Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
Шестов. Ницше был воспринят Шестовым в контексте
взаимосвязи русской и европейской культур. Шестов вы
страивает своеобразную дискуссию между Л. Толстым и
Ф. Достоевским, привлекая в качестве посредника
В. Шекспира. При этом он не ссылается на особенности
национального самосознания, а возлагает ответственность
за высказывания исключительно на самих авторов. Работа
Шестова называется «Добро в учениях гр. Толстого и Ниц
ше. Философия и проповедь». Важную смысловую нагруз
ку несет подзаголовок. Шестов отстаивает мнение о том,
что Толстой, прежде всего как автор «Войны и мира»,—
превосходный философ. Да, он написал плохое послесло
вие, в котором попытался прописать замысел своего труда,
но отсюда никак не следует, что он — плохой мыслитель.
Шестов настаивал на том, что для философии вовсе не
обязательна академическая манера письма. Толстой рас
крывает философию как способ постижения жизни в худо
жественной форме. Во всяком случае, философию он свя
зывает с исканием истины и противопоставляет ей пропо
ведь, под которой понимает набор ценностных суждений,
точнее мораль. Подобно Шекспиру, Толстой расценивает
поступки людей не абстрактными масштабами, а по тем
последствиям, какие они имели для других, т. е. вполне
практическими мерками добра и зла. При этом Шестов до
казывает, что Толстой постепенно эволюционировал от
философии к проповеди, превратился в моралиста, кото
рый судит мир с точки зрения того, удовлетворяет ли он
моральным требованиям. Морализму Шестов противопо
ставляет позицию Ницше. Прошедший школу пессимизма
у Шопенгауэра Ницше возмущался гегелевским оптимиз
мом, корни которого он отыскал в философии Платона,
когда писал об аполлоническом и дионисийском началах
греческой культуры. В отличие от общественного деятеля
Белинского, занятого борьбой с многочисленными зло
употреблениями, критикой микроскопических форм зла,
Ницше не утаивал, а поставил вопрос о смысле человече
ского существования радикально и принципиально — не
только невинные жертвы инквизиции, а все мы, как ко
нечные существа, обречены на мучения и смерть. Даже со
474
циалисты в России, в сущности, остались под властью хри
стианской морали и по причине «смерти Бога» решили
сами добиваться справедливости на Земле. А Ницше, отли
чаясь редкой для своей политизированной эпохи индиф
ферентностью, отрекся от христианской морали и гума
низма. Думается, что отсутствие резких и четких разъясне
ний по этому вопросу было и остается причиной идеологи
ческого использования его сочинений. Осознав, что боль
шие идеи требуют больших человеческих жертв, Ницше
раскрыл ужасные последствия христианства, которые он
видел не столько в кострах инквизиции, религиозных вой
нах и миссионерской деятельности, сколько в маленьких,
постепенных и потому незаметных изменениях тела и
души самих христиан, утративших энергию, подошедших
к опасной черте деградации.
Если вдуматься, совершенно бессмысленно обвинять
когото в принесении в жертву жизни ради идей. Все
люди смертны, и далеко не все считают жизнь высшей
ценностью. Если даже принять во внимание, что люди
поразному живут и поразному умирают, то зачем осо
бенно злобно критиковать христианскую мораль, направ
ленную, как известно, на защиту «униженных и оскорб
ленных»? Ницше разглядел особую опасность абсолюти
зации гуманных, моральных и демократических принци
пов. Суть дела не в особом их содержании, не в том, что
они являются опасными иллюзиями. Перспективизм
Ницше позволяет расцветать любым цветам. Каждый бо
рется за свои права. Но права одного кончаются там, где
начинаются права другого. Если некто провозгласит свои
права в качестве всеобщих, а остальные, проявив глупость
и трусость, согласятся на это, то они рискуют оказаться
жертвами. Чем универсальнее мораль или идеология, тем
больше она требует жертв. Ницше не разделял оптимизма
космополитов — слишком велика цена искусственного
единообразия.
Шестов объяснял безбожие Ницше тем, что современ
ный человек не может обрести веру без поиска. Нельзя
поверить, не задумавшись над положением человека в
мире. А как только человек задумается и осознает ужас
475
своего положения, то неизбежно отречется от веры, что
Бог — это добро. Для иллюстрации Шестов выбирает по
весть Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича». Речь в ней
идет о человеке, который вел вполне умеренный, посво
ему экономный, расчетливый образ жизни, но затем за
болел неизлечимой болезнью и понял, что пропал, воз
врата нет, пришел конец, совсем конец. Страдания несча
стного состоят в том, что он пытается найти в этом свою
вину. Толстой показывает, как совесть восстает в человеке
против всего, что было в нем «доброго». Он требует от
нас, чтобы мы вновь пересмотрели все обычные пред
ставления о добре и зле, закрывавшие доселе от наших
глаз психологию людей, оказавшихся в условиях чрезвы
чайной ситуации.
Шестов видит духовную драму Ницше в том, что он ост
ро испытывал сострадание и стыд не будучи преступни
ком
161
. Все настроения, которыми до сих пор поддержива
лись суверенные права нравственности, которыми можно
было грозить беспокойным ослушникам категорического
императива, оказались двуличными слугами, одинаково
ревностно исполняющими свои обязанности, независимо
от того, исходит приказ от оскорбленного добра или от
пренебреженного зла
162
. Шестов считал, что сочинения
Ницше несут в себе отвращение от позора добродетельной
жизни. Если совесть стоит на страже добра и активно про
тиводействует злу, то она должна спросить: а не предпола
гает ли добро зло? Действительно, Ницше ставил вопрос о
«нравственности нравов», он писал, что «во всей доныне
существовавшей науке о морали недоставало… самой про
блемы нравственности». Так называемое обоснование со
стоит в приведении аргументов в пользу господствующей
христианской морали. Ницше проблематизировал мораль
и религию не путем умозаключений, а благодаря осозна
нию себя как их жертвы. Муки совести уготованы не толь
ко тем, кто совершил зло, но и тем, кто служит добру. Каж
дому свое. Нельзя заставить Ницше писать сказки, как
нельзя заставлять детей читать «Заратустру». Ницше преду
преждал, что его книги могут оказаться полезными одним
и вредными другим.
476
Шестов доводит эту мысль до логического конца, указы
вая, что для огромного большинства людей книги Ницше
вообще не нужны, и сожалея об их популяризации. Сочи
нения Ницше часто понимают как фрондирование против
исправного посещения церкви. Между тем Ницше вовсе
не борец за «свободу наслаждений». Шестов также отме
чал, что Ницше не был холодным, черствым и безжалост
ным человеком — в гуманности он не уступал ни И. Турге
неву, ни Ч. Диккенсу. Сострадая боли других людей, Ниц
ше восстал против ресентимента. Разгадку того, что назы
вают «жестокостью» Ницше, Шестов увидел в том, что со
страдание — это не добродетель. Оно не умеет уважать
большую беду и великое несчастье и является слишком
легкой, необязательной реакцией на ужас человеческого
бытия. Столь же мало может любовь. Шестов вопрошал:
«Если любовь, самая лучшая, самая глубокая — не спасает,
а добивает; если сострадание беспомощно, бессильно —
то, что делать человеку, который не может ни любить, ни
сострадать? Где найти то, что выше сострадания?»
163
Разу
меется, выше всего Бог. Он и есть абсолютный защитник.
Но у европейцев давно уже возникли проблемы с доказа
тельством его существования. Кант решил их тем, что по
ложил нравственность в основу религии. Однако нравст
венность есть не что иное, как некая внутренняя полиция,
т. е. форма принуждения. Шестову приходит в голову
мысль, что Бог не за добро и добрых, а за зло и злых. Люди
вынуждены не только принимать, но и любить эту злую
жизнь. В этом и состоит amor fati. Поскольку в жизни есть
зло, отрицать его в теории бесполезно. Добродетель не
мощна. Жизнь — это несчастья, болезни, наконец смерть.
Природа беспощадна. Но в мире человеческих взаимоот
ношений зло невозможно и безнравственно; его не должно
быть. И тем не менее оно процветает в нашей жизни. Ниц
ше снял эту дилемму весьма решительно и просто, заявив,
что жизнь нам дана, а нравственность придумана нами.
Именно ее можно и нужно пересмотреть. Переоценка цен
ностей — это не просто методологический перспективизм,
а серьезный жизненный выбор. Что мы предпочитаем —
нравственность или жизнь? Конечно, можно отказаться от
477
жизни, на что и ориентирует христианская мораль. Но, к
сожалению, это не спасает нравственность и не обеспечи
вает победу добра. Наоборот, все зло идет от такой морали,
которая обесценивает жизнь.
Разгадав мрачную загадку жизни, которая не подчиняет
ся морали, Ницше осуществил переоценку ценностей. Зло,
отметил он,— это события в перспективе морали. В пер
спективе же природы эти события — самое настоящее бла
го. Например, с точки зрения рода индивидуальное бес
смертие стало бы тормозом развития и обновления. Шес
тов считал, что собственную неспособность к злу, безус
ловное следование категорическому императиву Ницше
считал своим самым большим недостатком. Не следовало
бы столь натуралистически понимать Ницше. Речь может
идти о некоем «литературном» зле, об утверждении и пре
одолении его. Собственно, слова Заратустры о необходи
мости отречения значат, что добро можно определить от
рекшись от расхожего его понимания. В сущности, челове
ку, которому скажут: «Ты плохой человек»,— невозможно
жить. Можно смириться с тем, что ты урод, больной, не
удачник и даже дурак, но никто не признает себя безнрав
ственным злодеем. Не случайно говорится: нет в мире ви
новатых — каждый, даже отъявленный преступник, внут
ренне оправдывает себя. Однако, считая себя нравствен
ными существами, мы охотно обвиняем других людей в
безнравственности. Негодование Ницше вызывала имен
но традиционная мораль, которая позволяла клеймить и
судить всех, кто не выражает по отношению к ней притвор
ного уважения.
Шестов, как и большинство авторов, в положительном
контексте пишущих о Ницше, считает его философию не
надуманной, а проистекающей из безмерно несчастной
жизни. Сам «Ницше не принял бы своей философии преж
де, чем выпил до дна горькую чашу, поднесенную ему судь
бой»
164
,— полагает Шестов. Такое «объяснение» понятно.
Ницше, десять лет пребывавший в коме, поразил вообра
жение своих современников. В их глазах только страшная
болезнь оправдывала его философию. Но всетаки ника
кая жертва, никакая личная судьба не может служить обос
478
нованием философии. Шестов как экзистенциальный фи
лософ не смог понять, что проблема Ницше состояла не в
слабом здоровье. Больное общество, деградирующая куль
тура — вот, что понастоящему заботило Ницше. Он рано
задумался о смерти и еще в ранних сочинениях сумел пре
одолеть ее страх. Бессмертен род, а не индивид, утверждал
Ницше. Европейский индивидуализм — вот настоящая
чума, и зараженным ею уже ничем нельзя помочь. Как бес
полезно давать кредит на обустройство бомжам (они его
пропьют), так и городским индивидуалистам не поможет
никакая мораль. На смену им должен прийти другой тип
людей.
Этого Шестов не мог ни понять, ни принять. Поэтому
учение о сверхчеловеке он занес в графу «проповедь».
Шестов критикует Ницше за возвеличивание своей лично
сти и разделение людей на высших и низших. Вызывает
удивление, почему Шестов, согласившийся с переоценкой
Ницше добра и зла, не смог принять его сверхчеловека.
Как и большинство современников, он понял сверхчелове
ка по образцу мессии и, естественно, усмотрел в этом не
последовательность. После смерти Бога, полагает Шестов,
должны были «умереть» и «великие люди», т. е. Ницше дол
жен был отказаться от культа гениев. Шестов пытается
объяснить эту непоследовательность чисто психологиче
ски. Он пишет: «Так мучительна, так глубока у людей по
требность найти себе точку опоры, что они всем жертвуют,
все забывают, лишь бы спастись от сомнений»
165
. Но «ве
личие» — это не только завышенная самооценка. Для того
чтобы учить, необходимо занять соответствующее место. И
каким бы скромным ни был лектор или писатель в личной
жизни, «на рабочем месте» он вынужден говорить и писать
так, как будто «знает наверняка». Как экзистенциальный
философ Шестов должен был бы разбираться в проблеме
выбора. Однако он трактует учение о сверхчеловеке с пози
ции морали и считает его вытекающим из желания пропо
ведовать. Шестов пишет: «В проповеди, возможности не
годовать и возмущаться — лучший исход, какой только
можно придумать для бушующей в душе бури»
166
.Онвыво
дит учение о сверхчеловеке из бессилия против роковой за
479
гадки жизни (бессилия, порождающего ненависть), из за
таенной горечи и обиды, словом, из ресентимента, против
которого, собственно, и было направлено учение о сверх
человеке. Шестов, кажется, приписал Ницше свой собст
венный афоризм: «Если есть Бог, то как же вынесу я мысль,
что этот Бог не я». Но даже если эта фраза выхвачена из
контекста сочинений Ницше, то, скорее всего, она харак
теризовала там позицию человека, мечтающего занять ме
сто Бога. Вряд ли Ницше, заявивший о «смерти человека»,
стал бы реанимировать его под новым названием — он
ждал новую породу людей и посвоему пытался формиро
вать ее. По мнению Шестова, Толстой и Достоевский, хотя
и не решались со столь наивным бесстыдством, как Ниц
ше, заявить учение о сверхчеловеке, но тем не менее как
морализирующие, оценивающие своих непутевых героев
авторы брали на себя функцию сверхчеловека. Шестов, та
ким образом, предстает как ярчайшее выражение ресенти
мента, как человек, который относится к другим, особенно
талантливым писателям, исключительно недоброжела
тельно. Ницше, надо признать, тоже отравлен ядом подо
зрения. Возможно, «тираны духа» и должны жить, как пау
ки в банке,— ведь жизнь, где один живет за счет другого,
пожирающая жизнь, должна быть злобной.
Итак, почему мы должны верить, что разум, рацио
нальная критика, опирающаяся на проверку моральных
суждений, помогут нам разобраться и выбрать среди раз
личных моральных проектов «единственно верный». В
сфере ценностных суждений приходится ориентировать
ся както иначе, чем в научном познании. Не то чтобы ра
зум вообще не нужен в делах морали и религии. Шестов,
который именно так развивал идеи Ницше, тоже впал в
своеобразный религиозный фундаментализм древнеев
рейского ортодоксального вида. Его следует вытравлять в
себе евреям; точно так же российским интеллигентам сле
дует бороться с проявлениями мессианизма. Каждый
имеет право верить в собственную избранность, но не
должен запрещать делать это другим. Ницше не был анти
семитом; он считал себя вправе критиковать амбиции как
немцев, так и евреев. Сегодня у «больших братьев» в от
480
ношении ранее унижаемых народов сложился некий ком
плекс вины, и от этого стал процветать новый и опасный
фундаментализм, на который «большой брат», когда его
перестанут мучить угрызения совести, снова отреагирует
грубо и резко. Чтобы этого не случилось, и следует при
нять во внимание тезис об игре знания, власти, морали и
веры: если у каждого своя мораль и никто не может дока
зать превосходства одной морали над другой, то как и где,
если не на форуме переговоров, возможно взаимное при
знание людей, придерживающихся различных ценностей.
Самое трудное — это выбор адекватных способов реали
зации амбиций.
Трубецкой. «Философия Ницше. Критический очерк»
(1903) — наиболее популярная по цитируемости работа,
написанная Е. Н. Трубецким с религиознолиберальных
позиций,— продолжает критику Л. М. Лопатина, Н. Я. Гро
та и В. С. Соловьева. Философия Ницше рассматривается
как призыв к переоценке ценностей. Главным ее направле
нием считается поиск смысла жизни. Осуждается атеизм
Ницше, ставший причиной презрения к современному че
ловеку и культуре. Критика строится на основе выявления
противоречивых положений в сочинениях Ницше. Напри
мер, Ницше пишет: «…случается порою, что кроткий,
скромный и сдержанный человек вдруг приходит в ярость,
бьет тарелки, опрокидывает стол, кричит, неистовствует,
всех оскорбляет — и наконец отходит в сторону, посрам
ленный, взбешенный на самого себя,— куда он уходит? за
чем?»
167
Так мыслитель, переживающий конфликт с совре
менностью, описывает свое внутреннее состояние. А вот
что пишет Трубецкой: «Философия Ницше есть дерзкий
вызов современности вообще, протест против того, чем
живет современный человек, против его религиозных ве
рований и философских идей, против наших идеалов, со
циальных и этических, против современной науки и искус
ства»
168
. Трубецкой, таким образом, отмечает глобальный
критицизм Ницше, переходящий в нигилизм, который от
рицает смысл существования не только человека, но и все
ленной вообще
169
.
481
В философской эволюции Ницше было принято разли
чать три периода: 1) увлечение Шопенгауэром и Вагнером,
2) позитивизм, 3) собственная философия (заратустризм).
Трубецкой признает принципиальное различие первого и
второго периодов, но не считает принципиальным разли
чие второго и третьего. Так называемый «позитивизм»
Ницше содержит значительный компонент романтизма и
критики разума. Черты «заратустризма» проявляются уже в
«Человеческом». Таким образом, Трубецкой выделяет два
этапа философствования Ницше и их гранью называет
1876 г., когда произошел отход Ницше от идей Шопенгау
эра и музыки Вагнера. Основным мотивом философство
вания Ницше Трубецкой считал поиск смысла жизни. Это
утверждение нуждается в уточнении, поскольку известно,
что Ницше критически относился к тому, чтобы жизнь ру
ководствовалась смыслом. Трубецкой ссылался на работу
«Шопенгауэр как воспитатель», где ставятся три главных
вопроса, которых избегают современные ученые и филосо
фы: для чего, зачем, откуда? Настоящая забота философа
состоит в поиске вечной субстанциальной основы бытия.
Ницше описывает человека как существо, преодолеваю
щее свое животное начало, свою зависимость от власти и
богатства. Преодоление страдания, присущего животному,
осуществляется благодаря философии, озаряющей темную
стихию жизни светом сознания. Вместе с тем Ницше пи
сал: «Отчаянное неудобство заниматься философией, бу
дучи образованными!»
170
Трубецкой видит в сочинениях Ницше первого периода
его философской эволюции непримиримые противоре
чия: отрицание цели и смысла мирового процесса и наряду
с этим утверждение о том, что философия раскрывает
смысл бытия; великие люди, с одной стороны, есть нечто
чуждое природе, а с другой стороны, являются завершени
ем эволюции. Аналогичные противоречия Трубецкой ука
зал в понимании Ницше индивидуального начала: в траге
дии искусство разоблачает ложь индивидуального сущест
вования, а в платоновской философии ужасная судьба че
ловека скрывается. Трубецкой полагал, что с учением Шо
пенгауэра Ницше расстался потому, что «оно не могло дать
482
ответа на вопрос о смысле жизни индивида»
171
. Трубецкой
пережил острое чувство наслаждения от чтения Ницше в
подлиннике и считал, что ни один перевод не в силах пере
дать дивной прелести его текстов. Он цитирует Ницше,
описывающего меланхолию художника, которому не уда
ется передать невыразимое. Эта глубокая меланхолия и со
ставляет тайну, которую Ницше скрывал под маской весе
лости. Трубецкой писал: «Нас, конечно, больше всего ин
тересует не маска Ницше, а именно то, что он прикрывает:
это — тот образ странника, бесприютного скитальца мыс
ли, который обошел вселенную, не нашел того, что искал,
и не имеет, где преклонить голову»
172
. Вся философия
Ницше есть, по существу, попытка преодолеть страх смер
ти и ответить на вопрос, стоит ли жить вообще. Позицию
позднего Ницше Трубецкой считал «совершенно атеисти
ческой». Но атеизм Ницше имеет своеобразный характер.
Он состоит в «зацикленности» на христианской моральной
гипотезе, которую Ницше критиковал на разные лады. Это
постоянство выдает скрытую религиозность, относительно
которой Ницше не сомневался и которую мастерски от
крывал в самых неожиданных местах. Тенью старого Бога,
утверждал он, является прежде всего телеология. Для ее из
гнания Ницше предпринял попытку критики современ
ных представлений об эволюции, истории и культуре. В
мире нет развития, полагал он, а только вечное возвраще
ние одного и того же.
Трубецкой провел сравнение Ницше и Достоевского и
указал значительное влияние романов великого русского
писателя на философию Ницше. Оно связано не только с
признанием, но и с отрицанием. Так, пугавшее Достоев
ского вечное повторение, стало для Ницше опорой новой
философии. Трубецкой полагал, что проблема человека
была для Ницше самой главной. Учение Ницше о вечном
возвращении он интерпретировал с точки зрения понима
ния человеком места в бытии и достойной жизни. Трубец
кой писал: «Прежде всего, для человека всеобщее возвра
щение означает своего рода бессмертие, вечную жизнь»
173
.
И добавлял: поскольку Ницше не признает загробной жиз
ни, повторение одного и того же означает вечные муки и
483