Мелетинский Е.М. Палеоазиатский эпос о Вороне и проблема отношений Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в области фольклора

Подождите немного. Документ загружается.

качества истолковывались в духе хтонизма, а хтонизм манифестировался как в плане

высокого демонизма, так и в плане комической нечистоплотности (поедание падали и

нечистот).

Хотя мудрость Ворона отмечается широко, в том числе и в античной традиции, и у

германцев, и т. д., но она проявляется преимущественно зловещим образом. И только в

ареале Чукотка-Камчатка-Аляска имеется обширный мифологический "вороний" цикл, в

котором Ворон наряду с чертами плута (в облике последнего нечистоплотность и т. д. уже

сочетаются с достойными восхищения проявлениями ума) наделен чертами демиурга,

культурного героя и первопредка, т. е. в целом оценен весьма позитивно. Вороний цикл

строго ограничен этими пределами и сам маркирует этот район как особую фольклорную

область. Северный мифологический эпос о Вороне также исходит из зоологических

свойств Ворона, но извлекает из них прежде всего мифологию универсального медиатора,

каким обычно и являются культурные герои. Как всеядная птица, питающаяся падалью,

Ворон - медиатор между хищными и травоядными и, следовательно (как считает К.Леви-

Строс

), между смертью и жизнью. Как птица, летающая в небе и роющаяся в земле, он

является медиатором между небом и землей, верхом и низом; как неперелетная птица -

между зимой и летом.

В порядке дальнейшей мифологизации Ворон оказывается медиатором между умом и

глупостью (как трикстер - хитрец и шут), между мужским и женским началом (как шаман

превращенного пола), между природой и культурой (как всякий культурный герой) и т. д.

Ворон в культуре Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки - важный элемент

семантических тотемических классификаций: он очень часто противопоставляется другим

"птицам" и "зверям" (например, водоплавающим и перелетным). Популярные мифы о том,

как птицы красят друг друга или Ворон придает птицам их нынешний вид, отражают

представление о дифференциации видов и общественных групп. Более того, частое

сопоставление с орлом или волком в мифах Сибири наводит на мысль о реликтах

фратриальной оппозиции

, поскольку у американских индейцев и поныне Ворон и Волк

(или Ворон и Орел) являются эмблемами фратрий и Ворон считается фратриальным или

племенным первопредком. Не исключено, что первоначальными носителями вороньей

мифологии были "вороньи" роды, впоследствии вошедшие в различные

этнолингвистические образования. Сохранившиеся в Приморье изображения Ворона с

Солнцем в клюве

, совершенно аналогичные таким же у северо-западных индейцев

косвенно свидетельствуют в пользу "южного" истока палеосибирских мифов о Вороне.

Учитывая более слабое развитие вороньих мифов и их периферийность по отношению к

основным мифологическим концепциям в эскалеутской среде, разделяющей в течение

длительного времени палеоазиатов и индейцев, приходится сделать вывод о том, что

воронья мифология сложилась в Сибири и что носители этой мифологии вошли

впоследствии главным образом в состав на-денеязычных протоиндейцев и палеоазиатов

чукотско-камчатской языковой семьи (гораздо меньшее число этих элементов, по-

видимому, вошло в состав эскалеутских племен). В самое последнее время начинают

появляться работы, указывающие на известную близость семантической основы в

чукотско-камчатских языках и языках на-дене (не говоря уже о самом факте

инкорпорирования). Б.Комри

указывает, например, на зависимость объективного

Levi-Strauss Cl. The Structural Study of Myth / Journal of American Folklore. 1955. Vol. 68, № 270. P. 428-444.

Бауэрман К. Следы тотемического родового устройства у пареньских коряков / Советский Север.1934. № 2.

См.: Окладников А.П. Петроглифы Нижнего Амура. Л., 1971.

Comries В. Invers Verb Form in Siberia. Cambridge, 1977.

показателя от ранга субъекта и на некоторые другие черты, объединяющие северо-

восточных палеоазиатов с навахами.

Считается, что предки на-денеязычных племен двигались в основном вдоль побережья и

покинули Сибирь около 10 тыс. лет тому назад. Непосредственные предки чукчей и

коряков "опознаны" в области северного Приохотья уже в начале нашей эры. Однако

протоительмены, по мнению Н.Н.Дикова, были на Камчатке уже 8 тыс. лет тому назад, о

чем свидетельствуют тарьинская культура в Ангуэмском могильнике и четвертый слой

Ушковского комплекса

. Разница между этими датами не столь значительна (тем более

что речь идет о прямой преемственности населения в Ушковской стоянке).

Г.А.Меновщиков настаивает на ительменской основе имени Кутх и производности от нее

корякской (Куйкынняку) и чукотской (Куркыль) форм и предполагает, что развитые

формы вороньего эпоса возникли у ительменов и от них разошлись по всему ареалу их

нынешнего распространения, а примитивные формы вороньего фольклора были якобы и

ранее широко распространены

. Разумеется, представление о поздней миграции вороньих

мифов с юга на север, от ительменов к корякам и т. д., маловероятно, таким образом

скорей могли распространяться, "бродить" простейшие мотивы, а не сложные

мифологические представления. Но возможно другое: именно протоительмены как один

из этнических истоков северо-восточных палеоазиатов внесли "воронью" струю в

палеоазиатский фольклор. Эта гипотеза остается в силе независимо от того, как будет

решен вопрос о соотношении ительменского и чукотско-камчатских языков.

Сравнительный анализ фольклорного материала убеждает нас, что в древнейший

сюжетный фонд вороньих мифов входили этиология черного цвета Ворона (мотив

неспецифический и распространенный гораздо шире нашего ареала) и

противопоставление ворона водоплавающим и перелетным птицам, а также орлу,

сотворение земли и земного рельефа, участие в созидании и научении людей, созидании

животных, культурные подвиги по добыванию света и огня, пресной воды с последующим

наполнением речных водоемов, т. е. преобразование основных стихий огня и воды,

обычно противопоставляемых в мифах. Добывание света - основной культурный подвиг,

известный всем народностям ареала (корякам и ительменам - в виде реликтов). Добывание

земного огня находим только в Америке (у чукчей - метонимическая замена на

изготовление инструмента для высечения огня), но, по-видимому, этиология небесного и

земного огня имеет общие концептуальные истоки. Добывание пресной воды и

испускание Вороном рек (коряки, тлинкиты и др.) связывается с сухостью глотки Ворона,

отраженной его хриплым голосом. Не ясно, входило ли начало рыболовства в первичный

сюжетный набор, но, по-видимому, имелись рассказы об участии Ворона в получении

хорошей погоды, о его контактах с ветрами и хозяевами погоды (шаманский мотив). В

первоначальный круг сюжетов входили и характеризующие Ворона как трикстера и

колдуна одновременно, например рассказ о пребывании в чреве кита, восходящий к

представлению об инициации (как и соответствующий библейский рассказ об Ионе),

рассказ о мнимой смерти и трюке с переменой пола, возможно, и некоторые другие. Они

послужили моделью для последующих мифологических анекдотов. В первоначальный

фонд безусловно не входили героические мифы, развившиеся впоследствии на обеих

сторонах побережья Берингова моря независимо друг от друга у северо-восточных

палеоазиатов (на основе семейной циклизации) и у северо-западных индейцев (на основе

биографической циклизации). В героическом мифе-сказке появляются два поколения

Диков Н.Н. Древние костры Чукотки и Камчатки. Магадан, 1969; Диков Н.Н. Историко-этнографические и

археологические исследования на Северо-Востоке СССР / Советская этнография. 1971. № 1; Диков Н.Н.

Археологические памятники Камчатки, Чукотки и Верхней Колымы. М., 1977.

Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки / Сост. Г.А.Меновщиков. М., 1974.

* Опубликована в книге: Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. М.: Наука, 1981.

С. 182-200.

(Ворон и Вороненок в чукотском рассказе о Вороне и Орле в сменном браке, Большой

Ворон Кутх или Куйкынняку и его сын Эмемкут у коряков и ительменов, старый

Насшакиель и Иель у тлинкитов и т. п.), причем основная героика закрепляется за

младшим поколением.

Взаимопомощи поколений у палеоазиатов противостоит вражда у поколений индейцев. В

героических мифах широко используются мифологема инициации и брачная тема. К

относительно поздним мотивам относится эксплицитно выраженная борьба хаоса и

космоса в героических мифах северо-западных индейцев. Как уже отмечалось, у чукчей и

атапасков архаические мифы законсервировались, а у северо-западных индейцев и у

коряков с ительменами весь вороний эпос продолжал активно развиваться более

длительное время (при этом коряки и ительмены потеряли некоторые архаические

мотивы, этиологизм повествования и т. п.). Плутовские мотивы в гораздо большей мере,

чем иные, проявили способность к миграции, к обращению в качестве "бродячих".