Поппер К. Логика и рост научного знания

Подождите немного. Документ загружается.

является ложной. Поэтому среди следствий любой на-

учной теории будут и истинные, и ложные утвержде-

ния. Все множество следствий теории Поппер назы-

вает ее логическим содержанием; истинные следствия

теории образуют ее истинное содержание; оставшаяся

часть будет ложным содержанием. Сравнивая две тео-

рии; мы можем обнаружить, что истинное содержание

одной больше истинного содержания другой теории

или ложное содержание одной меньше ложного содер-

жания другой. Например, если эксперимент показы-

вает, что предсказание одной теории истинно там, где

предсказание другой теории ложно, то это означает,

что первая теория имеет истинное содержание там, где

вторая теория имеет ложное содержание. Если при

этом ложное содержание первой теории не превосходит

ложное содержание второй, то первая теория более

правдоподобна, чем вторая. Максимально правдоподоб-

ной будет теория, дающая полное и исчерпывающее зна-

ние о мире. Мы стремимся к построению такой теории,

но реально можем создавать лишь более или менее

правдоподобные теории.

Выдвинутое Поппером понятие правдоподобности

научных теорий является предметом оживленных дис-

куссий, начиная с 1970 года, когда К. Гемпель впервые

показал некорректность попперовского определения

правдоподобности. Целый ряд авторов — Д. Миллер,

П. Тихи, Дж. Хэррис и др.

— построили несколько

формальных доказательств некорректности и неаде-

кватности предложенного Поппером определения прав-

доподобности. По существу, все эти доказательства

говорят об одном: если у нас имеется истинная и лож-

ная теории, то мы можем утверждать, что истинная

теория ближе к истине, то есть более правдоподобна,

чем ложная; но если мы имеем дело с двумя ложными

теориями (а для Поппера важен именно этот случай),

то мы не можем сказать, какая из них более правдо-

подобна. Таким образом, попперовское понимание прав-

доподобности, изложенное с помощью современных ло-

гико-математических средств, оказалось некорректным.

См.: Tichy P. On Popper's Definitions of Verisimilitude.—

«British Journal for the Philosophy of Science», 1974, vol. 25, № 2,

p. 155—160; Harris J. H. Popper's Definitions of Verisimilitude.—

Ibidem, p. 160—166; Miller D. Popper's Qualitative Theory of Veri-

similitude.— Ibidem, p. 166—177.

Вместе с тем, однако, понятие правдоподобности про-

должает привлекать к себе внимание философов и ло-

гиков. Одни делают попытки найти корректное фор-

мальное определение этого понятия, другие — уточнить

его философские основания. Можно предполагать, что

эти попытки приведут к новым интересным результа-

там в области философии и методологии* научного no-

знания

В соответствии со своей теорией истины и правдо-

подобности Поппер рассматривает развитие знания не

как переход от одного истинного знания к другому, а

как переход от одних проблем к другим, более глубо-

ким проблемам. По Попперу, при развитии знания

растет только совокупность истинных эмпирических

следствий теории, принятие которых обусловлено со-

ответствующими конвенциями. Механизмом этого

роста является метод проб и ошибок — предположений

(догадок) и опровержений. «Мы не знаем — мы можем

только предполагать»™ — такова основная логико-мето-

дологическая максима Поппера, свидетельствующая о

философском скептицизме его концепции. Таким обра-

зом, и в этом важном аспекте своей теории Поппер

смог ухватить лишь одну из «черточек, сторон, граней

познания», но при этом дал ей «одностороннее, преуве-

личенное... развитие»

Оценивая логико-методологическую концепцию

Поппера в целом, следует подчеркнуть, что в ней пред-

ложен ряд интересных логических моделей для описа-

ния структуры и развития научного знания. В то же

время общая методологическая и тем более философ-

ская интерпретация этих моделей, данная Поппером,,

сталкивается с принципиальными трудностями и всту-

пает в противоречие с современным уровнем специаль-

но-научного и философского знания.

Анализом попперовской теории истины и развития

знания мы завершаем оценку основных идей его логи-

_ ' Подробнее см.: Садовский В. Н. Логико-методологиче-

ский анализ правдоподобности научных теорий. — «Вопросы филосо-

фии

1979,

№ 9, с. 97— ПО.

, , . — .

зз ^

' ^^ настоящего издания.

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 322.

ко-методологической концепции и теперь перейдем к

рассмотрению собственно философских воззрений

Поппера. В какой-то степени мы их уже затрагивали,

потому что они неизбежно проявляются в логико-мето-

дологических рассуждениях и часто обусловливают

трудности, возникающие при построении логики и ме-

тодологии науки. Теперь мы займемся оценкой фило-

софии Поппера специально.

Свою философскую позицию Поппер обычно называ-

ет «критическим рационализмом», «метафизическим реа-

лизмом» и аналогичными именами. Целью ее создания

было стремление Поппера избежать, во-первых, наив-

ного эмпиризма, во-вторых, спекулятивных рассуждений

в духе немецкой классической идеалистической фило-

софии и, в-третьих, различных форм иррационализма.

Поппер разделяет характерное для современных бур-

жуазных философов предубеждение против материализ-

ма и открыто выступает против материализма диа-

лектического, хотя молчаливо использует некоторые диа-

лектические схемы рассуждения.

Критический рационализм Поппера, основанный на

антииндуктивизме и фальсификационизме, стремится

быть теорией научной рациональности — системой стан-

дартов и норм рационального роста научного знания.

Главным объектом его является научное знание, его

основным ограничением — антииндуктивизм, а механиз-

мом функционирования — принцип фальсификации и

критицизм. В соответствии с этим критический рацио-

нализм Поппера оказывается системой методологиче-

-ских правил, то есть самоподдерживающейся системой.

В результате, как правильно отметил И. Лакатос, «ме-

тодология (Поппера.

— В.

С.)—правила

научной

иг-

ры— встала на свои собственные ноги, однако ноги

эти оказались болтающимися в воздухе без философ-

ской поддержки»

. Иначе говоря, отвергнув индукти-

визм, Поппер в первый период своей деятельности по-

пытался построить свою философию — критический

рационализм, — стремясь максимально минимизировать

роль в ней подлинных философских вопросов, что не

могло не привести к возникновению в ней в принципе

неразрешимых проблем.

Lakatos I. Popper on Demarcation and Induction. — In:

Schilp p P. A. (ed.) The Philosophy of Karl Popper, part I, p. 253.

Эта ситуация была осознана и самим Поппером, и

его учениками. Отсутствие удовлетворительного фило-

софского обоснования критического рационализма при-

вело к попыткам построения такого обоснования со

стороны учеников Поппера, но три основных направ-

ления этих поисков — стремление позитивно решить

проблему индукции (И. Лакатос), так называемый

панкритический рационализм, выдвинувший единствен-

ным принципом постоянную критику своих собственных

оснований (У. Бартли), и эпистемологический анархизм,

отказывающий в рациональности даже научной дея-

тельности (П. Фейерабенд)

, — все они не увенчались

успехом и лишь наглядно показали, что «критический

рационализм дошел до собственных пределов, исчерпал

собственные теоретические потенции»

Из этой ситуации Поппер сделал, однако, другой

вывод — он попытался дополнить критический рациона-

лизм уже упоминавшейся «теорией трех миров», то есть

дополнить эпистемологию онтологическими рассужде-

ниями.

Первые два мира — мир физических объектов, фи-

зических состояний (мир 1) и мир состояний сознания

(мир 2)—это исходные философские абстракции, воз-

никшие еще на заре становления философии. Мир 3,

по Попперу, это — мир объективного содержания мыш-

ления, содержания научных идей. Постулируя суще-

ствование мира 3, Поппер пытается решить одну из

кардинальных философских проблем определения объ-

ективного характера человеческого знания. Он не при-

нимает марксистского решения этой проблемы, соглас-

но которому объективность, истинность человеческого

знания доказывается и обосновывается практической дея-

тельностью общественного человека

и выбирает то

направление в поисках решения этой проблемы, кото-

№

См.: L a k a t o s I. Falsification and the Methodology of Sci-

entific Research Programms. — In: Lakatos I. and Musgra-

ve A. (eds.) Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge,

1970; В art ley W. W. Rationality versus the Theory of Rationali-

ty. — In: Bunge M. (ed.). The Critical Approach to Science and

Philosophy. New York 1964; Feyerabend P. Against Method. Lon-

don, 1975.

зд

Ионин Л. Г. Дилеммы «критического рационализма».—

В кн.: Новейшие течения и проблемы философии в ФРГ. М., «Нау-

ка», 1978,

с.

211.

См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 1—4.

рое было специфично для объективно-идеалистического

подхода к ней и наиболее известными образцами кото-

рого были теория идей или форм Платона и абсолют-

ный дух Гегеля. Однако в платоновской концепции

Поппера не устраивает неизменный, застывший харак-

тер идей — царства >истин, а в гегелевской — прежде

всего спекулятивная, по существу,· природа абсолютного

духа. Элементами или, как предпочитает говорить

сам Поппер, обитателями мира 3 являются теории,

предложения, высказывания, поэтические размышления,

произведения искусства, проблемные ситуации, крити-

ческие аргументы, дискуссии, содержание книг и журна-

лов, научные предположения, гипотезы, эксперименты,

их оценки и т. п., причем некоторые его обитатели —

истинны, другие — ложны, все они существуют в усло-

виях конкуренции, соревнования друг с другом, и вы-

живают лишь наиболее приспособленные. «Я рассмат-

риваю, — говорит Поппер, — третий мир как по суще-

ству продукт человеческого духа. Это мы создаем объ-

екты третьего мира»

. Из этого важного утверждения

следует, что Поппер, встав на путь постулирования ми-

ра объективного знания, не принимает его объективно-

идеалистической интерпретации, но тем не менее его

мир 3 оказывается столь же неприемлемой концепцией,

как и ее классические платоновская и гегелевская пред-

шественницы.

В попперовский мир 3 входят не только истинные,

но и ложные теори'л, так как в противном случае в нем

не мог бы происходить процесс роста научного знания.

В такой ситуации, учитывая, что в мир 3 входят также

все следствия научных теорий независимо от того, от-

крыты они людьми или нет, концепция Поппера стал-

кивается с непреодолимыми логическими трудностями:

ведь из противоречивой теории можно вывести все, что

угодно, и поэтому мир 3 является одновременно и гру-

дой противоречивых утверждений и неупорядоченной ги-

гантской совокупностью вообще всего, что может быть

объективно мыслимо. И в том и в другом виде мир 3 не

может выполнять тех функций, которые приписывает

ему Поппер.

Рассматриваемая попперовская концепция имеет

также и глубокие философские пороки, связанные

P о p p е г К. R. Unended Quest, p. 186.

прежде всего с неразрешимостью в ее рамках отноше-

ния субъективного и объективного сознания. Поскольку

мир 3, как считает Поппер, является автономным, по-

стольку теории имеют в нем «свое идеальное суще-

ствование еще до того, как они становятся достоянием

индивидуального сознания», и «задача субъективного

духа сводится к тому, чтобы спровоцировать реализа-

цию идеальных следствий из имеющегося в культуре

духовного материала»

. На этом пути, игнорирующем

диалектическую взаимосвязь субъективного и объектив-

ного в сознании, то есть мира 2 и мира 3, невозможно

рационально объяснить происхождение культуры.

В попперовской концепции трех миров есть еще

один существенный изъян, связанный с тем, что изме-

нения в мире 3 трактуются как подчиняющиеся зако-

нам дарвинистской теории роста знания. В этой связи

для него оказывается неразрешимым вопрос, что яв-

ляется видами, а что особями видов эпистемологиче-

ского эволюционизма. Если теории — это виды, а осо-

би — представления об этих теориях индивидуальных

ученых, то тогда — в противоположность мнению Поп-

пера— рост знания происходит в мирах 1 и 2, а не в

мире 3. Если же теории — это особи вида, то для них

невозможно указать соответствующие виды

. В резуль-

тате оказывается, что эпистемологический дарвинизм

Поппера — это в лучшем случае некая метафора, но не

действительная наука и философия

Сказанное справедливо и для более широкого кон-

текста, в котором Поппер в последних своих работах

разрабатывает эпистемологический эволюционизм, а

именно для контекста космологически-метафизического

эволюционизма. Согласно этой концепции, на всех

Ю л и н а Н. С. «Эмерджентный реализм» К. Поппера про-

тив редукционистского материализма. — «Вопросы философии», 1979,

№ 8, с.

103.

См.: Cohen L. J. Some Comments on Third World Episte-

mology. — «British Journal for the Philosophy of Science», 1980,

vol.

31, № 2, p.

180.

См. также критику эпистемологического дарвинизма Поппера

в работах советских философов: Нарский И. С. Методология

и эпистемология К. Поппера в их существе и следствиях. — В кн.:

Критический рационализм. Философия и политика. М.. «Мысль»,

'981, с. 110—114; Мет лов В. И. Критический анализ эволюцион-

ного подхода в теории познания К. Поппера. — «Вопросы филосо-

фии», 1979, № 2, с. 75—85; Панин А. В. Диалектический мате-

риализм и постпозитивизм. М., изд-во МГУ, 1981, с. 112—131.

основных уровнях приспособления, имеющихся в ми-

ре, — «генетического приспособления, приспособитель-

ного поведения и научного открытия — механизм при-

способления принципиально тождественен», ибо везде

«мы имеем дело с унаследованными структурами, кото-

рые передаются при помощи инструкций, то есть по-

средством генетического кода или традиции; на всех

трех уровнях новые структуры и новые инструкции

возникают в результате пробных изменений, идущих

.изнутри данной структуры, то есть посредством пред-

варительных проб, подвергшихся естественному отбору

или процедуре устранения ошибок»

Биологическая основа этих воззрений позднего Поп-

пера пестрит, по мнению специалистов, фактическими и

теоретическими ошибками

. Однако не это самое глав-

ное. Наиболее существенно для оценки этих воззрений

позднего Поппера то, что он — вот уже в который раз

на протяжении своей теоретической деятельности — не

смог предложить соответствующей современному уров-

ню научного знания последовательной философской по-

зиции. Будучи правым в своей критике редукционист-

ских тенденций «научных материалистов»

(Дж. Дж. Смарта, У. Селларса, X. Патнэма, Д. Арм-

стронга и др.), Поппер, однако, отвергает материализм в

целом и в вопросе об отношении сознания и мозга скло-

няется к дуалистической позиции, рассматривающей это

отношение как интеракцию психического и физического.

Таким образом, космологический эволюционизм

Поппера, подобно его более ранним философским кон-

цепциям — критическому рационализму и теории трех

миров, — оказывается односторонней гиперболизацией

некоторых реальных сторон процесса познания — такой

их абсолютизацией, при которой из них в конечном сче-

те выхолащивается реальное содержание.

Хотя в предлагаемом вниманию читателя издании

произведений Поппера не публикуется ни одной его

P o p p e r K. R. The Rationality of Scientific Revolutions. —

In: Harre (ed.) Problems of Scientific Revolution: Progress and

Obstacles to Progress in the Sciences. Oxford, Clarendon Press, 1975,

p. 73, 75—76.

См., например: Ruse M. Karl Popper's Philosophy of Bio-

logy. _ «Philosophy of Science», 1977, vol. 44, № 4, p. 638—661.

работы по социальной философии или социологии, не-

обходимо дать оценку его социальных воззрений для

того, чтобы не создать искаженного представления о

взглядах Поппера.

Следует сразу же подчеркнуть, что социальная фило-

софия Поппера, безусловно, является наиболее слабой

стороной его деятельности. В ней, по сути дела, мало

рациональных аргументов, как в теоретической филосо-

фии и тем более в попперовской логике и методологии

науки. Субъективность и классовые интересы Поппера

совершенно подавляют Поппера — теоретика и филосо-

фа. Чтобы в этом убедиться, достаточно взять его кни-

гу «Открытое общество и его враги».

Широкую известность в антимарксистских кругах

Поппер получил, однако, не своим эмоциональным не-

приятием марксизма, а попыткой опровергнуть марк-

сизм по теоретическим основаниям. В «Открытом обще-

стве и его врагах» утверждается, что марксизм — равно

как и фрейдизм и некоторые другие социальные тео-

рии — не удовлетворяет демаркационистскому принципу

фальсификации и поэтому не является наукой

. Именно

этот тезис и был широко подхвачен в антимарксистских

кругах.

Однако этот тезис просто ложен. Действительно, «об-

щая теория марксизма проверяется, когда она приме-

няется к определенным событиям или к последователь-

ности событий. И до сих пор эта теория не была опро-

вергнута, а наоборот, подтверждалась, — совершенно

справедливо говорит английский марксист М. Корн-

форт.— Это не делает ее неопровержимой. Некоторые

явления, несомненно, могли бы ее опровергнуть, однако

они не наблюдаются — например, общество каменного,

века, управляемое парламентарным правительством и

проводящее дискуссии о правах человека, или успешно

управляемый капитализм»

. Если использовать поппе-

ровскую терминологию, то это означает, что у марксиз-

ма как теории есть потенциальные фальсификаторы, и

поэтому даже в рамках попперовской методологии (да-

См.: Popper К. R. The Open Society and its Enemies, vol. 2.

London, Routledge and Kegan Paul, 1980, p. 193—198; см. также

главу 1 «Предположений и опровержений», публикуемую в на-

стоящем издании.

К о p н φ о p т М. Открытая философия и открытое общество.

М., «Прогресс», 1972, с. 44.

леко не адекватной, как мы в этом убедились ранее)

марксизму следовало бы приписать статус научной тео-

рии. Поппер, однако, этого не сделал по вполне ясным

социально-классовым основаниям.

Не более успешной оказалась и попперовская крити-

ка диалектики. «Диалектика в современном смысле это-

го слова, прежде всего в смысле, в котором использовал

этот термин Гегель, — пишет Поппер. — это теория, ко-

торая утверждает, что нечто, в особенности человеческое

мышление, развивается путем, характеризуемым так на-

зываемой диалектической триадой: тезис, антитезис и

синтез»

. Естественно, что с таким образом понимаемой

диалектикой расправиться не представляет большого

труда. Причем такая трактовка диалектики выдвигается

Поппером, несмотря на хорошо известную критику триад

Гегеля Марксом и Энгельсом и несмотря на то, что

Ленин специально предупреждал, что в материалистиче-

ской диалектике «о триадах Гегеля и речи нет, а все

дело сводится к тому, чтобы рассматривать социальную

эволюцию как естественно-исторический процесс разви-

тия общественно-экономических формаций»

. Таким об-

разом, научная значимость попперовской фальсификации

диалектики равна нулю. Нет ничего проще, чем придать

опровергаемой концепции заведомо ложный характер и

затем успешно ее фальсифицировать. При анализе есте-

ственнонаучного знания сам Поппер никогда не посту-

пал таким образом.

В этой связи представляется совсем не случайным,

что в последующем Поппер, в частности в его работах

«Объективное знание» и «Личность и ее мозг», перешел

на более разумную позицию; в этих работах свою схе-

му роста научного знания по формуле: некоторая про-

блема (Pi)—предположительное (или пробное) ее ре-

шение (ТТ) — критика этого решения· и устранение оши-

бок (ЕЕ) — измененная проблема или новая более глу-

бокая проблемная ситуация (Р

)—Поппер готов рас-

сматривать как «улучшение и рационализацию гегелев-

ской диалектической схемы»

, правда, конечно, не в ее

P o p p e r K. R. Conjectures and Refutations. The Growth of

Scientific Knowledge. London, Routledge and Kegan Paul, 1972,

313.

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 165—166.

P о p p e r K. R. Objective Knowledge, p. 297.

аутентичной гегелевской и тем более марксистской, а в

его — попперовской — интерпретации. Однако знаменате-

лен сам факт: диалектика, преданная в 30-е и 40-е годы

всяческому осмеянию, теперь — в изменившемся интел-

лектуальном и социальном климате — признается, пусть

со многими оговорками, инструментом рационального

рассуждения. От субъективных симпатий и- антипатий и

в этом· случае отказаться не так уж трудно.

Завершая анализ основных идей попперовской со-

циальной философии, мы должны хотя бы кратко оста-

новиться еще на одном принципе социологии Поппера.

Речь идет о критике принципа историцизма примени-

тельно к развитию общества, чему Поппер посвятил спе-

циальную книгу «Нищета историцизма» (журнальный

вариант 1944 г., отдельное издание 1957 г.). Основной

тезис этой книги таков: «Идея движения общества как

такового, то есть идея о том, что общество, подобно фи-

зическому телу, может двигаться как некое целое в оп-

ределенное направлении, есть попросту холистское за-

блуждение»

Благодаря критике историцизма Поппер приобрел

широкую известность как один из создателей «социаль-

ной инженерии» и как активный сторонник социал-ре-

формизма, требующего постепенных, локальных измене-

ний социальной действительности, которые якобы

являются единственным надежным путем развития обще-

ства. И хотя социал-реформизм Поппера нашел много-

численных союзников, особенно в западногерманской со-

циал-демократии, он, как хорошо известно, не в состоя-

нии дать решения глубоких социальных проблем совре-

менного капиталистического мира и как некая социаль-

ная теория уже давно обнаружил свою несостоятель- '

ность.

Следует подчеркнуть, что провозглашенный Поппером

социальный антиисторицизм в конечном итоге оказался

в противоречии с достаточно последовательно проводи-

мым им эволюционизмом и историцизмом применительно

к естественнонаучному знанию и прогрессу научного зна-

ния в целом. А если научное знание — социальный по

своему существу объект — прогрессивно эволюционирует

"Popper К. R. The Poverty of Historicism. Ν. Υ., Harper

and

Row, 1961,

114.

как целое, то нет никаких серьезных оснований отказы-

вать в этом и другим аспектам и формам социальной

действительности. Против антиисторицистского тезиса

Поппера свидетельствует и вся история человечества.

Таковы в общих чертах философские, логико-методо-

логические и социальные взгляды автора этой книги и

такова, с нашей точки зрения, их диалектико-материали-

стическая оценка. Конечно, мы смогли в этой вступи-

тельной статье дать лишь самый общий · критический

анализ идей Поппера, и читателя, более подробно инте-

ресующегося теми или иными сторонами воззрений Поп-

пера, мы отсылаем к упомянутой ранее марксистской

литературе о Поппере и к самим публикуемым в этом

издании его произведениям. Вместе с тем сказан-

ного, мы надеемся, вполне достаточно как для того,

чтобы понять, что философия и методология науки Поп-

пера— это существенный элемент буржуазного сознания

XX века, так и для того, чтобы признать, что крити-

ческий анализ содержания, эволюции и противоречий

попперовских концепций — важный аспект марксистско-

го отношения к буржуазной культуре.

Доктор философских наук

В. Н. САДОВСКИЙ

ЛОГИКА НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ*

Теории — это сети: ловит только тот,

кто их забрасывает.

Новалис

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 1934 ГОДА

Мнение, согласно которому человек

в конце концов разрешает даже са-

мые неподатливые из своих проблем...

служит незначительным утешением

для знатока философии, ибо он все

же не сможет избавиться от опасения,

что философия никогда не продви-

нется так далеко, чтобы поставить

реальную проблему.

М. Шлик (1930)

Что же касается меня, то я при-

держиваюсь совершенно иного мне-

ния и утверждаю, что всякий раз,

когда сколько-нибудь долгое время

бушует спор, особенно в области

философии, в основании его никогда

не лежит проблема относительно

слов, а всегда действительная пробле-

ма, касающаяся вещей.

И. Кант (1786)

Ученый, занятый исследованиями, скажем, в области

физики, может прямо и непосредственно приступить к

разрешению стоящей перед ним проблемы. Он имеет

возможность сразу подойти к сердцевине всего дела, то

есть проникнуть в центр сформировавшейся концеп-

туальной^структуры, поскольку структура научных пред-

ставлений уже имеется в наличии до начала исследова-

ния, а вместе с ней дана и та или иная общепризнанная

Karl R. Popper. The Logic of Scientific Discovery. Basic

dooks, Ne\v York, Hutchinson & Co., Ltd., London 1980. Перевод

1. H. Брюшшкина (предисловия, гл. I, II, V, VI, VII) и А. Л. Ни-

кифорова (гл. III, IV, X).

3-913

проблемная ситуация. Именно поэтому ученый может

оставить другим дело согласования своего вклада в ре-

шение данной проблемы с общей структурой научного

знания.

В ином положении находится философ. Он сталки-

вается не с какой-либо сформировавшейся концептуаль-

ной структурой, а скорее с тем, что напоминает груду

развалин (хотя вполне возможно, что под ними покоят-

ся сокровища). Он не может просто сослаться на то об-

стоятельство, что существует некоторая общепризнанная

проблемная ситуация, поскольку отсутствие ее в сфере

философии является, пожалуй, единственным общепри-

знанным фактом. На самом деле, в наше время в фило-

софских кругах то и дело всплывает вопрос: достигнет

ли вообще философия такого положения, когда она бу-

дет способна поставить подлинную проблему?

Тем не менее есть еще люди, которые считают, что

философия способна ставить подлинные проблемы о ве-

щах, и которые, следовательно, надеются поставить эти

проблемы на обсуждение и, наконец, покончить с теми

угнетающими монологами, которые ныне совершенно вы-

теснили философские дискуссии. И если при этом они не

считают для себя возможным принять ни одного из ныне

существующих убеждений, то единственно возможный

для них выход — это начать все заново, с самого начала.

Вена, осень 1934 года

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ АНГЛИЙСКОМУ ИЗДАНИЮ

1959 ГОДА

В предисловии к первому изданию книги, написан-

ному в 1934 году, я предпринял попытку объяснить —

правда, боюсь, недостаточно развернуто — мое отноше-

ние к господствовавшей тогда в философии ситуации, и

в особенности к лингвистической философии и школе

аналитиков языка тех времен. В этом новом предисловии

я попытаюсь разъяснить мое отношение к современной

философской ситуации и к двум основным современным

школам философов-аналитиков. Теперь, как и раньше,

философы, занимающиеся анализом языка, очень инте-

ресуют меня, и не только как оппоненты, но также и как

союзники, поскольку в наше время аналитическая фило-

софия, пожалуй, единственная философская школа, кото-

рая поддерживает традиции рационалистической фило-

софии.

Философы-аналитики полагают, что или вообще не

существует подлинных философских проблем, или что

философские проблемы, если таковые все же есть, яв-

ляются всего лишь проблемами лингвистического упо-

требления или значения слов. Я же, однако, считаю, что

имеется по крайней мере одна действительно философ-

ская проблема, которой интересуется любой мыслящий

человек. Это проблема космологии — проблема познания

мира, включая и нас самих (и наше знание) как часть

• этого мира. Вся наука, по моему мнению, есть космоло-

гия, и для меня значение философии, не в меньшей сте-

пени, чем науки, состоит исключительно в том вкладе,

который она вносит в ее разработку. Во всяком случае,

для меня и философия, и наука потеряли бы всякую при-

влекательность, если бы они перестали заниматься этим.

Конечно, анализ функций нашего языка является важной

частью этих исследований, но мнение, согласно которому

все наши проблемы трактуются только как лингвистиче-

ские головоломки, ошибочно.

Философы-аналитики полагают, что они используют

на практике некоторый метод, присущий только филосо-

фии. Я думаю, что они заблуждаются, и считаю верным

следующий тезис: философы столь же свободны в ис-

пользовании любого метода поиска истины, как и все

другие люди. Нет метода, специфичного только для фи-

лософии.

Второй тезис, который я хотел бы провозгласить, та-

ков: центральной проблемой эпистемологии всегда была

и до сих пор остается проблема роста знания. Наилуч-

ший же способ изучения роста знания — это изучение

роста научного знания.

При этом я не думаю, чтобы изучение роста знания

можно было заменить изучением использования языка

или исследованием языковых систем.

И все же я готов признать, что существует некоторый

метод, который мог бы быть определен как «единствен-

ный ^метод философии». Однако он характерен не для

одной только философии. Это скорее единый метод лю-

бой рациональной дискуссии, следовательно, он присущ

естественным наукам не в меньшей степени, чем филосо-

фии. Метод, который я имею в виду, заключается в яс-

Я«

3«

ной, четкой формулировке обсуждаемой проблемы и

критическом исследовании различных ее решений.

Я выделил слова «рациональная дискуссия» и «крити-

ческое» с целью подчеркнуть, что я отождествляю рацио-

нальную установку с критической. Суть такого отожде-

ствления состоит в том, что, какое бы решение некото-

рой проблемы мы ни предлагали, мы сразу же самым

серьезным образом должны стараться опровергнуть это

решение, а не защищать его. Немногие из нас, к сожа-

лению, следуют этому предписанию. К счастью, если мы

сами не занимаемся критикой наших рассуждений, то

критике подвергают нас другие. Однако их критика бу-

дет плодотворной только в том случае, если мы сформу-

лировали нашу проблему со всей возможной ясностью и

придали решению этой проблемы достаточно определен-

ную форму, в которой его можно критически обсуж-

дать.

Я не отрицаю того, что нечто, подобное так назы-

ваемому «логическому анализу», может играть некото-

рую роль в этом процессе уточнения и прояснения наших

проблем и выдвигаемых решений этих проблем. Я, конеч-

но, не утверждаю и того, что методы «логического и

лингвистического анализа» обязательно бесполезны. Мой

тезис скорее заключается в том, что эти методы являют-

ся далеко не единственными методами, которые философ

может с успехом использовать в своих исследованиях, и

что они ни в коем случае не являются специфическими

только для философии. Они не более характерны для

философии, чем для любого другого научного или ра-

ционального исследования.

В этом пункте меня, пожалуй, могут спросить: какие

же еще «методы» может использовать философ? Мой

ответ будет таков: хотя, по-видимому, и существует опре-

деленное число таких различных методов, перечислять

их нет никакой нужды. До тех пор пока перед фило-

софом (или любым другим человеком) стоит интерес-

ная проблема и он искренне пытается решить ее, без-

различно, какими методами он пользуется.

Среди многих методов, которые философ может ис-

пользовать— конечно, каждый раз в зависимости от

подлежащей разрешению проблемы, — один метод ка-

жется мне достойным особого упоминания. Это — не-

который вариант ныне совершенно немодного историче-

ского метода. Он состоит, попросту говоря, в выясне-

нии того, что же думали и говорили по поводу рас-

сматриваемой проблемы другие люди, почему они с ней

столкнулись, как формулировали ее, как пытались се

решить. Все это кажется мне существенным, поскольку

представляет собой часть общего метода рациональной

дискуссии. Если мы игнорируем то, что .люди думают

сейчас или думали в прошлом, то рациональная дискус-

сия должна иссякнуть, хотя каждый из нас может

вполне успешно продолжать разговаривать с самим со-

бой. Некоторые философы превратили в добродетель

манеру вести обсуждение в одиночестве. Возможно,

они просто не находят таких людей, с которыми можно

было бы поговорить об интересующем их предмете.

Я боюсь, что практика философствования в такой весь-

ма своеобразной манере может оказаться симптомом

упадка рациональной дискуссии. Без сомнения, бог, как

правило, разговаривает только сам с собой, потому что

у него нет никого, с кем стоило бы поговорить. Но

философ должен сознавать, что он нисколько не более

богоподобен, чем любой другой человек.

Широко распространенное убеждение в том, что так

называемый «лингвистический анализ» является истин-

ным методом философии, имеет несколько интересных

исторических причин.

Одна из таких причин коренится в совершенно вер-

ном мнении о том, что логические парадоксы типа па-

радокса лжеца («Я сейчас лгу») или парадоксов, обна-

руженных Расселом, Ришаром и другими, требуют для

своего решения метода лингвистического анализа с его

известным разделением лингвистических выражений на

выражения, обладающие значением (или «правильно

построенные»), и на бессмысленные выражения. Это

верное мнение было соединено с ложной верой в то,

что традиционные проблемы философии возникают из

попыток решить философские парадоксы, структура ко-

торых аналогична структуре логических парадоксов.

На этой основе утверждается, что различение между

осмысленным и бессмысленным должно иметь главную

ценность для философии. Ошибочность этого убежде-

ния продемонстрировать не так уж трудно. Для этого

достаточно обратиться к помощи логического анализа.

Последний без труда покажет нам, что некоторого рода

рефлексивность или самонаправленность, характерные

для всех логических парадоксов, совершенно отсут-

ствуют во всех так называемых философских парадок-

сах, даже в кантонских антиномиях.

Основной же причиной превознесения метода линг-

вистического анализа, по-видимому, является следую-

щая. Пришло время, когда многие философы почув-

ствовали, что «новый метод идей», предложенный Лок-

ком, Беркли и Юмом, то есть психологический, или,

скорее, псевдопсихологический, метод анализа наших

идей и их чувственного происхождения, следует заме-

нить более «объективным» методом, менее связанным с

генетическими факторами. Эти философы решили, что

вместо «идей», «образов» и «понятий» следует анализи-

ровать слова, их значения и способы использования,

вместо «мыслей», «мнений» и «взглядов» — суждения,

высказывания и предложения. Я готов признать, что

эта замена локковского «нового метода идей» на «но-

вый метод слов» была несомненным прогрессом и она

в свое время была настоятельно необходимой.

Вполне понятно, что многие философы, видевшие в

свое время в «новом методе идей» единственный истин-

ный метод философии, могли при этом прийти к убеж-

дению, что единственным истинным методом философии

является теперь «новый метод слов». Я решительно не

согласен с этим сомнительным убеждением. Приведу

по его поводу только два критических замечания. Преж-

де всего, «новый метод идей» никогда не считался глав-

ным методом философии, не говоря уже о том, чтобы

быть ее единственным истинным методом. Даже Локк

ввел его только как метод для рассмотрения некоторых

предварительных вопросов (предваряющих изложение

науки этики), а Беркли и Юм использовали его в основ-

ном как орудие для ниспровержения взглядов своих

противников. Их интерпретация мира — мира людей и

вещей, — которую они хотели сообщить нам, никогда

не основывалась на этом методе. Он не был основа-

нием религиозных взглядов Беркли или политических

теорий Юма (хотя в работах последнего он и исполь-

зовался для обоснования детерминизма).

Самое же серьезное мое возражение против убеж-

дения в том, что «новый метод идей» или «новый метод

слов» являются главными методами эпистемологии —

а может быть, по мнению некоторых, и всей филосо-

фии,— заключается в следующем.

К проблематике эпистемологии можно подходить с

двух сторон: (1) как к проблемам обычного, или обы-

денного, знания или (2) как к проблемам научного зна-

ния. Философы, тяготеющие к первому подходу, совер-

шенно верно считают, что научное знание не может

быть ни чем иным, как расширением обыденного зна-

ния. Однако они при этом ошибочно считают, что из

двух указанных видов знания легче анализировать

обыденное знание. Таким образом, эти философы стали

заменять «новый метод идей» анализом обыденного

языка, то есть языка, в котором формулируется обы-

денное знание. Они заменяют анализ зрения, восприя-

тия, познания, убеждения анализом фраз: «Я вижу»,

«Я воспринимаю», «Я знаю», «Я считаю», «Я утверж-

даю, что это вероятно», или анализом, например, слова

«возможно».

Тем, кто признает правомерность такого подхода к

теории познания, я отвечу следующим образом. Хотя я

согласен с трактовкой научного знания как расшире-

ния обычного, или обыденного, знания, я считаю, что

самые важные и наиболее волнующие проблемы эписте-

мологии должны остаться совершенно незамеченными

теми, кто ограничивает себя только анализом обычного,

или обыденного, знания или анализом способов его вы-

ражения в обыденном языке.

В этой связи я хочу назвать одну из проблем такого

рода, а именно проблему роста нашего знания. Неболь-

шого размышления достаточно для того, чтобы понять,

что большинство вопросов, связанных с ростом нашего

знания, с необходимостью выходят за рамки любого

исследования, ограниченного рассмотрением обыденно-

го знания как противоположного знанию научному.

Наиболее важный способ роста обыденного знания за-

ключается именно в превращении его в научное зна-

ние. И кроме того, ясно, что рост научного знания яв-

ляется самым важным и интересным примером роста

знания.

При рассмотрении этого вопроса следует помнить,

что почти все проблемы традиционной эпистемологии

связаны с проблемой роста знания. Я склонен заявить

даже нечто большее: от Платона до Декарта, Лейбни-

ца, Канта, Дюгема и Пуанкаре, от Бэкона, Гоббса и

Локка до Юма, Милля и Рассела развитие теории по-

знания вдохновлялось надеждой на то, что она помо-

жет нам не только узнать нечто о знании, но и сделать

ао

определенный вклад в прогресс знания, то есть в про-

гресс научного знания. (Единственное возможное ис-

ключение из этого правила среди великих философов,

которое я могу себе представить, — это Беркли.) Боль-

шинство философов, которые считают, что характерным

для философии методом является анализ обыденного

языка, по-видимому, потеряли этот замечательный опти-

мизм, который в свое время вдохновлял рационалисти-

ческую традицию в философии. Их позицией, как мне

кажется, стало смирение, если не отчаяние. Они не

только оставляют прогресс знания на долю ученых, но

и философию определяют таким образом, что она, по

определению, лишена возможности внести какой-либо

вклад в наше познание мира. Самокалечение, которого,

к удивлению, требует такое, казалось бы, убедительное

определение философии, не вызывает во мне никакой

симпатии. Нет вообще такой вещи, как некая сущность

философии, которую можно было бы выделить и отлить

в некотором определении. Определение слова «филосо-

фия» может иметь только характер конвенции или со-

глашения. Во всяком случае, я не вижу никакой пользы

в произвольном закреплении за словом «философия»

такого смысла, который заранее мог бы отбить у начи-

нающего философа вкус к попыткам внести свой вклад

как философа в прогресс нашего познания окружающе-

го мира.

К тому же мне кажется довольно парадоксальным

то, что философы, гордящиеся своей узкой специализа-

цией в сфере изучения обыденного языка, тем не менее

считают свое знакомство с космологией достаточно

основательным, чтобы судить о различиях философии

и космологии и прийти к заключению о том, что фило-

софия по существу своему не может внести в космо-

логию никакого вклада. Они, безусловно, ошибаются.

Совершенно очевидно, что чисто метафизические —

следовательно, философские — идеи имели вели-

чайшее влияние на развитие космологии. От Фа-

леса до Эйнштейна, от античного атомизма

до декартовских рассуждений о природе материи, от

мыслей Гильберта и Ньютона, Лейбница и Бошковича

по поводу природы сил до рассуждений Фарадея и

Эйнштейна относительно полей сил — во всех этих слу-

чаях направление движения указывали метафизические

идеи.

Таковы вкратце причины, побуждающие меня счи-

тать, что даже внутри самой эпистемологии рассмот-

ренный первый подход, то есть анализ знания по-

средством анализа обыденного языка, слишком узок

и не в силах охватить ее наиболее интересные проб-

лемы.

Однако я далек от того, чтобы соглашаться и со

всеми теми философами, которые придерживаются ино-

го подхода к эпистемологии·—подхода, обращающего-

ся к анализу научного знания. Чтобы как можно проще

разъяснить то, в чем я согласен с ними и в чем расхо-

жусь, я разделю философов, использующих этот вто-

рой подход, на две группы — так сказать, козлищ и

овец.

Первая группа состоит из тех философов, которые

поставили своей целью изучение «языка науки» и в ка-

честве философского метода используют построение

искусственных модельных языков, иначе говоря, по-

строение таких языков, которые, по их мнению, могли

бы служить моделями «языка науки».

Вторая группа не ограничивает себя изучением язы-

ка науки или какого-либо другого языка и не имеет ка-

кого-нибудь предпочтительного философского метода.

Сторонники такого подхода используют в философии

самые разнообразные методы, поскольку перед ними

стоят весьма различные проблемы, которые они хотят

решить. Они приветствуют любой метод, если только

они убеждены, что он может помочь более четко по-

ставить интересующие их проблемы или выработать

какое-либо их решение, сколь бы предварительный ха-

рактер оно ни носило.

Вначале я обращусь к рассмотрению взглядов тех

философов, метод которых заключается в построении

искусственных моделей языка науки. С исторической

точки зрения они так же, как и сторонники анализа

обыденного языка, отталкиваются от «нового метода

идей», заменяя (псевдо-) психологический метод старо-

го «нового метода» лингвистическим анализом. По всей

вероятности, духовное удовлетворение, порождаемое

надеждой на достижение знания, которое было бы «точ-

ным», «ясным» и «формализованным», заставило их

выбрать в качестве объекта лингвистического анализа

не обыденный язык, а «язык науки». К несчастью, од-

нако, «языка науки» как особого объекта, по всей ви-