу, то любая совокупность исторических

фактов приобретала сугубо относительный характер. Поэтому, защищая

вполне разумный, с точки зрения Риккерта, тезис об индивидуальности

истории любого народа, любой страны и любой культуры, эти историки

проповедовали своеобразный исторический релятивизм, который в их

глазах не выглядел недостатком исторического исследования, а, наобо-

рот, отвечал его специфике. В качестве методологической позиции такой

релятивистский подход, получивший название "историзм", ставил под

сомнение общезначимость результатов исследований его приверженцев,

а тем самым и научный смысл такого подхода.

Ряд известных философов, занятых исследованием культуры и виде-

вших именно в ней (прежде всего в так называемой "духовной культуре")

"живую жизнь духа", тоже обратились к "эмпирической" истории, но,

в противоположность представителям "исторической школы", стреми-

лись понять ее смысл, ее духовные основания. Тем самым исторической

науке возвращался статус "науки о духе", который признавала за нею

гегелевская философия истории; правда, теперь дух уже был понят как

человеческая духовность. В числе этих философов были неокантианцы

Виндельбанд и Риккерт.

Они попытались избавить историческое знание как от эмпиризма,

так и от релятивизма, превратить историю в теоретическую науку,

вместе с тем свободную от метафизики, применив здесь кантианские

рецепты. Правда, речь шла не о том, чтобы прямо распространить

выводы автора "Критики чистого разума" о строении науки на сферу

исторического знания, а скорее о том, чтобы дополнить кантовскую

программу критики разума ("чистого" и "практического") еще и "крити-

кой исторического разума", разработав тем самым общезначимую те-

орию опыта исторической науки. Говоря иначе, они хотели ответить на

вопрос: как возможна историческая наука? Они ставили своей задачей

создать такую методологию исторической науки, которая в то же время

была бы теорией исторического познания; эта концепция должна была,

с одной стороны, выразить специфику, свойственную истории (и вообще

"наукам о культуре"

), а с другой — сохранить ориентацию на "факты",

общую науке истории со всеми другими "опытными" науками.

Центральной темой их гносеологических исследований стала специ-

фика образования понятий в науке истории (и "науках о культуре"

вообще) по сравнению с образованием естественно-научных понятий

Это понятие синонимично понятию "науки о духе", которое предпочитали

В.

Дильтей и представители Марбургской школы неокантианства.

Отсюда как название, так и структура одной из работ Риккерта, вошедших

в настоящее издание: "Науки о природе и науки о культуре".

А первой из проблем в той их последовательности, на которую следо-

вало дать ответ, создавая концепцию "наук о культуре", оказалось

базисное для науки истории понятие исторического факта.

Вот принципиальная схема их рассуждений: если факты, состав-

ляющие предмет естествознания, научный разум конструирует, исполь-

зуя в качестве средства обработки непосредственно данного материала

генерализирующий (обобщающий) метод (в результате применения этого

метода и появляются, как считали неокантианцы, все научные понятия,

включая и положения, которые ученые обычно называют "законами

природы"), то фактическая база истории создается существенно иначе.

Естествоиспытателя как ученого никогда не интересует отдельный слу-

чай сам по себе, во всей его неповторимости, — он стремится к обобща-

ющему описанию природы (такому подходу Виндельбанд дал название

"номотетического", т. е. устанавливающего, если не предписывающего,

законы тому материалу, который нам дан в опыте). Любой отдельный

случай в принципе может быть (а в качестве факта, подлежащего ис-

следованию, и должен быть) логически выведен из теории или (что по

сути то же самое) может быть представлен как пример закона.

Установка историка противоположная

. Во-первых, с самого начала

ясно,

что вовсе не все, что "имело место в прошлом", без всяких

околичностей предстает как "материя" этой науки. Если, к примеру,

переход Цезаря через Рубикон есть, безусловно, историческое событие,

то переход через эту реку стада коров таковым не сочтет никто.

Историческими (как и не историческими) могут быть и факты из жизни

исторической личности, и акты человеческой деятельности, и ее

продукты, и любое соединение всех этих компонентов: так, историчес-

кими фактами являются и провозглашение Североамериканскими

колониями независимости, и Болдинская осень в жизни А. С. Пушкина,

и образование помещичьих усадеб в Северной Германии, и первое

исполнение Шестой симфонии Бетховена, и немецкая классическая

философия. Прошедшие годы в глазах историка могут быть как

"историческими", так и "не историческими": для того чтобы тот или

иной отрезок прошедшего времени был признан "исторической эпо-

хой", нужно, чтобы сознание историка ассоциировало с ним нечто

важное. Поэтому все действительно исторические периоды носят

собственные и значимые имена: "николаевская Россия", "серебряный

век русской поэзии", "елизаветинская эпоха" в Англии, "эпоха Возрож-

дения", "послевоенная Европа"; это есть свидетельство того, что

каждый из таких периодов имеет "свое лицо", что он отличен от

других.

Освоение сознанием материала исторической действительности, на-

чиная с его "базовой клеточки" — исторического факта, как и любого

научного факта в "науках о природе", является результатом теоретичес-

кого конструирования, итогом применения метода. Но здесь специфика

метода состоит в том, что он выдвигает на авансцену как раз индивиду-

альность (отдельное событие, конкретный период в истории отдельной

страны, континента или человечества в целом, а также отдельное дейст-

вие,

как индивидуальное, так и коллективное). Такой метод Риккерт

Отметим, что Риккерт не утверждает, что противоположность наук и их

методов является жесткой. Во всяком случае, в ряду естественных наук имеются

такие, которые занимаются единичными "по природе" объектами: например,

геология или география. В какой-то мере это относится и к гуманитарным

наукам, среди них тоже есть такие науки, как социология или антропология,

которые практикуют генерализирующий метод.

называет "индивидуализирующим"

(в противоположность генерализи-

рующему методу наук о природе).

конечном

счете,

разумеется, историк, пользующийся индивидуализи-

рующим методом, формируя пространство исторических фактов, произво-

дит

выбор.

Но в этом выборе он должен руководствоваться не личными

вкусами и предпочтениями, тем самым производя субъективную оценку

фактов исторической действительности (в таком случае не могло бы быть

и речи об истории как науке, потому что научный подход не терпит личных

предпочтений, когда субъективное мнение выдается за объективную

истину), а культурной значимостью того, что составило "эмпирическую

материю" исторического факта. Эта культурная значимость исторического

факта (или его значение для культуры) связана

культурными ценностями.

Тема ценностей стала центральной как в концепции Риккерта, так и во

всей исследовательской программе Баденской школы неокантианства.

Немало страниц в предлагаемых ниже текстах Риккерта посвящено тому,

чтобы показать специфику интеллектуальной операции, в результате

которой то, что "имело место", превращается в нечто значительное,

в "исторический факт". С этой целью он проводит тщательное разграниче-

ние между "ценностью" и "действительностью", а также между "оценкой",

которую в своей жизни практикует так или иначе каждый человек (она

может быть следствием его личного вкуса, сложившихся привычек,

особенностей воспитания, недостаточной информированности, обмана,

воздействия рекламы и пр., со всеми вытекающими последствиями),

и "отнесением к ценностям" — операцией, которую должен проводить

историк

. Автор постоянно подчеркивает, что вопрос о ценностях, как он их

понимает, не относится ни к сфере исследования практического поведения

людей, ни к ведению какой-либо из "частных наук" (включая "конкретную"

историю), ни к компетенции метафизики. Отнесение

ценностям, согласно

Риккерту, операция чисто теоретическая, хотя историк эмпирически конста-

тирует факт их существования, пытаясь понять связь исторических фактов.

Эти два утверждения могут показаться противоречащими друг другу, если

не обратить внимание на то, что сферой, в которой историк (и философ)

обнаруживает ценности, является сама история как специфически челове-

ческий способ бытия, сама историческая действительность.

Историческая действительность — это целостность жизни, связанная

смыслом. Можно сказать иначе: жизнь человека является историческим

бытием, исторической действительностью только тогда, когда человек

включен в целостность культуры. Философ открывает эту действитель-

ность, исследуя роль мировоззрения, "основным вопросом" которого

является вопрос о смысле жизни. Именно мировоззрение отвечает на

вопросы, которые Кантом были отнесены к ведению "практического

разума": для чего мы живем? куда мы стремимся? что мы должны

делать? С этим глубинным слоем сознания в конечном счете связаны

и все оценки, через "промежуточные" вопросы мировоззрения, попытки

ответить на которые зачастую принимали вид "метафизических" изыска-

ний: что такое добро и зло? что такое красота и справедливость? что

'Виндельбанд предпочитает название "идиографический", что в переводе

с греческого означает "описывающий индивидуальное". Часто встречающийся

термин "идеографический" — ошибка, поскольку корень здесь другой — он

роднит это слово с "идеей", которая как раз всеобща.

Этой теме одна из публикуемых статей Риккерта — "О понятии философии"

— посвящена почти целиком; другая — "О системе ценностей" — полностью.

Впрочем, она является одной из существенных практически во всех его сочинени-

ях.