Реферат - Переяславская Рада: взгляды и оценки
Подождите немного. Документ загружается.
Украинское национальное движение и проблема Переяславской Рады:
взгляды и оценки (XIX – XX вв.)
В начале 2004 года исполнилось 350 лет со дня Переяславской
Рады. Сейчас это историческое событие отмечается далеко не так
пышно и торжественно, как его предыдущий круглый юбилей. За
истекшие со времени распада Советского Союза годы оценка Рады, её
роли в истории России и Украины, как и самих русско-украинских
отношений, претерпели значительные метаморфозы, и прежде всего на
Украине. С начала 1990-х годов в средствах массовой информации,
системе среднего и высшего образования Украины, среди широких
слоёв гуманитарной интеллигенции и известных кругов политического
спектра возобладал взгляд на Переяславскую Раду и на последовавшее
за этим вхождение земель Левобережной Украины в состав Российского
государства как на глубоко ошибочный, стратегически неверный шаг
«украинской державы», приведший украинский народ к утрате своей
государственной и национальной независимости.
Конечно, имеются и более умеренные и объективные подходы к
восприятию Рады и её роли в судьбе Украины, свободные от резко
негативных оценок. Но Рада уже не рассматривается как некий
символический рубеж, как поворотный пункт в истории Украины. Она
изображается рядовым моментом восстания Б. Хмельницкого (которое
всё чаще именуется «национальной революцией»), внешнеполитической
акцией уже существовавшего в то время украинского государства,
системой договорных отношений между равнозначными партнёрами –
Украиной и Россией, и даже крупным дипломатическим успехом этого
государства, получившего признание от иностранной державы (России).
Современное государственное бытие Украины определяет и
тенденцию к соответствующему изображению прошлого, призванному
подвести исторический фундамент под независимость,
продемонстрировать глубокие национальные и государственные традиции
Украины и украинской нации и доказать законность и правомерность её
существования как субъекта международных отношений.
Конечно, трактовка Переяславской Рады советской
историографией также не была свободна от политической конъюнктуры
и тоже претерпевала изменения, в том числе не только из-за
государственных интересов, но и субъективной воли конкретных
лидеров СССР. Тем не менее, при всех нюансах, общая направленность
трактовки Переяславской Рады и вхождения украинских земель в состав
России и в дореволюционной, и в советской исторической науке
оставалась примерно одинаковой (за исключением, разве что периода
1920-х годов).
Вот почему резкое (на первый взгляд) изменение смысловых
акцентов на прямо противоположные, новая и порой неоднозначная
трактовка этих событий украинской стороной, вызвала шок и
непонимание российской (да и не одной только российской)
общественности. Но последнее обстоятельство во многом объяснимо
незнанием российской общественностью украинской проблемы,
незнакомством с идеологией украинского национализма и невниманием
к глубинным внутринациональным проблемам России вообще. Между
тем, споры вокруг обстоятельств перехода украинских земель под руку
российских царей и их политики в отношении Гетманщины ведутся уже
с середины XIX века, и порождены они отнюдь не только сугубо
историческим интересом. И последние годы ничего нового в толкование
Переяславской Рады украинской стороной не привнесли. Всему уже
была дана оценка раньше.
В становлении украинской национальной общности и
государственности ХХ век был, несомненно, важным и даже решающим.
Однако, основы национальной идеологии, главные мировоззренческие
постулаты национального движения были заложены раньше - в XIX веке
– тогда, когда зародилось само движение и возник украинский
национализм как идейное и политическое течение. Тогда же были
сформулированы основные оценки и принципы восприятия Рады и её
значения в истории украинского народа. Сторонники украинского
национального движения усматривали в ней некий символический
рубеж, ключевое событие в жизни Украины. Выступая за эмансипацию
населения Малороссии в особую украинскую нацию и создание
«Украины» как национально- государственного организма, они не могли
обойти это событие вниманием и не высказать своего отношения к
вхождению украинских земель в состав России. Естественно, оценки
давались с точки зрения тех идеалов, которых придерживались
сторонники движения. Поэтому представляется небезынтересным
посмотреть, как же оценивали Переяславскую Раду адепты украинского
национального движения раньше?
Одним из основателей этого движения, его духовным отцом был
Т. Шевченко. Его вклад в разработку образа «Украины» и придания ему
романтического ореола трудно переоценить. Во многом благодаря
поэзии Шевченко украинская тематика не только нашла своё
выражение, но и со временем стала достоянием широкой
общественности. Шевченко не был идеологом в чистом смысле этого
слова. Он формулировал национальные идеалы не в чётком
политическом виде, а в литературных образах. Однако, он дал тот
эмоциональный толчок, тот иррациональный импульс к развитию, в
котором нуждается и с которого начинается всякое национальное
движение. Он определил ценностные ориентации и пути воплощения
национальных идеалов. Поэтому заложенные Шевченко эмоциональные
оценки Переяславской Рады, деятельности Богдана Хмельницкого,
вхождения Украины в состав России, оказали на мировоззрение
сторонников национального движения сильнейшее влияние и определили
их отношение к ним.Шевченко не жалел чёрных красок и
нелицеприятных эпитетов в отношении тех, кто, по его мнению,
«запродал» Украину. У него прозвучал мотив, который в дальнейшем
будет повторяться постоянно: о союзе Украины с Россией как равного с
равным и «обманувшей» Украину Москве. В стихотворении «Великий
льох» Хмельницкий молится, «Щоб москаль добром i лiхом З козаком
дiлився». Однако, говорится далее, «Не так воно стало»: «Отак-то,
Богдане! Занапастив еси вбогу Сироту Украйну!»[1].
В другом стихотворении - «Розрита могила» - Шевченко уже прямо
обвиняет Хмельницкого за его предательство Украины, за то, что отдал
её на поругание москалям и своим «перевёртышам», снимающим с неё
последнюю «полатанную сорочку» и «разрывающим её могилы».
Стихотворный образ - «Мать – Украина» называет Хмельницкого
«неразумным сыном» и горько жалеет о том, что он появился на свет.
Если бы «Мать – Украина» знала, что он с ней сотворит, то пошла бы
на детоубийство:
«Ой, Богдане, Богданочку!
Якби була знала,
У колисцi б задушила,
Пiд серцем приспала»[2].
Да и было отчего горевать «Матери – Украине».
«Степи мої запродани
Жидовi, немотi,
Сини мої на чужинi
На чужої роботi.
I Днiпро брат мiй, висихає,
Мене покiдає,
I могили мої мили
Москаль розриває»[3].
Дальнейшая судьба Украины, по мнению Кобзаря, была определена
выбором «неразумного» гетмана: Пётр I «розпинав нашу Україну», а
Екатерина II «доконала Вдову сиротину»[4].
Выход, как считал Шевченко, настанет лишь тогда, когда будет
отброшено наследие Хмельницкого. Это наследие было им образно
названо «церковью – домовиной» - той «церковью Богдановой», где
гетман молился о равенстве и братстве «козака» и «москаля». Лишь
когда она будет разрушена, Украина освободится из неволи:
«Церков – домовина
Розвалиться…I з-пiд неї
Встане Україна.
I розвiє тьму неволi,
Свiт правди засвiтить,
I помоляться на волi
Невольничi дiти!»[5].
О том, насколько влияние Шевченко было сильным на мировоззрение
последующих поколений адептов украинского движения,
свидетельствуют материалы ГПУ УССР, а именно сводки о настроениях
населения республики. Из них видно, что многие националистически
настроенные лица, говоря о Раде и исторической доле Украины,
невольно цитировали строки из стихотворений Кобзаря, даже не отдавая
себе в этом отчёта.
Н. Костомаровым, впоследствии видным историком и деятелем
украинского движения, была написана «Книга бытия украинского
народа». По словам другого видного историка и деятеля движения М.С.
Грушевского, деятельность КМО и «Книга», стали «первой серьёзной и
сознательной программой возрождения Украины»[7]. В ней
целенаправленно даётся идеальный, заведомо утопический и
несоответствующий исторической действительности взгляд на историю
Украины, которая предстаёт как самостоятельный субъект, ведущий
самостоятельную политику. Так, она добровольно объединилась с
Польшей как «сестра с сестрою» (очевидно, на условиях равноправия).
Затем, когда та не захотела жить в мире и согласии, Украина
«присоединилась» к Москве «как единый люд славянский со славянским
неразделимо и несмешанно» – то есть, опять же, как вполне
самостоятельный и равный России организм. Москва же терпеть этого
не пожелала и нарушила это идеальное состояние. Украина «попалась в
неволю», а царь стал для неё «всё равно… что идол и мучитель». «И
пропала Украина», следовал вывод[8].
Всё дальнейшее идейное и политическое развитие украинского
национального движения проходило сообразуясь с приведёнными выше
оценками и принципами. В последующем они могли развиваться,
дополняться, но уже в установленном раз и навсегда русле. Общее
негативное восприятие Рады и вхождения Украины в состав России
лишь укреплялось по мере развития движения и встававших перед ним
трудностей в реализации своих национальных идеалов.
Достаточно сказать, что в строках песни известного украинофила
П. Чубинского «Ще не вмерла Украина», даётся следующая оценка
Хмельницкого и его поступка:
«Ой, Богдане, Богдане, славний наш гетмане!
Нащо отдав Україну ворогам поганим?
Щоб вернути її честь ляжем головами,
Наречемся України славними синами!»
С этой строфой текст песни издавался не только в австро-
венгерской Галиции, но и на российской Украине[9]. Весьма
показательна дальнейшая судьба стихотворения. Написано оно было в
годы польского восстания 1863 года и призывало украинцев последовать
примеру поляков. Затем оно было положено на музыку М. Вербицкого
и стало настоящим национальным украинским гимном[10].
Рубеж XIX - ХХ веков, принёс резкую радикализацию движения,
политизацию его требований, разрыв с прежним украинофильством,
которое ещё подразумевало сохранение двойной идентичности: хоть уже
и не малорусской, а новой, украинской, но всё же наряду с
общероссийской. Новое поколение окончательно сформулировало свою
украинскую идентичность, превратило украинство из культурной и
культурно- этнической категории в категорию национальную. Оно
устанавливало связь между нацией и отдельным «украинцем» – членом
нации. Те, кто был украинцем не просто по происхождению и по
языку, а по убеждению, стали именоваться «национально
сознательными». Так, члены возникшего в 1891 году тайного «Братства
тарасовцев» в основу своего мировоззрения клали постулат, что
«Украина была, есть и всегда будет отдельной нацией и как каждая
нация потребует своей национальной воли для своей работы и
прогресса»[14].
Политизация требований и разрыв с двойной идентичностью
подразумевал более решительный пересмотр исторического прошлого
Украины, а значит, и таких поворотных моментов, как Переяславская
Рада. В феврале 1900 года в Харькове была образована Революционная
Украинская Партия (РУП). Она стала первой политической украинской
партией в Российской империи. РУП стала тем корнем, из которого в
дальнейшем выросли многие украинские партии, в том числе
Украинская Коммунистическая Партия (УКП), действовавшая на
Советской Украине до 1925 года. Идейной платформой РУП стала
брошюра «Самостийная Украина», которую по просьбе организаторов
партии написал адвокат Н. Михновский, названный впоследствии «отцом
украинского национализма». Собственно, она не являлась партийной
программой в полном смысле этого слова, а была скорее декларацией
всего украинского движения, обоснованием его стратегии и
«законности» борьбы за «самостийную Украину» и особую украинскую
нацию.
Центральное место в рассуждениях Михновского занимала
Переяславская Рада. Он утверждал, что с 1654 года для украинской
нации наступил «антракт» и она попала в рабство. Нарисовав страшную
картину угнетения, запустения и русификации («смерть политическая,
смерть национальная, смерть культурная для украинской нации»),
Михновский выстроил систему «доказательств» того, что Россия владеет
Украиной незаконно. Как и его предшественники, он указывал, что
соединение Украины и России имело характер «равного с равным» и
«вольного с вольным». «Два отдельных государства, целиком
независимых одно от другого в своём внутреннем устройстве, захотели
объединиться для достижения определённых международных целей», -
так Михновский охарактеризовал суть Переяславских соглашений. Акт
принятия казаками и народом украинских земель присяги на верность
царю он, по понятным причинам, не упоминал вовсе, сосредотачивая
внимание лишь на «мартовских статьях» 1654 года – своеобразном
«разграничении полномочий» между российским правительством и
гетманской властью. Он вводит термин, который, по его мнению,
отражал это разграничение наилучшим образом – «Переяславская
конституция».
Весьма вольно пересказывая содержание этих статей, он делал
заключение, что результатом «конституции» стало не создание нового,
единого государства, а «союз государств», в котором оба независимых
субъекта сохранили собственные, непохожие, формы устройства и права,
в том числе вести внешнюю политику. Выплаты с Украины шли не
государству, а лично царю – «протектору». Украина не была ни
завоёвана Россией, ни присоединена к ней дипломатическим путём.
Более того, её статус был подтверждён «народом украинским» и царём
«московским»[15]
Например, члены созданного в 1908 году Общества (Товариства)
Украинских Прогрессистов (ТУП), объединившего широкие круги
украинских общественных деятелей разных политических течений,
толковали Переяславскую Раду как «акт добровольного присоединения»,
«создавший отношения личной унии» между Россией и Украиной «в
одних сторонах политической жизни» и «отношения федеративные в
других». «Статьи Богдана Хмельницкого» – эта, по их словам,
«конституционная хартия Украины» - была «насильственно отменена»
Москвой «вопреки ясно выраженным чаяниям и протестам украинского
народа»[17].
Таким образом, к началу ХХ века уже вполне оформились
основные принципы отношения сторонников национального движения к
Переяславской Раде и вхождению украинских земель в состав
российского государства. Ими стали:
1) теория «договорных» отношений двух равных и равноправных
субъектов, заключивших временный договор о военной поддержке;
2) изображение Переяславской Рады как договора об установлении
непрочной конфедерации или личной унии;
3) замалчивание факта принятия казаками и населением украинских
земель присяги российскому царю и нарочитое подчёркивание
мартовских соглашений.
К этому надо добавить одно важнейшее следствие, вытекающее из
указанных выше принципов. Оно стало, пожалуй, главным при оценке
Рады и последующей истории. Речь идёт об эмоционально –
морализаторской подаче излагаемых событий, при которых одна из
сторон предстаёт праведником, а другая – коварным и вероломным
нарушителем слова и отступником, одна – «агнцем», а другая – «львом
рыкающим». Неотъемлемым атрибутом данного взгляда на события
середины XVII века стал неисторизм. Действия исторических лиц и сил
рассматривались не с точки зрения исторического контекста, не с точки
зрения состояния общества того времени, принятых в нём норм, его
сознания, мировоззрения, а с позиций их моральных обязательств и
моральной же ответственности перед Украиной и украинской нацией –
конструкциями гораздо более поздними - XIX – ХХ веков.
Оценка дел 250-летней давности велась с точки зрения
настоящего момента и интересов национального движения – то есть
интересов формирующейся украинской национальной общности. Между
тем, история украинского национального движения и сложения данной
общности и история Украины как исторической области и народа вовсе
не является одним и тем же. Это положение очевидно для любого
серьёзного и уважающего себя историка – профессионала, даже если сам
он разделяет идеологию национального движения. Например, виднейший
эмигрантский украинский историк И. Лысяк - Рудницкий отмечал, что
«под “украинской историей 19 столетия” (да и ХХ тоже, добавим от
себя – А.М.) можно понимать две различные вещи: с одной стороны,
историю украинского национального движения, с другой – историю
страны и народа»[18]. Данная вольная или невольная подмена предмета
исследования является одной из главных причин чрезмерной
политизированности истории Украины, однобокого и потому неглубокого
её изучения известной частью исследователей.
Этот, ставший уже подсознательным, подход господствует при
оценке этих событий и поныне. Между тем, стремление морализировать
исторический процесс, к тому же с точки зрения лишь одной из
действующих сторон, мифологизирует историю. Оно создаёт некую
виртуальную реальность, которая лишает историка возможности
непредвзято рассмотреть исторический процесс, разобраться в его
движущих силах и механизмах и, в конечном счёте, ответить на
главный вопрос, встающий перед исследователем: почему произошло
именно так, а не иначе. И кроме того, логика исторического процесса,
логика политики, что в XVII, что в ХХI веках, весьма далеки от