написаны человеком совершенно иного склада. Прежде всего, без сомне-
ния, перед нами превосходный мастер – один из лучших мастеров своей
эпохи, – понимавший монументальный характер создаваемого им иконо-
стаса. Иконостас Чудовской церкви производит очень цельное и стройное
впечатление, не слишком невыгодное, даже когда сравниваешь его с более
древними новгородскими иконостасами. Разница, однако, все же велика,
и прежде всего она обусловливается цветом. Тяжелый, тусклый «скупой»
цвет – это черта эпохи, неизбежная черта московской иконописи. Ме-
нее страдают от этого верхние ярусы, где силуэты Пророков и Праотцов
со свитками в руках выделяются достаточно сильно. Пейзаж в некоторых
праздниках сохраняет следы живописных новгородских традиций, кото-
рые могли дойти до московского Чудова монастыря лишь через посредство
строгановских мастеров, работавших для Михаила Федоровича. Очевидно,
перед нами яркий пример того слияния московских и строгановских черт,
которое отмечает живопись этой эпохи.
Такие примеры нередки. В отдельных мастерах черты строгановские и
московские сочетались различно, сообразно условиям их художественно-
го воспитания, их индивидуальностям. Начинавшие чувствоваться веяния
Запада иногда также сказывались в каком-нибудь одном произведении,
сообщая ему оттенок странный, невиданный. Такова, например, икона
святых Бориса и Глеба на Рогожском кладбище, где святые князья изо-
бражены едущими на конях, на фоне настоящего пейзажа, заставляющего
вспомнить нидерландских мастеров XVI в. Странный лирический оттенок
есть в этой иконе, между тем иконописец отнесет ее к строгановским пись-
мам, для нас же несомненно, во всяком случае, что она написана в эпоху
Михаила Феодоровича. Таких «новшеств» нет в другой прекрасной иконе
того же времени и того же двойного московского и строгановского про-
исхождения – «Сотворение мира» (в начале ХХ в. находилась в собрании
Г.К. Рахманова в Москве). Какой свежестью лирического чувствования
проникнута также эта икона! Чувство узора, чувство красоты, выказанные
мастером в изображении этих синих, усеянных светилами небес, сильнее,
живее, «народнее», чем то понимание изящного, которое вело поглощен-
ных формальным совершенством строгановских мастеров.
В этой поглощенности заботой о формальном совершенстве был глав-
ный недостаток строгановской иконописи. Устроившись при московском
дворе и оторвавшись от своих традиций, она окончательно отделилась от
народного творчества, следуя вкусам тех «немногих», кому она служила.
Такая икона, как святые Василий Блаженный и Артемий Веркольский в
Третьяковской галерее, написанная, вероятно, в последние годы царство-
вания Михаила Феодоровича, является во всем только великолепным
каллиграфическим узором. Иконописец, написавший ее, был поглощен