Онуфрієнко Г.С. Риторика
Подождите немного. Документ загружается.
Р и т о р и к а 371
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
З’ясуйте, якими ораторськими прийомами й полемічними засобами
скористався А. Коні у своїй промові на захист рішення Харківської судової
палати.
Остается сказать об указаниях на суровость приговора,
выразившуюся в исключении подсудимого из службы. Палата не
приняла во внимание объяснений Протопопова о своей молодости.
И правильно сделала! По закону земским начальником можно быть с
25 лет, как и мировым судьею, судебным следователем и присяжным
заседателем. Этот возраст обеспечивает известный житейский опыт,
вдумчивость и выдержку, необходимые для того, чтобы пользоваться
властью, проявление которой отражается на судьбе других людей.
Протопопов на пять лет – ему было в 1890 году 30 лет – ушел вперед
от этого срока. Когда же признает он себя зрелым человеком, считая
30-летний возраст еще таким, к которому применимо мерило,
созданное жизнию для молодости, смотрящей на все неопытными,
отуманенными легкомысленною радостью существования глазами?
Не менее неосновательна и ссылка его на новизну дела и незнание,
чем руководствоваться в своих действиях. Приступая к новому делу
по собственному желанию, он должен был изучить закон, который
считал себя призванным исполнять. Закон этот очень невелик. На
подробнейшее изучение по нему своих прав и обязанностей
достаточно одной недели. Да и содержание его в большей части
ничего нового не представляет для того, кто выдержал экзамен из
уголовного и гражданского судопроизводства и должен был знать,
что такое Мировой Устав и Положение о наказаниях. Характерные
стороны народного быта тоже должны быть известны подсудимому.
Он местный помещик, а следовательно, знаком с народом не из
книжек. Не помешала же новизна дела мировым посредникам
первого призыва с честью и безупречно исполнять свои обязанности.
Протопопов ссылается на то, что приговор палаты уничтожает
его права на дальнейшую службу. Таким образом, пропали годы его
университетского учения и преимущества, даваемые степенью
кандидата прав! Да, пропали! Это грустно, но заслуженно. Напрасно
ищет он в ссылке на свои университетские годы основание для
особого снисхождения. Своею деятельностью он доказал, что они
прошли для него бесследно. Студент обязан выносить из университета
не один багаж систематизированных сведений, но и нравственные
заветы, которые почерпаются в источнике добра, правды и серьезного
знания, называемом наукою; эти заветы и в конце жизни светят
студенту и умиляют его при мысли об университете. Наука и право в
своих обширных разветвлениях везде говорит о началах
справедливости и уважения к достоинству человека. Поэтому тот, кто
через год с небольшим по окончании курса бросил эти заветы и начáла
372 Г.С.О н у ф р і є н к о
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
как излишнее и непрактичное бремя, кто, вместо благодарной радости
о возможности послужить на добро и нравственное просвещение
народа со смиренным сознанием ответственности перед законом,
сменил спасительные указания этого закона в ничто, напрасно
ссылается на свой диплом. Звание кандидата прав обращается в пустой
звук по отношению к человеку, действия которого обличают в нем
кандидата бесправия. Лишены значения и указания апелляции на
третировку имени подсудимого неразборчивым общественным
мнением и советы суду не прислушиваться к этому мнению, а
просвещать его. Общественное мнение действительно было бы очень
неразборчиво, если бы его не смущал образ действий Протопопова и
если бы оно находило его заурядным и не стоящим внимания
явлением. Суду не следует служить органом общественного мнения,
которое бывает изменчиво и слагается иногда случайно, под слишком
разнородными и неуловимыми влияниями. Но суд, оставаясь живым
организмом, а не мертвым механизмом, не может не отражать в своем
приговоре голоса общественной совести, которая выражается и в
твердом слове закона, и в проникающем этот закон духе. И если перед
судом есть доказанное обстоятельство, оскорбляющее такую совесть,
суд исполняет свою обязанность, произнося слово осуждения без той
ложной чувствительности, за которою столь скрывается черствое
равнодушие к положению потерпевших.
Подсудимый настаивает перед Правительствующим сенатом об
отмене приговора во всех частях, кроме одной, и об открытии ему
вновь дверей государственной службы. Будучи в настоящем деле
прокурором апелляционного суда, т.е. представительной власти, я
выражаю надежду, что Правительствующий сенат оставит приговор
палаты в силе, а ходатайство подсудимого без последствий. Устав о
службе гражданской т.ІІІ Свода законов определяет в ст.712 “общие
качества должностного лица и общие обязанности, которые должны
быть всегда зерцалом всех его поступков”. К ним принадлежат:
здравый рассудок, человеколюбие, радение о должности, правый и
равный суд всякому состоянию и т.д. Мы видели, как часто гнев
потемнял здравый рассудок подсудимого, мы знакомы с
характерными способами выражения им своего человеколюбия, мы
знаем, как радение о должности обращалось у него в радение о своей
власти, нам известно, как облегчал он обращение к своему правому и
равному суду… Он не может, без опасения причинения дальнейшего
вреда поручаемому ему делу, оставаться матросом на корабле
государственной службы. Его следует высадить за борт, и когда он,
предавшись частной жизни, сольется с массой людей, не имеющих
Р и т о р и к а 373
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
никакой власти, он взглянет на последнюю снизу вверх и, вероятно,
поймет, как дурно для других и опасно для себя распоряжался он тою
властью, которая была ему с доверием дана…
7. Поясніть, чому видатний, всесвітньо відомий юрист А.Коні
часто згадував вислів українського письменника М.Гоголя “зі словом
треба поводитися чесно” і дотримувався саме цього принципу у своїх
обвинувальних промовах.
8. Прочитайте і перекладіть українською мовою характеристику
Анатолія Федоровича Коні, наведену у статті “Круг литературных
отношений А.Ф. Кони” членом-кореспондентом АН Б.Модзалевським,
який особисто знав юриста і працював із ним при створенні Пушкінського
дому. Переконайте, що знання літератури й уміння писати, безперечно,
допомагають у судовій практиці.
Если в науке этот человек с многострунной душой считался и
считается крупным криминологом – теоретиком и практиком – и по
этим заслугам был избран в почетные члены Академии наук, если в
государственной жизни он достиг высшего для своего времени
звания – члена Государственного совета, а в общественности нашей
считался величайшим авторитетом в делах судебных, как
представитель общественной совести, и навеки связал свое имя с
так называемою “эпохою великих реформ”, – то в сфере
литературы он заслужил высшее звание, которое в его пору
существовало, – титул Почетного Академика ныне упраздненного
“Пушкинского” Разряда изящной словесности Академии наук.
9. Ознайомтеся з інформацією та проілюструйте значення
загальновідомих міжнародних судових процесів, у яких брали участь
М.Криленко та Р.Руденко.
Микола Криленко (1885-1938)
Народився в селі Бехтєєво Смоленської області (Росія) в сім’ї
політичного вигнанця з України. 1914 року закінчив юридичний
факультет Харківського університету. У 1917 році – Верховний
головнокомандувач і нарком у військових справах. З 1918 року
працює в органах юстиції, організовує судові й прокурорські органи.
Згодом – голова Верховного трибуналу при ВЦВК, прокурор
Російської Федерації. Народний комісар юстиції СРСР, державний
обвинувач політичних процесів, завідувач кафедри кримінального
права Московського інституту радянського права.
Микола Криленко був прикладом умілого й глибокого
поєднання юридичного й психологічного аналізу обставин справи.
Майстерно володів усіма прийомами полеміки, звертав особливу
374 Г.С.О н у ф р і є н к о
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
увагу на суспільне і політичне значення справи. Письменник
Л.Шейнін писав про М.Криленка, що він був “оратором незабутнім”.
М.Криленко – автор фундаментальних творів: “Суд и право в
СССР”, у 3-х т.(1927-1930); “Судебные речи. Избранное” (1964).
Роман Руденко (1907-1981)
Народився в місті Носівка Чернігівської губернії. Закінчив
Московську юридичну школу й Вищі юридичні курси при
Всесоюзній правовій академії в 1941 році. У 1944-53 рр. – прокурор
СРСР. Почесний доктор юридичних наук університету
ім. Гумбольдта (1960), Празького університету (1966).
Виступав з обвинувачувальними промовами на відомих
міжнародних процесах: у справі по звинуваченню головних
німецьких військових злочинців у Нюрнберзі; справі
американського льотчика-шпигуна Ф.Пауерса.
Роман Руденко виголошував свої промови яскраво, сильно,
глибоко аналізував міжнародну обстановку й політичне значення
справ, які розглядалися. Був об’єктивним не тільки в дослідженні
обставин справи, але й особи підсудного. Його заключна промова
як головного обвинувача на Нюрнберзькому процесі була подією
великої політичної значущості (за В.Молдаваном).
10. Ознайомтеся з газетним дописом та прокоментуйте
описуваний А.Коні у спогадах випадок, що стався зі студентами
юридичного факультету.
Можно ли верить свидетелям?
“Никто так не врет, как свидетель и биографы”, – изрек
однажды Дидро.
Эту ситуацию решил как-то проверить знаменитый юрист
А.Ф. Кони (1844-1927). В своих пятитомных воспоминаниях “На
жизненном пути” он рассказывает, как однажды он повел своих
студентов на спектакль “Преступление и наказание”.
На следующий день А.Кони предложил им изложить свои
свидетельские показания об убийстве старухи-процентщицы.
Среди записей не было даже двух одинаковых показаний, а
ведь их давали будущие юристы, профессиональным долгом
которых считается предельная точность в изложении фактов и
событий.
11. Ознайомтеся реферативним читанням з наведеним мовою
оригіналу фрагментом останньої книги Петра Сергійовича
Пороховщикова (Сергеїча) – видатного російського юриста, теоретика
судового красномовства – “Искусство речи на суде”. Занотуйте логічні
засади судового красномовства, складіть текст публічної промови “Як
треба говорити у суді” та виголосіть її на широкий студентський загал.
Р и т о р и к а 375
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Некоторые правила диалектики
Аrgumеntа рrо meliora раrtе рlurа sunt semper, говорит
Квинтилиан. И Аристотель писал: на стороне правды всегда
больше логических доказательств и нравственных доводов.
Правду нельзя изобличить в логической
непоследовательности или намеренном обмане; на то она и правда.
Тот, кто искренне стремится к ней, может быть смел в речах; у него
не будет недостатка и в доводах. По свойству нашего ума, в силу
так называемой ассоциации представлений и мыслей, оратор в
своих догадках о том, что было, в поисках истины находит и
логические основания для подтверждения своих заключений о
фактах; другими словами, аргументы создаются у нас сами собой
во время предварительного размышления о речи: поэтому, чтобы
научить читателя находить их, я отсылаю его к сказанному выше в
пятой главе. Напомню только, что надо размышлять без конца.
В делах с прямыми уликами основная задача оратора
заключается в том, чтобы объяснить историю преступления; в делах
с косвенными уликами – доказать или опровергнуть
прикосновенность к преступлению подсудимого. Но основное
правило в обоих случаях одинаково: meditez, meditez encоre, meditez
toujours, говорит современный писатель оратору. То же писал
Квинтилиан две тысячи лет тому назад. Не удовлетворяйтесь теми
соображениями, которые сами собою напрашиваются. Non oportet
offerentibus se contentum esse; quaeratur aliquid, quod est ultra. Лучшие
доказательства бывают обыкновенно скрыты в подробностях дела;
их не так легко найти. Рlurimae probationes in ipso cauzarum complexu
reperiantur eaeque sunt et potentissimae, et minimum obviae. Это не
цветы на летнем лугу, где стоит протянуть руку, чтобы набрать их
сколько угодно; это – ископаемые сокровища, скрытые под землей.
Долго, упорно трудится писатель, пока найдет драгоценную жилу в
горных недрах или слиток под бесконечной песочной гладью. Но
находка вознаградит его поиски: у него будет золото. Так и в
судебной речи: соображение, почерпнутое в самой сути дела и его
особенностях, бывает несравненно убедительнее всяких общих мест.
Курс диалектики и эристики не входит в предмет настоящей
книги, и я не могу распространяться здесь о правилах логики и о
софизмах. Есть маленькая книга Шопенгауэра “Эристика, или
искусство спора”; в русском переводе она стоит 50 коп.,
в немецком издании 20 коп.; каждому из нас должно иметь ее в
голове, так же как пятую книгу “Логики” Милля об ошибках. Это
необходимо потому, что всякая судебная речь по существу своему
есть спор, и умение спорить – одно из основных и драгоценнейших
свойств оратора. Я привожу ниже некоторые риторические правила
376 Г.С.О н у ф р і є н к о
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
из этой области, которые кажутся мне преимущественно
полезными в уголовном суде. Это правила тактики судебного боя.
Но здесь необходимо отметить особенность, составляющую
существенное отличие судебного спора от научного.
Наука свободна в выборе своих средств; ученый считает свою
работу законченной только тогда, когда его выводы подтверждены
безусловными доказательствами; но он не обязан найти решение
своей научной загадки; если у него не хватает средств
исследования или отказывается дальше работать голова, он
забросит свои чертежи и вычисления и займется другим. Истина
останется в подозрении, и человечество будет ждать, пока не
найдется более счастливый искатель. Не то в суде; там нет
произвольной отсрочки. Виновен или нет? Ответить надо.
В нашем суде существует поговорка: истина есть результат
судоговорения. Эти слова заключают в себе долю горькой правды.
Судоговорение не устанавливает истины, но оно решает дело.
Состязательный процесс есть одна из несовершенных форм
общественного устройства, судебные прения – один из
несовершенных обрядов этого несовершенного процесса. Правила
судебного состязания имеют до некоторой степени условный
характер: они исходят не из предложения о нравственном
совершенстве людей, а из соображений целесообразности. Наряду с
этим сознание того, что последствием судебного решения может быть
несправедливая безнаказанность или несоразмерное наказание
преступника, а иногда и наказание невиновного, обращает спор между
обвинителем и защитником в настоящий бой. Если человек,
владеющий шпагой, вышел на поединок с неумелым противником, он
волен щадить его, не пользуясь своим превосходством и промахами
врага. Но если перед ним равный противник, а от исхода боя зависит
участь другого человека, он будет считать себя обязанным
пользоваться своим искусством в полной мере. В судебном состязании
это сознание борьбы не за себя, а за других извиняет многое и больше,
чем должно, подстрекает обыкновенного человека к злоупотреблению
своим искусством. Готовясь к судебному следствию и прениям,
каждый оратор знает, что его противник приложит все свое умение к
тому, чтобы остаться победителем; знает также, что судьи и
присяжные, как люди, могут ошибаться.
При таких условиях человек не может отказаться от
искусственных приемов борьбы. Поступить иначе значило бы идти
с голыми руками против вооруженного.
Р.Гаррис говорит: “Не должно прибегать к искусственным
приемам ради того только, чтобы добиться осуждения человека; но
никто не обязан отказываться от них только потому, что предметом
Р и т о р и к а 377
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
речи является преступное деяние. Ваша обязанность заключается в
том, чтобы доказать виновность подсудимого перед присяжными,
если можете сделать это честными средствами. Чтобы достигнуть
этого, следует передавать факты в их естественной
последовательности (это искусство), в наиболее сжатом виде (это
искусство) и с наибольшей простотой (это также искусство)”. На
одной продолжительной выездной сессии в Йоркшире адвокат
Скарлет, впоследствии лорд Эбингер, прозванный за свои
постоянные удачи перед присяжными “грабителем вердиктов”,
выступал несколько раз против блестящего Брума. По окончании
сессии кто-то из их товарищей спросил одного присяжного о
впечатлении, вынесенном им из судебных состязаний.
– Брум – замечательный человек, – отвечал тот, – это мастер
говорить; а Скарлет ваш немногого стоит. – Вот как! Удивляюсь.
Отчего же вы каждый раз решали в его пользу? – Ничего
удивительного нет: ему просто везло; он всякий раз оказывался на
стороне того, кто был прав. – Удивляться, действительно, было
нечему, но причина была другая.
Основные элементы судебного спора суть: рrоbаtio –
доказательство и rеfutario – опровержение.
Рrоbatio (доказательство)
1. Во всем, что продумано, различайте необходимое и полезное,
неизбежное и опасное.
Необходимое следует разобрать до конца, не оставляя ничего
недоказанного, объяснять до полной очевидности, развивать,
усиливать, украшать, повторять без устали; о полезном достаточно
упомянуть; опасное должно быть устранено из речи с величайшим
старанием, и надо следить за собой, чтобы случайным намеком,
неосторожным словом не напомнить противнику козырного хода;
неизбежное надо решительно признать и объяснить или совсем не
касаться его: оно подразумевается само собой.
2. Не забывайте различия между argumentum ad rem и
argumentum ad hominem.
Argumentum ad rem, то есть соображение, касающееся
существа предмета, есть лучшее орудие спора при равенстве прочих
условий. Суд ищет истины, и потому в идее argumentum ad
hominem, то есть соображения, хотя и убедительные для данного
лица или нескольких данных лиц, но не решающие существа спора,
не должны бы встречаться в прениях. При нормальных условиях
argumentum ad hominem есть свидетельство о бедности, выдаваемое
оратором его делу или самому себе. Но при ненадежных судьях
приходится пользоваться и argumentis, убедительными для данного
состава суда, например, когда подсудимый и судьи принадлежат к
378 Г.С.О н у ф р і є н к о
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
разным и враждебным сословиям или к враждующим политическим
партиям. В этих случаях предпочтение настоящих доказательств
мнимым может быть губительной ошибкой.
Если бы в нашем военном суде невоенный оратор начал свою
речь с общего положения, что честь воинская не есть нечто
отличное от чести вообще, судьи сказали бы себе: придется
слушать человека, рассуждающего о том, чего не понимает. Если,
напротив, он начнет с признания предрассудка и скажет: не может
быть сомнения в том, что честь воинская и честь, так сказать,
штатская суть совершенно различные вещи, судьи-офицеры
подумают: этот вольный кое-что смыслит. Ясно, что в том и другом
случае его будут слушать далеко не одинаково.
Припоминаю, однако, случай удачного применения аргумента
ad hominem по общему преступлению перед присяжными. Это
упомянутое выше дело околоточного надзирателя Буковского,
обвинявшегося в убийстве студента Гуданиса. Мотив убийства,
признанный присяжными, был не совсем обыкновенный –
оскорбленное самолюбие. Студент давал уроки детям Буковского;
последний сознавал умственное превосходство молодого человека
и чувствовал, что его семейные видят это превосходство. Но
Буковский обладал большой физической силой, и, убежденный, что
в этом отношении Гуданис хуже его, он мирился со своим
унижением. В один злополучный вечер они вздумали померяться
силами, и молодой человек положил богатыря-противника “на
лопатки”. Этого Буковский простить не мог и спустя несколько
времени безо всякого нового повода застрелил его в упор. Он
утверждал, что выстрелил потому, что Гуданис бросился на него и
душил его за горло. В прекрасной, сдержанной, но убедительной и
трогательной речи обвинитель, между прочим, воспользовался
аргументом ad hominem, чтобы подтвердить свои соображения о
мотиве преступления. “Возможно ли вообще убийство по столь
ничтожному поводу? – спросил он. – Возможно. По крайней мере,
возможно для Буковского. Это не подлежит сомнению; это
явствует из его собственных объяснений: он все время твердит, что
Гуданис, не видавший от него никакой обиды, настолько ненавидел
его, Буковского, что только и думал о том, как бы убить его, грозил
ему словами: “смою кровью”, – и даже семье его: “всем вам смерть
принесу”.
3. Остерегайтесь так называемых argumenta communia или
ambigua, то есть обоюдоострых доводов.
Commune qui prius dicit, contarium facit: всякий, кто
выставляет подобные соображения, тем самым обращает их против
себя. “Нельзя не верить потерпевшему, – говорит обвинитель, – ибо
Р и т о р и к а 379
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
невозможно измыслить столь чудовищное обвинение”.
“Невозможно, согласен, – возразит защитник: но если невозможно
измыслить, как же можно было совершить?” (Квинтилиан, V, 96).
Оратор говорит: “Я спрашиваю, в какой степени вероятно,
чтобы человек, имеющий преступное намерение, два раза накануне
совершения преступления приходит в то место, в котором может
быть узнан и изобличен?” Ответ напрашивается сам собою: он
приходил исследовать местность.
Егор Емельянов сказал своей жене, которую впоследствии
утопил: “Тебе бы в Ждановку”. Спасович говорил по этому поводу:
“Из всей моей практики я вынес убеждение, что на угрозы нельзя
полагаться, так как они крайне обманчивы; нельзя поверить в
серьезность такой угрозы, например, если человек говорит
другому: я тебя убью, растерзаю, сожгу. Напротив, если имеет
затаенную мысль убить человека, то не станет грозить, а будет
держать свой замысел в глубине души и только тогда приведет его
в исполнение, когда будет уверен, что никто не будет свидетелем
этого, уж никак не станет передавать своей жертве о своем
замысле”. Это сказано с большим искусством, но это убедительно
лишь наполовину. У каждого готов ответ на это рассуждение: что
на уме, то и на языке. А по свойству отношений между мужем и
женой слова: тебе бы в Ждановку – не были случайной фразой; они
выражали озлобление, уже перешедшее в ненависть.
Братья Иван и Петр Антоновы были в давней вражде с
Густавом Марди и Вильгельмом Сарр. На сельском празднике в
соседней деревне между ними произошла ссора, и Марди нанес
Ивану Антонову тяжелую рану в голову. Спустя несколько часов,
когда Марди и Сарр поздно ночью возвращались домой, из-за угла
раздались выстрелы, и оба они были ранены. Это было уже в их
собственной деревне. Поднялась тревога, староста с понятыми
пошел к Антоновым для обыска. Они застали всю семью на ногах;
Иван Антонов с перевязанной головой сидел за столом; мать, сестра
и брат были тут же. Обвинитель указал на это обстоятельство как на
улику; семья была в тревожном ожидании. Действительно, на
первый взгляд это бодрствование целой семьи среди деревни,
погруженной в сон, эта освещенная комната среди темноты зимней
ночи казались знаменательными. Защитник указал присяжным, что
Иван Антонов не спал потому, что страдал от полученной раны, а его
семейные – потому, что ухаживали за ним и боялись, чтобы рана не
оказалась смертельной. Это было верное соображение. Но если бы
защитник помнил, что commune qui prius dicit, contrarum facit, он мог
бы прибавить: если бы в семье Антоновых знали, что оба сына
только что покушались на убийство, то пришедшие крестьяне,
380 Г.С.О н у ф р і є н к о
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
конечно, застали бы в доме мрак и полную тишину; в ожидании
обыска преступники и их близкие, вероятно не могли бы спать, но,
наверное, притворились бы спящими. Этот пример, как и
предыдущие, указывает на необходимость обсуждать каждый факт с
противоположных точек зрения.
Из этого примера также видно, что, объясняя себе факты, надо
думать до конца.
4. Из предыдущего правила вытекает другое: умейте
пользоваться обоюдоострыми соображениями.
Это правило особенно важно для обвинителя. Бывают
обстоятельства, которых нельзя объяснить только в свою пользу и
вместе с тем нельзя обойти молчанием, потому что они слишком
заметны и интересны, заманчивы. Многие соображения за и против
подсудимого выясняются еще на судебном следствии,
преимущественно при допросе свидетелей. Иногда стороны по
собственной неосторожности выдают свои соображения, иногда
выводы навязываются сами собою из выяснившихся фактов. Если,
таким образом, внимание присяжных обращено на какое-нибудь
заметное агgumentum amdiguum и обвинитель понимает, что они
остановятся на нем, ему следует идти им навстречу, не выжидая,
чтобы это сделал защитник, особенно, если в устах последнего оно
дает возможность произвести впечатление.
“Как? – восклицал защитник в деле Золотова, – богатый
купец, миллионщик, подкупает убийц, чтобы разделаться с
любовником жены, и он обещает за это не то сто, не то полтораста
рублей! Накануне убийства Киреев получил от него десять рублей,
Рябинин три рубля или пять. Кто хочет быть правдивым, тот
скажет: “Да эти пять рублей – это спасение Золотова, это прямое
доказательство, что он поручил Лучину отколотить Федорова, а не
убивать его!” Это эффектное соображение; оно было указано
данными судебного следствия, и обвинитель мог бы предугадать и
вырвать его у своего противника. Он мог сам заметить присяжным:
“Можно подумать, что эти полтораста рублей – это спасение
Золотова” и т.д. Но затем сказал бы: “До убийства и три, и пять
рублей хорошие деньги для пропойцы и хулигана, во всяком
случае – осязательная приманка; до убийства Золотов еще важный
барин: захочет – даст денег, захочет – прогонит вон; он вне их
власти. После убийства он у их ног, его касса для них открыта: от
каторги придется откупаться уже не рублями, а тысячами, пожалуй,
десятками тысяч рублей”.
5. Не доказывайте очевидного.
Читая или слушая, говорит Кембель (Рhilosophy of Rhetoric),
мы всегда ищем чего-нибудь, чего раньше не знали или, по крайней