Одесский М.П. Четвертое измерение литературы: Статьи о поэтике

Подождите немного. Документ загружается.

Вампирическая

топика

ранней

прозе

А.К.

Толстого

посвященной

фольклору южных славян и содержавшей рассказы

вампирах

В этом аспекте В.Э. Вацуро привлек внимание к творчес-

тву О.М. Сомова

, который в 1818 г. опубликовал в журнале

«Соревнователь» перевод нескольких глав из путешествия аббата

Фортиса (книга имелась в библиотеке Пушкина

, и ее приоб-

ретение правдоподобно связывается с работой над «Песнями

западных славян»

), а в 1821 г. читал для литературного обще-

ства «Сословие друзей просвещения» перевод байроновского

«Фрагмента». В народной повести «Киевские

ведьмы»

(1833)

Сомов

прямо обратился к вампирическому

сюжету,

по точному

замечанию В.Э. Вацуро, адаптировав

балладу

Гёте

«Коринфская

невеста» к моде на славянский фольклор

. Здесь история не об

ужасе, а о любви, и вампир (жена киевского казака) не есть соб-

ственно вампир. Это - ведьма, которой велено наказать любимого

(подсмотревшего тайны ведьмовского сообщества), высосав его

кровь,

причем с согласия партнера и не из шеи, а из сердца (ср.

балладе

Гёте

- «zu lieben / und zu

saugen

seines

Herzens Blut»).

Женский

пол и сексуальная притягательность

дают

основание от-

нести «киевскую

ведьму»

к славянизированной линии «ламий», а

сам акт кровососания квалифицировать как символический образ

любви-смерти.

В.Э. Вацуро также ввел в научный оборот интересный до-

кумент (1840), отражающий самостоятельные вампирические

разыскания,

которые предпринимали русские интеллектуалы.

И.П.Липранди

- собеседник Пушкина, сотрудник разведки -

прислал литератору А.Ф. Вельтману описание экзотических бол-

гарских обычаев и верований, имеющих отношение к вампирам

способам борьбы с ними. Для характеристики вампирической

осведомленности русского общества симптоматично, что, по

убеждению Липранди, Вельтману известны подробности «обычая

сербов истреблять вампиров».

Булгары истребляют

ватмиров

(так!) также

глоговым

деревом (бо-

ярышник.

- М. О.), они называют их

полтениками,

иногда крако-

нополами

варколаками;

верят, что мертвые тела сии посредством

диавольского наваждения встают из гробов своих и беспокоят

живых, а преимущественно родственников.

289

Поэтика оккультизма

Булгары

убеждены, что полтеники могут входить в дома, разбивать

все,

что заблагорассудят, пугать, а иногда получать таковую силу,

что убивают людей и скот.

Если

где в Булгарии, в городе или деревне, появится таковый пол-

теник, тогда все

идут

(даже с разрешения турецкого местного пра-

вительства) к тому, который предназначен убивать такового пол-

теника и которого называют

глог,

оттого, что он употребляет для

сего дрекол (кол)

глогового

дерева; тогда, обыкновенно в субботу

(в

день, когда, по мнению

глога,

полтеник не оставляет могилы, в

прочие

же дни он ходит),

глог

сей приходит на гроб того или той,

которого

подозревают быть полтеником, т. е. обыкновенно умер-

шие

скоропостижно или <от> сесьма кратковременной болезни,

по

мнению их, делаются таковыми.

По

прибытии на место

глог

делает изостренным глоговым своим

дреколом (батиной) на могиле над самым гробом три ямы, бес-

престанно

поливая их водою. Самую большую делает над головою

умершего до самого трупа, потом вливает

воду,

смешанную с ка-

ким-то

прахом; потом берет дрекол и бьет его в большую сию над

главою яму, до того, что он весь войдет в землю <В Эски-Емине

видел эту церемонию сам. -

Примеч.

ИЛ.

Липранди>;

при сем

часто поливает водою, смешанною, как выше сказано, с каким-то

составом;

тогда уверяют булгары, что конец кола, видимый из зем-

ли,

обагряется кровью, и присовокупляют, что это сам дьявол то

тело уязвляет. После всего сего

полтеник

уже не оставляет более

никогда

своей могилы.

Глог

уверяет, что таковой полтеник, если не

будет

вышеупомяну-

тым образом убит, в продолжение целого года может беспокоить

жителей.

За все сие глог берет что хочет, от 50 до 200 левов, сверх

сего,

в продолжение восьмидневного его пребывания в городе или

селе он выпивает до 50 ок вина и переест множество живности

пр. <...>

Еще

уверяет булгарский

глог,

что умершие некрещеные дети

христиан,

когда делаются полтениками, то бывают сильнее обык-

новенных.

Турки бывают также полтениками; и с ними глог пос-

тупает одинаково. Но жиды, по мнению булгар, полтениками не

бывают и быть не могут. Рассказывают, даже и сам глог уверяет,

что он один чрез лес или поле ходить не смеет, ибо волк его приме-

тит или почует, тогда вмиг растерзает.

290

Вампирическая

топика

ранней

прозе

А.К.

Толстого

Обычай сербов истреблять вампиров другим образом здесь не

упоминаю, потому что, полагаю, у вас есть, - они их называют

не

полтениками. Я сохранил рукопись, сделанную мне попом

Эски-Емина

Магмет Хаджи-башею и глогом, который ночевал

у меня

тут

Эффект

вампирической моды был столь разительным, что -

как

часто случается при использовании сильнодействующих

средств - в считанные годы образ заглавного героя превратился в

знак

литературного штампа.

Пушкин

в III главе «Евгения Онегина» (1824, публикация

1827) представил очерк романтической литературы:

А нынче все умы в тумане,

Мораль на нас наводит сон,

Порок

любезен - и в романе,

там уж торжествует он.

Британской

музы небылицы

Тревожат сон отроковицы,

стал теперь ее кумир

Или

задумчивый Вампир,

Или

Мельмот, бродяга мрачный,

Иль

Вечный жид, или Корсар,

Или

таинственный Сбогар.

Лорд Байрон прихотью удачной

Облек в унылый романтизм

безнадежный эгоизм.

Причем

автор «Евгения Онегина» снабдил упоминание

Вампира примечанием: «Повесть, неправильно приписанная лор-

ду Байрону».

О.М. Сомов предварил сказку «Оборотень»

(1828/1829)

предисловием, где писал:

«"Это

что за название?" - скажете или

подумаете вы, любезные мои читатели (какому автору читатели

не

любезны!). И я, слыша или угадывая ваш вопрос, отвечаю: что

делать! виноват ли я, что неусыпные мои современники, роман-

тические поэты в стихах и в прозе, разобрали уже по рукам все

другие затейливые названия? Корсары, Пираты, Гяуры, Ренегаты

291

Поэтика

оккультизма

даже

Вампиры попеременно, один за другими, делали набеги на

читающее поколение или при лунном свете закрадывались в бу-

дуары

чувствительных красавиц. Воображение мое так наполнено

всеми этими живыми и мертвыми страшилищами, что я, кажется,

теперь слышу за плечами щелканье зубов Вампира...»

О.И.

Сенковский в сатирической повести «Большой

выход

у Сатаны»

(1833)

устами чертей высмеивал тематику

новейшей

литературы: «Главные пружины нынешней поэзии

суть:

вместо Венеры - ведьма; вместо Аполлона - страшный,

засаленный,

вонючий шаман; вместо нимф - вампиры; она

завалена трупами, черепами, скелетами; из каждой ее строки

каплет гнойная материя»

М.Ю.

Лермонтов в начальном варианте предисловия

(1841)

«Герою

нашего времени», защищая право автора изображать

противоречивый характер Печорина, почти буквально повторил

Пушкина:

«- Вы мне опять скажете, что человек не может быть так

дурен - а я вам скажу, что вы все почти таковы; иные немного

лучше, многие гораздо

хуже.

Если вы верили существованию

Мельмота, Вампира и

других

- отчего же вы не верите в действи-

тельность Печорина?»

При этом в эпизоде очередного расчетли-

вого ухаживания Печорина за княжной Мери остались горькие

слова героя, допускающего возможность своего отождествления

с байроновским персонажем:

«...она

проведет ночь без сна и

будет

плакать. Эта мысль мне доставляет необъятное наслаждение. Есть

минуты, когда я понимаю Вампира!.. А еще слыву добрым малым

добиваюсь этого названия»

Однако полемические выпады против вампиров и

других

постоянных

романтических героев - как и в соответствующих вы-

сказываниях Гёте, Байрона, Мериме -

никак

не означали (а скорее

предполагали, согласно принципу романтической

иронии),

что

русские писатели отказывались их изображать, причем совершен-

но

серьезно. Если Сомов после шуток в

«Оборотне»

напечатал

повесть «Киевские ведьмы», отнюдь не

шутливую

вариацию на

тему

«Коринфской невесты», то Пушкин в пятой главе «Евгения

Онегина» (1826), похоже, трансформировал материал

«Вампира»

фольклоризированный сон Татьяны.

292

Вампирическая

топика

ранней

прозе

А.К.

Толстого

Вдруг

меж дерев шалаш убогой;

Кругом все глушь; отвсюду он

Пустынным

снегом занесен,

ярко светится окошко,

в шалаше и крик и шум;

Медведь промолвил: «Здесь мой кум:

Погрейся

у него немножко!»

в сени прямо он идет

на порог ее кладет.

XVI

Опомнилась,

глядит Татьяна:

Медведя нет; она в сенях;

За

дверью крик и звон стакана,

Как

на больших похоронах;

Не

видя тут ни капли толку,

Глядит она тихонько в щелку,

что же видит?., за столом

Сидят чудовища крутом...

XVII

Но

что подумала Татьяна,

Когда узнала меж гостей

Того,

кто мил и страшен ей,

Героя нашего романа!

Онегин

за столом сидит

в дверь украдкою глядит.

XXI

Спор

громче, громче;

вдруг

Евгений

Хватает

длинный нож, и вмиг

Повержен

Ленский; страшно тени

Сгустились; нестерпимый крик

Раздался...

хижина шатнулась...

Таня в

ужасе

проснулась...

293

Поэтика

оккультизма

Трудно удержаться от соблазна наряду с другими парал-

лелями («Жан Сбогар» Нодье

, «Роман в

лесу»

А. Радклиф

)

указать здесь ту

«хоррорную»

сцену из «Вампира», где положи-

тельный персонаж Обри, уже извещенный о вампирической опас-

ности,

ночью в

лесу

натыкается на загадочную

лачугу:

«...при

све-

те молний Обри заметил

утлую

лачугу,

что едва возвышалась над

окружавшими ее грудами

сухих

листьев и веток. <...> Едва Обри

подошел к

лачуге,

гром на мгновение стих, и юноше почудились

ужасающие крики женщины, сопровождаемые

глухим

торжеству-

ющим хохотом, с которым они слились почти нераздельно. Обри

вздрогнул, но тут снова загрохотал гром, и с внезапным приливом

сил юноша распахнул дверь хижины. Оказавшись в кромешной

тьме, он стал продвигаться в ту сторону, откуда слышался шум.

Появления

его очевидно не заметили, ибо, хотя он звал, стран-

ные

звуки продолжались и на Обри никто не обращал внимания.

Наконец

Обри наткнулся на невидимого противника и немедля

схватил его; незнакомец воскликнул: "Снова ты на моем пути!" -

громко расхохотался. Обри был сжат с нечеловеческой силой

<...> Гроза прекратилась, и люди с факелами расслышали стоны

Обри.

Они вошли в

лачугу,

огни осветили закопченные стены и

соломенный

потолок, покрытый хлопьями сажи. По настоянию

Обри люди стали искать женщину, чьи стоны привлекли его во

время ночной грозы. Юноша опять оказался во тьме; но каков же

был его ужас, когда комната вновь озарилась факелами и он уви-

дел бездыханное тело своей прежней прекрасной спутницы! <...>

Шея

грудь

были залиты кровью, и на горле виднелись следы

зубов, прокусивших вену. "Вампир, вампир!" - с ужасом восклик-

нули все, указывая на отметину. <...> В руке юноша безотчетно

стискивал причудливой формы кинжал, найденный в хижине».

Если

согласиться с предложенным сопоставлением, то сов-

падают и ситуация девушки, которой

угрожает

опасность в лесном

доме, и демонический характер его обитателей, и персонажная

пара Онегин, закалывающий Ленского, - Рутвен, нападающий на

Обри,

даже

мотив ножа / кинжала.

1830-х

годах

- в пору расцвета его пресловутого реа-

лизма! - Пушкин продолжал создавать и публиковать произ-

ведения,

относящиеся к фантастическому

роду.

Так, в журнале

Сенковского

«Библиотека для чтения» он в 1834 г. напечатал

294

Вампирическая

топика

ранней

прозе

А.К.

Толстого

повесть «Пиковая

дама»,

в 1835 г. - «Песни западных славян»,

поэтический

перевод

«Гузлы».

В том же

году

перевод вошел в

четвертую

часть «Стихотворений» Пушкина, которая, по словам

специалистов, «представляет собой собрание произведений, опуб-

ликованных

Пушкиным в

1834-1835

гг. в журнале "Библиотека

для чтения" <...> Сборник имеет отчетливый фольклоризирован-

ный

уклон и показателен отсутствием в нем собственно лирики за

последние годы, что и предопределило отказ от хронологического

принципа

- баллады, переводные песни и сказки к этому при-

нципу

безразличны»

. Исследователи осторожно отказываются

реконструировать композиционные установки четвертой части

«Стихотворений Александра Пушкина», однако, как представ-

ляется,

правомерно подчеркнуть, что цикл «Песни западных сла-

вян» помещен в сильную - финальную - позицию и, к слову, был

положительно оценен современной критикой

Процесс

соотношения оригинала и перевода - текстов

Мериме и Пушкина - разумеется, многократно проводился и осно-

вательно изучен. Различия очевидны: некоторые «иллирийские»

песни

оставлены без перевода, а другие, напротив, добавлены, в их

числе - две песни из аутентичного фольклорного сборника

Вука

Караджича и три, которые считаются собственным творчеством

русского поэта; прозаический текст превращен в поэтический,

причем Пушкин выбрал стихотворные размеры, наделенные «эт-

нографическим» семантическим ореолом; активно использована

подходящая к фольклорному заданию народная лексика, меня-

ются имена, реалии, сокращаются примечания. Наконец, вместо

корректного термина «иллирийский» Пушкин вводит определе-

ние

«западный», которое, по словам Л.С. Сидякова, «не связано

с узкотерминологическим значением: под западными славянами

понимаются

все славянские народы, живущие за пределами

России;

поэтому рядом со стихотворениями, в большинстве своем

относящимися

к южнославянскому ареалу, Пушкин помещает

стихотворение "Яныш королевич", ориентированное на чешские

реалии»

В общем, Пушкин - при помощи

других

художественных

средств - не опровергает, а скорее

следует

установке

«Гузлы»

на

фольклорную имитацию. Сказанное полностью применимо и к

вампирической

топике.

295

Поэтика

оккультизма

Во-первых, поэт из всех песен оставил две («Марко

Якубович» и «Вурдалак»), отказавшись от остальных, равно и

от прозаической статьи: «...в первом тема вампиризма толкуется

очень серьезно, даже с некоторой патетикой. <...> В "Вурдалаке"

та же тема становится предметом шутки, суеверный страх перед

вампирами высмеивается на примере забавного случая с "бедным

Ваней". При этом "Вурдалак" не разоблачает "Марко Якубовича" -

одна точка зрения не отменяет

другую»

Во-вторых, проза преобразована в поэзию - песня «Марко

Якубович» переведена экспериментальным стихом, стилизован-

ным

под южнославянский фольклор (см. труды СП. Боброва,

Б.В.

Томашевского, Н.С. Трубецкого и др.), а

«Вурдалак»

- четы-

рехстопным хореем, характерным для русской традиции воспро-

изведения фольклорных текстов

В-третьих,

видоизменяются имена (Марко Якубович вместо

Константина

Якубовича и т. п.) и реалии. Так, с точки зрения вам-

пирологической традиции показательно, что «Пушкин снимает

мотивировку превращения чужеземца в упыря», т. е. упоминание

о «неправильном» захоронении.

Можно сказать, эмблематическими для работы Пушкина

становятся его терминологические поиски. В переводе обеих

песен он планомерно вводит слово

«вурдалак»:

в песне «Марко

Якубович» - вместо «вампира», в

«Вурдалаке»

- вместо

«бру-

колака». Переводчик

никак

здесь не противоречил намерениям

Мериме, который в статье «О вампиризме» приравнял европей-

ский

термин «вампир» к иллирийскому «вудкодлак», а песню

«Jeannot» - источник

«Вурдалака»

- сопроводил пояснением:

бруколак - «разновидность вампира». Также в редакторской ста-

тье, предварявшей издание «Вампира» Полидори, утверждалось,

что «вруколак, вурдалак, гул, бруколак» - синонимы слова «вам-

пир». Соответственно, Пушкин, систематизировав словоупотреб-

ление, придал терминологическую точность фольклорно-этно-

графической модели описания кровососа, которого в отличие от

фольклорно-модернизирующего «вампира» (явленного в тексте

Байрона

/ Полидори) предлагалось именовать «вурдалаком».

Более того, Пушкин в «Песнях западных славян» сделал важный

шаг в направлении русификации монстра-кровососа, написав в

примечании к «Марко Якубовичу»:

«Вурдолаки,

вудкодлаки, упы-

296

Вампирическая

топика

ранней

прозе

Л.К.

Толстого

pu - мертвецы, выходящие из своих могил и сосущие кровь жи-

вых

людей»

(не исключено здесь влияние

«упыря»

из

«Дзядов»

Мицкевича).

Повести

А.К. Толстого «Семья вурдалака» и

«Упырь»

занимают в истории русской литературы парадоксальное место.

Нет

сомнений в их художественной ценности: о даровании автора

«Упыря»

писали Виссарион Белинский и Владимир Соловьев,

а современный ученый называет «Семью вурдалака» его

«луч-

шей

вещью в прозе» (по-видимому, в сравнении с неоправданно

высоко ценимым романом «Князь Серебряный»)

. Вместе с тем

«Упырь»

- первая публикация Толстого (1841, под псевдони-

мом Краснорогский), а «Семья вурдалака» (с парной повестью

«Встреча

через триста

лет»)

вообще не публиковалась при жизни

автора (традиционно датируется концом

1830-х).

Кроме того,

популярность этих произведений в отличие от поэзии, истори-

ческого романа, драматургии имеет, так сказать, «несерьезный»,

фантастический,

паралитературный характер.

Однако историческое значение ранней фантастики

Толстого обусловлено общей парадоксальностью его творчества.

По

эпатажной формуле Ю.И. Айхенвальда, «Алексей Толстой

вторичен»

. По академической формуле H.A. Котляревского,

Толстой - «чистокровный романтик, запоздавший рождением»:

«Его

мировоззрение сложилось в тридцатых и в сороковых

годах

эпоху торжествующего романтизма, идеалистической философии

культа искусства. Долго таил он в себе свои мысли и настроения

с первым своим словом выступил уже в таком возрасте, когда

другие поэты начинают обыкновенно задумываться над вопросом,

что им сказать дальше»

Придавая

современную строгость дефинициям Айхенвальда

Котляревского, можно сказать, что если для 1850 -

1870-х

годов,

когда Толстого узнал широкий круг читателей, писатель представ-

лялся

«чистокровным романтиком, запоздавшим рождением»,

то для 1830 -

1840-х

автор «Семьи вурдалака»,

«Упыря»

и т. п.

- характерный представитель господствующего романтизма.

Другими словами, фантастические повести представляют особый

период в творческом развитии писателя, который отделен от хрес-

297

Поэтика

оккультизма

томатийного Толстого почти десятилетием молчания, что можно

отчасти уподобить творческому пути М.Ю. Лермонтова. При

таком подходе Толстого середины 1830 - середины

1840-х

годов

правомерно считать не столько начинающим литератором, сколь-

ко

наследником, даже завершителем «литературной, преимущест-

венно

романтической традиции»

здесь необходимо вспомнить его дядю и любимого

воспитателя A.A. Перовского - влиятельного чиновника и ли-

тератора (псевдоним «Антоний Погорельский»). Погорельский

заслужил репутацию родоначальника отечественной гофмани-

аны:

его экстравагантная книга «Двойник, или Мои вечера в

Малороссии»

(1828)

- собрание фантастических новелл, обрам-

ленных фантастическим сюжетом собеседования рассказчика с

собственным двойником (слово «двойник» - терминологической

точности ради - приводится в книге по-немецки: «Doppelganger»),

автор «Двойника» очевидно подражал «Серапионовым братьям»

Гофмана (где, кстати, в одной из новелл третьего тома обсуждает-

ся

«Вампир»

Пол

ид

ори

и предлагается очередная вампирическая

история,

реализующая фольклорно-модернизирующую модель

Примечательно, что в письме от 18 марта 1835 г. Перовский

делился с племянником литературным опытом: «Не спеши с Loup-

garn (так!). Лучше оставь его на время, а то испортишь. Большую

пьесу можно делать по желанию, и если тебе придет между тем

другое

что-нибудь на мысль, так ты можешь и другим заняться»

В комментарии указано, что

«Loup-garn»

- «не дошедший до нас

замысел Толстого», в то время как скорее всего имеется в виду

«Loup-garou», т. е. «оборотень». В таком случае Погорельский,

вероятно,

обсуждал с молодым Толстым его фантастические ис-

тории,

что наглядно демонстрирует их принадлежность к непре-

рывной

традиции тогдашней вампирической топики.

Повесть «Семья вурдалака»

Термин

«вурдалак».

Язык

Термин,

фигурирующий в заглавии, может восприниматься

как

ссылка на прецедент Мериме / Пушкина и тем самым на освя-

щенное

Пушкиным обозначение фольклорно-этнографической

модели вампиризма.

298