
видели, последние данные позволяют не согласиться с их выводами.
Самым известным сторонником интерпретации колдовского искусства как языческой
традиции была, пожалуй, профессор Маргарет Меррей (1863-1963 гг.), египтолог, впервые
обратившаяся к теме европейских
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОЗРОЖДЕНИЕ ЯЗЫЧЕСТВА
363
«процессов по делу ведьм» уже в возрасте шестидесяти с лишним лет. Свои выводы она
изложила в двух книгах, «Колдовской культ в Западной Европе» (1921 г.) и «Бог ведьм»
(1923 г.), сразу же подвергшихся критике со стороны историков-архивариусов, таких, как,
например, К. Ивэн, который был хорошо знаком с материалами самих процессов. Но лишь
выход в свет в 1975 г. подробного труда Нормана Кона «Тайные демоны Европы»
позволил поставить под сомнение обоснованность ее выводов. Меррей взяла из отчетов о
речах обвиняемых отрывочные суждения, отсекла то, что она сочла вымыслом,
вырванным под пытками, и оставила то, что, по ее мнению, является «голой правдой» —
описание ритуальных празднеств и пиршеств, которыми руководил некто по имени
Дьявол. Но, как показывает Кон, среди опущенных ею фрагментов есть такие, в которых
описываются самые фантастические подробности: перевоплощение, полет по воздуху,
сотворение из соломы скаковых лошадей и пр., заставляющие усомниться в истинности
чего-либо еще, содержащегося в этих признаниях. Ведь именно подобные «чудеса» и
вершили в шаманских языческих обществах прорицатели, достаточно вспомнить хотя бы
«волшебное путешествие в Исландию» саами от имени норвежца Ингимунда. Поэтому,
вполне возможно, что последователи магической религии верили в столь явный вымысел
и искренне полагали, что говорят правду. Арно Рунеберг, например, считает такие
«фантастические детали» вполне естественными. Почему же их обходит вниманием
Маргарет Меррей? Самое правдоподобное — она намеренно избирательно подошла к
источникам.
Почему она так поступила? Норман Кон полагает, что Меррей, как и другие упомянутые
авторы, прежде всего сама очень хотела верить в существование языческой религии, или,
скорее, в то, что ее уничтожили
представители столь ненавистной ей «современности», и потому подтасовала факты. Но ведь
на самом деле никаких дополнительных доказательств сохранения языческих обрядов и
практик и не требовалось. Их в избытке предоставили как сэр Джеймс Фрезер, работы
которого в значительной степени повлияли на Маргарет Меррей и Арно Рунеберга, так и
многих других исследователей девятнадцатого столетия. То, в чем ошибался Рунеберг и для
чего напрасно подбирала «доказательства» Меррей, — так это вопрос о наличии в язычестве
священнослужителей, якобы активно противостоявших официальной религии —
христианству. Таковыми мнимые «ведьмы» уж никак не являлись. После крестовых походов в
балтийские земли организованное сопротивление язычества христианству прекратилось.
Остались лишь языческие практики и местные объекты поклонения, а то, что возникло, — это
признание образованными слоями общества ценности древней языческой цивилизации, а в
некоторых случаях и ее главных божеств. На смену периоду «охоты на ведьм» пришел век
разума, и именно в эту, достаточно безопасную в интеллектуальном отношении эпоху, вновь
появилось языческое духовенство.
БЕК РАЗУМА И ВОЗРОЖДЕНИЕ ДУХОВЕНСТВА
Преследование ведьм тем не менее ознаменовало собой поворотный момент в истории
Европы. Оно совпало по времени с Реформацией и воспринималось как побочный эффект
последней. Кроме того, и это, пожалуй, более важно, оно совпало с периодом зарождения
рационализма, с освобождением человеческого духа от «жутких оков» суеверий, долго
сдерживавших, как представлялось многим, его развитие. Свободомыслие Реформации само
по себе можно считать выражением независимости рациональной мысли. Мыслители-
рационалисты
365
рассматривали «охоту на ведьм», и, видимо, справедливо, как последний взрыв
иррациональности: и со стороны ревностных протестантов, жаждавших уничтожить второй