Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

авиационном празднике в Москве. Его любили, ему до-

веряли и во всем подражали. И наш сегодняшний раз-

говор с ним, его энергичное требование – немедленно

переучиваться на новые машины – были для нас чем-

то очень важным.

Немецкий бомбардировщик, пролетевший над Бель-

цами, оставил в душе грустный след. На меня опять

словно давило небо, в памяти оживал запомнившийся

гул чужого самолета.

Миронов не появлялся. Досадуя, я уже собирался

идти на вокзал один, как в дверях неожиданно выросла

его фигура.

– Извини, Саша, задержался, – сказал он и начал

укладывать свои вещи. И вдруг выпалил: – Надеюсь, в

Тирасполе мы остановимся на денек? У меня там зна-

комых девчат – хоть отбавляй!

– Целый день тратить на такой пустяк?

– Пустяк? – удивился Костя.

– Для тебя – безусловно.

Улыбка исчезла с лица Миронова. Видимо, не ча-

сто приходилось ему слышать откровенные суждения

о себе. Он вспылил:

– Ах да, я забыл, что ты теперь начальник. Будешь

читать нам мораль?

– Я прежде всего друг тебе!

– Мои личные дела тебя не касаются, – пробормотал

смущенный Миронов.

– Какие там к черту дела! Вчера какую-то студент-

ку заставил плакать, сегодня, наверно, Флорику. Разве

это по-человечески?

– Мало ты, Саша, понимаешь в этом деле.

– О да! Ведь это такое сложное дело – крутить голо-

вы девчатам… Не забудь прихватить побольше носо-

вых платков. В Тирасполе мы не задержимся.

Миронов догонял меня уже на улице.

Дорога от Бельцев до Котовска нам порядочно на-

скучила – на самолетах мы не раз облетывали весь

этот район за полчаса, а по земле ползем целые сутки.

До Маяков легко добрались на попутных машинах,

доставлявших бензин, продовольствие, боеприпасы.

Маяки – один из тех аэродромов, которые десяти-

летиями обозначались на секретных картах в штабах,

а использовались колхозами для сенокосов и выпаса

скота. Их много было разбросано по степной Украи-

не, на них годами не приземлялся ни один самолет, и

кое-кому могло показаться, что они вообще не нужны.

Но пришло время, когда военной авиации понадоби-

лось это поле, покрытое молодым клевером. Словно

рой пчел, приземлился на нем наш полк. В воздухе, не

утихая, стоял гул моторов.

Штаб полка размещался на аэродроме, в большом

фанерном ящике из-под МИ Га, поставленном в густой

зелени лесной полосы. Начальник штаба майор Ма-

твеев Александр Никандрович, как всегда занятый те-

лефонными разговорами, бумагами, распоряжениями,

увидев нас, вышел навстречу.

– Ну как, пофокусничал на курсах? – весело обра-

тился он ко мне. – Жизневский жаловался на тебя.

– Если пилотаж для него только фокусы, пусть жа-

луется.

– Вот как! – Начальник штаба посмотрел на меня

одобрительно, но ответил уклончиво: – Конечно, если

это был настоящий пилотаж, на МИГе он здорово при-

годится. Смотри, какая парочка! Говорят, строгая ма-

шина. Не вздумай только цирк устраивать, шею свер-

нешь.

– Ничего… Скорее бы вылететь.

– О, сразу и вылететь? Храбрец! Идите устраивай-

тесь. Не на один день приехали.

Устраивались недолго. Оставили чемоданы, сдали

аттестаты, осмотрели достопримечательности – вот и

все. Спать будем на втором этаже в просторном клас-

се, питаться в столовой этажом ниже, купаться – в пру-

ду, наполовину заросшем камышом. Костя Миронов

поинтересовался у «старожилов», где можно «разве-

ять холостяцкую тоску». Ему ответили, что в деревне,

расположенной в пяти километрах отсюда, есть клуб,

там иногда бывает кино.

Кончились наши двухдневные каникулы. Мы, «кур-

сачи», пришли на летное поле со шлемофонами у рем-

ней и планшетами через плечо – никто не приказывал

брать их, но вдруг понадобятся, – и будничная, напря-

женная, настоящая жизнь захватила нас в свой стре-

мительный водоворот.

Аэродром… Его летное поле всегда истоптано до

пыли на старте и выветрено на полосах взлета и посад-

ки. С этого небольшого квадрата земли мы взлетаем,

чтобы отработать какие-то элементы пилотажа, сюда

возвращаемся со своей маленькой победой или неуда-

чей. Куда ни летим, как ни безотчетно, кажется, парим

в небе, но аэродром следит за нами как учитель и как

зритель, и перед ним мы отчитываемся, насколько ра-

зумно использовали дорогое время, не понапрасну ли

потратили бензин, патроны, снаряды. Этот квадрат зе-

мли отдан во власть самолетов. Только они имеют пра-

во пробегать по нему, взмывая в небо или возвраща-

ясь с высот домой.

Когда летчик приходит на аэродром, то он становит-

ся уже наполовину «неземным». Его чувства и мысли

– в небе, с теми, кто летает, ибо если один в возду-

хе, все с ним. Но что происходит на нашем аэродроме

сегодня? Почему допускаются такие нарушения устав-

ных положений? Почему не взлетают над полем пре-

дупредительные ракеты? Самолеты ведь заходят на

посадку на необычно высоких скоростях… Командир

нашей эскадрильи старший лейтенант Анатолий Соко-

лов, участник боев на Халхин-Голе, с орденом Красно-

го Знамени на гимнастерке и следами ожогов на лице,

сам стоит на старте с флажками в руках.

Исхлестанный струями воздуха, сливающимися с го-

рячим весенним ветром, загоревший, он руководит по-

летами. Перед тем как выпустить самолет в зону, он о

чем-то напоминает пилоту жестами, иногда, показывая

что-то, приседает, разводя руками, как наседка кры-

льями. Он встречает самолеты, подруливающие к не-

му после посадки. Взбирается на крыло и, придержи-

ваясь за фонарь, нагибается в кабину, что-то кричит.

Струя воздуха от винта обтекает его, готовая столкнуть

с плоскости. Гимнастерка на его спине раздувается, а

лицо от напряжения становится кумачово-красным.

И на сей раз командир снова отправляет летчика в

зону. Вот фонарь закрыт. Еще один взгляд, еще одно

напоминание, и мотор взревел, самолет понесся.

– Товарищ старший лейтенант, явился в ваше рас-

поряжение.

– Почему так официально? – улыбнулся Соколов.

– Назначен к вам замкомэска.

– Поздравляю. Очень кстати. Атрашкевичу как раз

такой заместитель нужен.

– Меня к вам направили.

– Я уезжаю завтра в Кировоград на курсы. Будете с

Атрашкевичем переучивать эскадрилью. Вот видишь:

заходит на посадку, забыв все, что говорено ему де-

сять раз. Голос порвал… Не гаси скорости! Ниже под-

пускай к земле! Ниже! Иначе на МИГе сразу плюхнешь-

ся. Ну, давай, подбирай ручку. Так, отлично!

Наблюдая, как Соколов, не имея с летчиком радио-

связи, командует им, я невольно засмеялся.

Соколов оборачивается ко мне.

– Чего хохочешь?

– Смешно получается, товарищ командир.

– Завтра сам будешь не меньше моего переживать.

Учить надо!

Я рассказал ему о немецком разведчике, пролетев-

шем над Бельцами. Он достал папиросу, закурил. Ви-

жу, от волнения не подберет слов для выражения сво-

их мыслей.

– Жечь стервятников надо! Жечь! Дипломатически-

ми нотами их не отпугнешь.

– МИГами!

– Верно! Вот они, полюбуйся!

Переучивание – процесс скоротечный, но сложный.

Летчикам надо перенести свои навыки, приобретен-

ные в полетах, с одной машины на другую. Перенести

лишь то, что необходимо, и одновременно обогатить

себя чем-то новым.

Истребитель МИГ-3, на котором наш полк встретил

вражеские самолеты 22 июня, потребовал от летчика

немало новых навыков, дополнительных усилий в об-

учении. Эта машина мне понравилась сразу. Ее можно

было сравнить со строгим, горячим скакуном: в руках

волевого наездника он мчит стрелой; потерявший над

ним власть окажется у него под копытами. Конструк-

торам вообще редко удается с одинаковым эффектом

воплотить свои мысли в летные и огневые качества

самолета. В любой конструкции обязательно найдется

какое-либо слабое место. Но в каждом новом истре-

бителе тех лет мы видели наши технические и творче-

ские победы.

Отличные боевые качества МИГ-3 были как бы

скрыты за некоторыми его недостатками. Достоинства

этой машины становились доступными только для тех

летчиков, которые владели умением находить их и ис-

пользовать.

С переучиванием мы торопились. Чувствовалось,

что на западных границах назревают грозные события.

Немецкие разведчики все чаще и чаще вторгались в

наше воздушное пространство. В начале июня коман-

дование дивизии выдвинуло к самой границе первое

переучившееся звено.

Командир звена лейтенант Валентин Фигичев, сму-

глый, высокий, с большими черными бакенбардами,

так не похожий на жителя Урала, откуда он родом, с

гордостью принял ответственную вахту на самом краю

нашей земли, у Прута. В нашем лексиконе появилось

слово «Пырлица» – место расположения аэродрома

подскока (с него можно было идти на перехват внезап-

но, как из засады).

На мою долю в эти дни тоже выпало сложное зада-

ние. Наше звено – теперь в обновленном составе: лей-

тенанты Дьяченко, Довбня и я – должно было испы-

тывать собранные в Бельцах новые машины и перего-

нять на аэродром Маяки.

Почти ежедневные перелеты из Бельцев за Днестр

немало способствовали мне и моим друзьям в овладе-

нии новой машиной.

МИГ-3 легко пикировал, набирая скорость свыше пя-

тисот километров, делая после этого горку в шесть-

сот-семьсот метров. (И-16 мог дать горку значительно

меньшую.) Такая большая вертикаль – это высота, а

высота – это запас скорости. Мне полюбилась эта ма-

шина, качества и рисунок которой как бы подтвержда-

ли ее назначение: атака!

Поднимаясь на таком истребителе в воздух, летчик

чувствовал себя сильным, уверенным. Отрабатывая

фигуры высшего пилотажа, я думал о новых приемах

воздушного боя, о том неожиданном для противника

маневре, который ставит тебя в выгодное по отноше-

нию к нему положение. Ведь только это может при-

нести победу в поединке. Когда в руках есть скорост-

ная, хорошо вооруженная машина, мысль проникает в

более сложные детали пилотирования, маневра, боя,

ищет чего-то нового в нашем искусстве.

В эти дни я где-то вычитал о том, что человеку, что-

бы среагировать на какое-то явление, нужно полсе-

кунды времени. Хорошо обученный, натренированный

летчик реагирует еще быстрее. Но у летчиков реакция

тоже не у всех одинаковая. Чем она острее и точнее,

тем неожиданней твои действия для противника. Что-

бы выработать в себе это качество, надо в трениро-

вочных полетах, рассуждал я, не бояться напряжения,

чувствовать всегда, что ты идешь в настоящий бой.

Это было главной отличительной особенностью мо-

ей летной практики. Я любил пилотировать резко, лю-

бил предельные скорости и высоты, стремился дове-

сти до автоматизма координацию движений рулями

управления, особенно на вертикальных фигурах и вы-

ходе из пикирования. Тот, кого пугало это, называл мои

резкости «крючками». Но одно дело – рассудительная

предосторожность, и совсем другое – недооценка воз-

можностей самолета. Явно ошибались товарищи, счи-

тая, что воздушные бои с врагом будут происходить

точно так же, как учебные над аэродромом, – строго по

схеме и только в составе группы.

Адъютант нашей эскадрильи Овчинников, которого

мне пришлось в эти дни обучать на МИГ-3, тоже неред-

ко спорил со мной.

– Нельзя так обращаться с машиной, – возмущал-

ся он, – заставлять ее совершать не свойственные ей

эволюции! Это к добру не приведет!..

– Почему несвойственные? – возражал я ему. – Если

она подчиняется моей воле, значит может подчиняться

и твоей! Но прежде надо самому стремиться сделать

это движение.

– Что же я, по-твоему, бесчувственная болванка, по-

саженная в кабину?

– Да нет, между тобой и болванкой есть некоторая

разница. Ее нельзя расстрелять, а тебя или меня, если

мы будем так пилотировать, как ты, могут свалить на

землю в первом бою.

– Брось стращать. У меня есть свое чувство маши-

ны.

– Правильно! – понравилась мне его мысль. – Но

чувство нужно развивать – оно ведь тоже не терпит за-

стоя и ограниченности. Смело иди на перегрузку, ищи

пределы возможности для маневра и скорости.

Для примера я рассказал Овчинникову о том, как

мне удалось применением нового способа прицелива-

ния при воздушной стрельбе по движущейся цели до-

биться высоких попаданий. Я делал по сорок пробоин

в конусе вместо двенадцати, предусмотренных оцен-

кой «отлично».

– Но ведь тебя все буксировщики боялись! Даже от-

казывались возить конус. «Постреляет нас», – говори-

ли они.

– Это излишняя боязнь и чрезмерная предосторож-

ность.

– Предосторожность никогда не помешает. Зато бо-

язнь, учти, может привести к беде. Так мы с Овчинни-

ковым и не пришли к согласию. Но такие дискуссии