Этот упор психоаналитиков на душевную целостность был многими понят в прямом смысле: чем полнее
целостность личности, тем она здоровее; стало быть, надо стремиться к предельной целостности, а всякие
психологические конфликты уже сами по себе признак нездоровья. Сосредоточенность последователей Юнга
на соединении в одно целое сознания личности и различных уровней ее подсознания, а последователей
Адлера – на интеграции индивидуума и общества тоже можно толковать как утверждение, что конечной
целью является целостность разума личности.
Не подлежит сомнению, что невротик страдает от нарушения целостности умственных функций. Очевидно и
то, что шагом вперед по пути к излечению будет помощь пациенту в достижении эффективной адаптации и,
как результат, новой целостности. Но было бы ошибкой полагать, что простая предельная целостность
личности является идеалом. Дилетанты в психотерапии и та часть широкой общественности, что усвоила
довольно поверхностно отдельные положения психоанализа, только искажают психотерапию и упрощенно
понимают личность, утверждая, что целью психоанализа является полная раскованность, когда человек
свободно выражает на практике все свои инстинктивные побуждения и живет, как представитель племени,
встреченного Одиссеем в своих странствиях, питаясь плодами лотоса и проводя время в праздной неге, или
как магометанский небожитель. Многие склонны полагать, что цель психотерапии – переправить каждого в
райский сад, где есть все, чего душа ни пожелает, гуляй себе, не ведая никаких нравственных и
психологических конфликтов. Все это, конечно, далеко от реального человеческого существования, и
подобной цели не поставит перед собой ни один достойный уважения психотерапевт.
Предельная целостность человеческой личности не только невозможна, но и нежелательна. Безделие в
райских кущах или небесное блаженство, как известно, означают гибель для личности. Личность динамична,
а не статична, ее стихия – творчество, а не прозябание. Наша цель – новое, конструктивное
перераспределение напряжений, а не абсолютная гармония. Полное устранение конфликтов приведет к
застою; нашей задачей являетсяпревращение деструктивных конфликтов в конструктивные.
Следует признать, что психотерапевты сами дали повод для подобных заблуждений. Это сделал Фрейд
своими естественно-научными предпосылками и склонностью сводить все личностные проблемы к причинно-
следственному детерминизму. Точно так же заблуждался Адлер, развивая свою рационалистическую идею,
что знание ведет к добродетели. Именно эти рационалистические, романтические и натуралистические
издержки исторического развития психотерапии послужили основанием для вышеизложенных упрощенных
толкований. Отсюда и искушение уподоблять личность растению, развивающемуся просто и естественно, что
видно из замечания одного из последователей Адлера, определившего задачу психотерапии следующим
образом: "Убрать все препятствия с пути личности, как вы убираете камни, мешающие росту цветка, давая
ему естественно тянуться к солнцу". Такая романтическая вера в естественное развитие человеческого
существа в сторону идеала напоминает нам Руссо, и, конечно, лишена достаточного реального основания.
Тенденция к упрощению проявляется и при обсуждении проблемычувства вины.Некоторые психотерапевты
стараются полностью стереть чувство вины, считая его симптомом заболевания, и упрекают религию за то,
что у многих людей чувство вины приобретает патологическую форму. Надо признать, что они правы в том,
что чрезмерное чувство вины часто связано с неврозом, а также в том, что непросвещенное религиозное
чувство слишком часто порождает в его носителях болезненное чувство вины. Примером может служить один
священник, который 27 лет мучился чувством совершенного греха, который оказался абсолютно надуманным
и не имевшим места в действительности. Вполне понятно, что Фрейд, сосредоточившись на проблемах пола,
считал чувство вины нездоровым, поскольку девятнадцатый век довел до неимоверных размеров чувство
патологической вины в отношениях полов. Психотерапевтам и консультантам следует объединиться в своем
усилии избавить людей от патологического чувства вины.