дивертисментное нанизывание итальянских народных плясок, либо доку-
ментальное воскрешение старинных аристократических танцев. Такой ме-
тод, распространенный в балетной драматургии, увел бы этот высокопоэ-
тичный замысел в область внешней изобразительности. Лишь в тарантелль-
пых ритмах Народного танца (начало второго акта) есть отзвуки итальян-
ской танцевальности. В остальном Прокофьев исходит из собственного,
обобгценного восприятия шекспировской пьесы. Что же касается картин-
ного изображения быта старой Вероны, то эту задачу он предоставил ре-
жиссеру и художнику. Интересно, что в отдельных эпизодах музыки здесь,
как и в «Блудном сыне», ош;ущаются скорее русские интонации. И это
естественно,— большой русский художник по-своему воспринял и прочув-
ствовал образы мировой драматургии.